вечером же начиналось сущее прожигание жизни и тяга к непознанным удовольствиям. С улыбкой вспоминаю те годы, знаю, мне нужно жалеть о них, что я так поступала, теряла то, чего уже не вернуть. Оправдываться малолетством не стану, я действовала вполне осознано, со знанием дела и знания неминуемых последствий, я пыталась выжить сок из кислого лимона жизни, приправить сахаром и выпить залпом, но после, всё равно останется горечь во рту и лимонная кислота вновь взбудоражит желудок. Не сожалею, современный человек без опыта, подобен слепому котенку, всюду заблудишься, будешь гоним, я же желаю быть “своим человеком”, однако я и не без врожденной харизмы. Вы другое, неземное существо, это точно, вас не интересует порочный опыт, вы не боитесь быть отстраненным, у вас другой путь. Даже если вас будут уважать, то в глубине души они никогда не пожелают себе и своим детям такой противоречивой и антиобщественной жизни. Одно ясно, все мы чувствуем некоторую пустоту и усталость, делая разного рода беззакония против души и тела своего, ощущаем, что помимо этого звериного, есть еще нечто глубинное, потаенное, духовное, вам же, Натаэль, не достает земных обыденных изысканий. Выбираем ли мы путь, или путь выбирает нас, не могу сказать, заложен в нас с самого рождения, или события и ситуации подталкивают нас на дорожку, не знаю.
Генриетта затаилась, заметила, как ее слова задевают юношу. Пустословить она не любила, потому высказать мысли спешила с постоянством древнеримского оратора.
– Кажется, я задержалась. Пойду, не буду вам мешать. Не забудьте, на третий заключительный день ожидаю часы видеть готовыми. Справитесь, буду благодарна, нет, тогда примите мои искрение соболезнования, и мне придется обратиться к другим мастерам. Вряд ли они будут так слушать мои суждения, всё же мне надоело опаздывать, на меня и так смотрят с небрежением пуще обычного. До завтра юный мистер часовщик. – кокетливо произнесла последнюю фразу леди и поспешно удалилась.
А Натаэль остался один в душной комнате, зализывать раны, оставленные острым языком Генриетты. Двуликой она предстала, говорила о своей ветреной юности, и сейчас желает быть как все, нет, то было неправдой, она говорила для него те небылицы. Разве столь протестующая леди может быть как все, она лишь убеждала его в недостойности своей, его чуткое сердце различило подвох, но получив ответ, долго не могло поверить в правдивость.
Он вдыхал благоухание духов, будто слившиеся с молекулами кислорода, ныне бороздят затхлые просторы его легких, рядом бьется безжалостное любящее сердце, вот-вот глядишь и выскочит. Что он знал об отношениях, только замужество, женитьба, пышная свадьба, которую устраивают молодожены для себя, а не для других, и только. Потому и высказал так рьяно и скоропостижно весь свой скромный багаж представлений, излил в виде простой фразы, которую нестерпимо жаждут услышать многие женщины, думал, что это единственный верный способ связать его с Генриеттой. По иному не смог выразить, объяснить свои чувства, переживания, несмыслие в подобного рода деликатной стороны личной жизни почти каждого повзрослевшего человека, сыграло столь убедительно совсем не смешную шутку. Обыкновенно, и в то же время таинственное бесшумно прокралось в сердце юноши, и более, никогда, не покидало те пределы. Он разглядывал то место, где недавно стояла леди, прохаживалась, и изредка прикасаясь к маятникам часов, приводила их в движение, казалось, теперь они больше никогда не остановятся. Юноша благоговейно трепетал вдохновленный мгновением, столь важным, что и вся жизнь не сравниться с ним.
Остался всего один день. Дальнейшая совместная жизнь в паре получила категорический отказ, всему виной его молодость, но разве виноват он в том, что родился так поздно? Он не увидит Генриетту девушкой, и это неважно, он полюбил женщину, состоявшуюся, экстравагантную, без обручального кольца на пальце. Однако заповедные пути их расходились, и кажется, никогда не сойдутся, они повстречались ради нескольких дней, дабы вскоре расстаться и забыться. В словаре любви нет слов никогда, разлука и нет слов забвения, любовь преодолеет всё.
Вновь погрузившись в размышления, Натаэлем вдруг овладело глубокое потрясение.
Глава вторая
Напрашивается вопрос, а что исключительно является нашим, собственным, преимущественно личным, заслуженным? Всё что мы имеем, даруется, а не приобретается, случайностей не существует, потому вещи, таланты, дары, всё то приходит вне нас, но зиждется в нас. Натаэль в пылу негодования, возроптал на судьбу, как впрочем, и на мироустройство в целом, то не были порывы к изменению порядков, неприязнь его носила индивидуальный характер. Он думал, что находясь в рамках одного возраста, пропускаешь истинное счастье, сулящее, но отвергающее его как недозревший плод. Его не касались внешние позывы мира, ему желалось интерпретировать данную сцену в свою пользу, но в итоге выходила трагедия, с коей смириться попросту он не мог. Натаэль внешне молод, но душа его куда старше, никто того не замечает, особенно Генриетта. Отчего гений воплощается в злого гения? Это те, кого никто не любит в силу обстоятельств сложившихся не лучшим образом, отчего возникает навязчивая потребность заслужить любовь насильно, мораль, закрыв в темном шкафу, дабы она вскоре превратилась в очередной скелет. То была тайна ставшая явью. Они протягивают руки, и в ответ получают укор, ими движет любовь, неразделенная, цельная, представьте насколько она сильна и могущественна, как легко человеку ввергнутся в безумие. Он может вскружить любой ум, вывернуть любую душу наизнанку, однако феномен линеен и односложен, им движет не слава и не обогащение, а простое желание, чтобы любили, любили вопреки всему, чем больше людей в том признаются, тем более он необходим. Юноше же была нужна лишь одна Генриетта, он желал видеть ее и слышать. Ничего не понимая, его обуяло невоздержание, восторжествовала над его разумом гениальная безумная идея – ускорить само время, оно есть общее, но должно быть помимо прочего еще и частное, обволакивающее всякое живое существо, устаревая всё вещественное и материальное. Натаэль хотел раскрыть закономерность движения времени в пространстве, обнаружить те временные потоки вокруг себя, переправить их обычное течение, состарить свое тело на десяток лет, и только тогда леди обратит внимание свое, не как к странному ребенку, а как к взрослому мужчине она будет относиться. Замысел этот основательно покорил Натаэля Редклифа, он не ведал о том, что время не принадлежит ему, он желал воспользоваться тем, что неподвластно ему, он не помышлял уподобиться Богу, но возжелал лишь прикоснуться к краю одежды и забрать немного силы, дабы исцелиться, те мысли были эгоистичны. Лукавые помыслы завладели рассудком юноши, потупили его адекватность, который не смирился с