Читать интересную книгу Иван Кондарев - Эмилиян Станев

У Кондарева кровь застучала в висках. Ему почудилось, что он невольно вскрикнул от удивления. Все оказалось так просто, а он и не догадывался! Он ожидал, что Христина вот-вот встретится с ним взглядом, но сидевший рядом высокий Костадин загораживал его. Усевшись за столик, Христина увлеклась разговором и ни разу не обернулась в его сторону. На ней было темное маркизетовое платье с короткими рукавами и большим декольте.

Кондарев не отрывал от нее взгляда. Смятая сигарета дымилась у него меж пальцев, и, только почувствовав жжение, он спохватился. «Вот почему она избегала меня и притворялась больной. А он хоть неотесан, но богат, в самый раз по ней… Во вкусе отца…» С необыкновенной отчетливостью мелькали у Кондарева в голове эти мысли; казалось, что не он, а кто-то другой рассуждает вместо него.

Вдруг все стали шумно подниматься из-за столиков. Музыка умолкла. Кто-то сказал: «Сейчас начнется выступление».

В дверях, ведущих в зал, показались Сотиров и Сийка.

— Вот он где, а мы-то думали, он нас покинул, сказал Сотиров, вглядываясь в побледневшее лицо Кондарева. — Пойдем послушаем стихи Ягодова. Пойдем, пойдем! — повторил он, подхватив его под руку, всем своим видом показывая, что ему понятно то, что происходит в душе у товарища.

Кондарев не стал противиться и машинально последовал в зал.

Одну из ламп опустили пониже, чтобы лучше осветить маленькую сцену. С балкона доносился топот множества ног. Публика столпилась полукругом перед сценой, с которой Я годов раскланивался во все стороны. Послышались аплодисменты. Я годов стал читать стихи, посвященные некой даме.

Стихи назывались «Галлюцинация». В них говорилось о «смертной пустыне», в которой «серебристо-синим вечером», бродит душа поэта в поисках родственной души.

Были и цикламены, и изумруды, неизвестно почему упоминалась Саломея, затем перед поэтом раскрылись бездны, в которые он с «демонической радостью» погружал свою душу, отдаваясь «бесцветному флирту со смертью»; все завершалось пурпурными языками пламени, освещавшими мрачную преисподнюю, и обещанием ждать «серебристо — синюю ночь под черным скорби плащом».

Ягодов закончил под хлопки нескольких дам. Зрители зашумели и стали расходиться. Кто-то снова подтянул лампу к потолку. Музыка заиграла вальс.

Сотиров смеялся.

— Говорят, что стихи посвящены жене доктора Кортушкова. Вон она со своим супругом.

Он кивнул на крупную красивую женщину в белом атласном платье. Она стояла рядом со своим щуплым плешивым супругом и не спускала глаз с белогвардейцев, ожидая, когда Николай Одинецкий, ее любовник — об этом знали все — пригласит ее танцевать. Белогвардеец не заставил себя ждать. Просияв, он приблизился, галантно поклонился и, почтительно обхватив полную талию докторши, изящно, быстро заскользил с нею по блестящему паркету.

Кондарев видел, но не воспринимал того, что происходит вокруг. Из головы не шла мысль, что Христина влюбилась в младшего Джупуна. «Заговорить с ней — разразится скандал, а оставаться здесь — значит, выглядеть еще более жалким», — подумал он. Не придавая значения тому, что и сестра и Сотиров догадаются о причине его ухода, он взял у гардеробщика свою шляпу и незаметно выбрался на улицу.

35

Он хотел было пойти домой, но, когда представил себе свою каморку, ему стало тошно: что он будет делать в тиши старого домишки? Мать начнет расспрашивать, почему он оставил Сийку, может быть, прочитает на лице сына страдание. В конце концов и оно пройдет, как прошла боль от крушения других иллюзии. Любовь тоже земное благо, и люди торгуют ею, как и остальными благами. Один полюбил Пенку за красивые ноги и за отцово богатство; другой — Марию, потому что внушал ей свои идеалы и был убежден, что Мария полюбит его если не за личные достоинства, то за идеалы. Здесь тоже неизбежна эксплуатация, как и в торговле — Но как его угораздило влюбиться в такую женщину? Почему он выбрал именно ее? Она казалась ему самой подходящей, умиляла своей наивностью, и он воображал с ее помощью окончить юридический факультет — она будет учительствовать, а он учиться… Интеллигентская идиллия в образцовой, трудолюбивой семье!

Бесцельно послонявшись по главной улице, Кондарев направился к пивному бару «Белый медведь».

Этот бар считался лучшим в городе. Здесь не только подавали отменные шашлыки и разные деликатесы, но имелись отдельные кабинеты для любителей уединиться.

Двое официантов с салфетками через руку подскочили к нему и, сопровождая с обеих сторон, стали предлагать столик, но он оглядел почти пустой из-за позднего времени зал и спросил о Корфонозове.

— Ищите его в военном клубе. Там сегодня дают прощальный ужин в честь поручика Балчева. Его переводят в другой гарнизон, — сказал толстый, пышущий здоровьем владелец бара.

Не теряя времени, Кондарев отправился к Корфонозову домой, надеясь, что тот еще не лег спать. Ему было известно, что в военный клуб он не заглядывает.

Корфонозов жил на северной окраине города, в тупике, рядом с небольшой площадью. Вместе с ним жила его овдовевшая в войну сестра.

Кондарев постучал в дверь. Ему открыла высокая, статная белокурая женщина с лукавыми глазами и сочным ртом.

— Владимир собрался ложиться, но я позову его. Входите, пожалуйста, — сказала она и, освещая лампой ступеньки, повела его за собой на верхний этаж.

— В такое время в гости не ходят, но так уж случилось, — сказал Кондарев, смущенный ее улыбкой. — Как у вас жарко, — добавил он, оказавшись в душном коридорчике.

Она постучала. Брат откликнулся, попросил подождать.

— Извини, я был в костюме Адама. У нас чертовски жарко, — сказал Корфонозов, пропуская Кондарева. Он встретил гостя в одних брюках, и Кондарева неприятно поразила его белая, без всякой растительности грудь.

Комната выходила окнами на юг и была до отказа загромождена мебелью, как будто хозяева собрали туда все свои пожитки. И целый день через два окна все здесь накалялось солнцем. На спинке дивана валялась рубашка.

Корфонозов убрал ее с дивана, но Кондарев предпочел сесть у письменного стола, на котором горела бронзовая лампа с гравированным стеклянным абажуром. На столе стояла фотография Корфонозова в болгарском военном мундире, но русской папахе — память о добруджанском фронте.

— Ну, наконец-то. Заждался я тебя, — сказал Корфонозов, надев рубашку и сев за письменный стол. — Ты только сейчас вспомнил о моем приглашении?

— Был занят кое-какими делами, — ответил Кондарев, ожидая, что приятель заинтересуется, какими именно, но Корфонозов пропустил его слова мимо ушей.

— Всему свое время. Госпожа природа и госпожа история для всего находят время, — сказал он, опершись локтями о стол и сплетая пальцы. — Я не сержусь на тебя. Может быть, даже лучше, что ты пришел в столь поздний час. Поговорим спокойно. Вообще-то, надо признаться, мне было очень неприятно. Я уж было подумал — забыл меня мой добрый друг и даже не интересуется, какие новости привез я из большой деревни.

— Твои новости уже устарели, — вяло заметил Кондарев.

Корфонозов поглядел на него насмешливо.

— Верно. Особых новостей нет. Лига от имени офицеров запаса созвала съезд. Это самое важное событие. Другая новость тебе известна — Стамболийский хочет распустить Народное собрание.

Он испытующе посмотрел на Кондарева своими насмешливыми серыми глазами.

— Удивляюсь, как тебе пришло в голову навестить меня в одиннадцатом часу ночи!

— Если ты настаиваешь, могу дать объяснение.

— Не настаиваю, успокойся. Скажу сестре, чтобы приготовила нам кофе. Надо встряхнуться. И выпьем коньяку. Настоящего французского коньяку!

Корфонозов извлек из шкафчика, стоявшего позади стола, бутылку коньяку и две рюмки. Открыв дверь, он крикнул сестре, чтобы та позаботилась о кофе.

— Конституционный блок надеется, что его величество отстранит Стамболийского силой закона, но это пустые разговоры. Слухи, которых я набрался в софийских кофейнях, передавать не стоит. Блок вооружает своих сторонников, вооружаются и отдельные предприятия разных толстосумов. Вся эта подготовка ведется под носом дружба шей. За твое здоровье!

Кондарев почувствовал, как коньяк огнем пробежал по всему его телу. Корфонозов снова наполнил рюмки.

— Вооружаются, а никто не спрашивает, откуда берут оружие. — Он потер двумя пальцами переносицу со следами пенсне. — Госпожа природа его не производит, и оно не растет в лесу. Из казарм оружие не вынести. Можно использовать только припрятанное. Но оно никуда не годно: у орудий, пулеметов и винтовок вынуты затворы. Эти части спрятаны в надежных местах, и комиссии Антанты туда не сунут носа. В деревнях и в лесах много тайных складов. В девятнадцатом году твой покорный слуга сам прятал оружие и знает, как это делается. Даже недалеко от нашего города есть такой склад. — Корфонозов загадочно усмехнулся.