Они молча уставились друг на друга.
— Это решило бы все наши проблемы, — медленно произнес Генри. Слова, казалось, повисли в воздухе, потом он медленно покачал головой. — Я не должен даже думать об этом, а тем более говорить. С моей стороны это бесчестно, как если бы она уже была его женой.
— Да. — Десима подошла к нему и сжала его руку — весь ее гнев испарился. — Это было бы бесчестно, и я знаю, что ты никогда такого не сделаешь. И в любом случае Эдам не любит меня — иначе зачем он стал бы делать предложение Оливии? Возможно, он не любит и ее, но дело не в этом. Будь осторожен, Генри, хотя бы ради Оливии.
Если Десима и Генри и были несколько подавлены, отправляясь на экскурсию во второй половине дня, то Оливия как будто этого не замечала. Она оживленно болтала с Генри, взяв его под руку, когда они бродили по выставке, просила его рассказывать, какие сцены он видел в реальной жизни и насколько хорошо художник отобразил их.
Десима покорно плелась за ними, постепенно расслабляясь при виде усилий Генри обращаться с Оливией со скрупулезной отстраненностью — даже самая бдительная дуэнья не могла бы его упрекнуть. Сердце Десимы болело за своего друга, и, беспокоясь о нем, она забывала о собственном страдающем сердце.
Казалось бессмысленным идти по их следу. Генри подробно объяснял Оливии сюжеты картин, а она впитывала каждое слово с широко открытыми глазами, в то время как Десима скучала, разглядывая пейзажи.
Ее ноги болели куда сильнее, чем совесть, и она с облегчением опустилась в кресло, устремив взгляд на академичное изображение Форума.
— Моя дорогая мисс Росс, по-моему, вы задремали. — Волнующий голос заставил ее вздрогнуть. Она открыла глаза и увидела Эдама, расположившегося в кресле рядом с ней.
— Господи, как вы меня напугали! Конечно, я не спала. Просто я…
— Дали глазам отдохнуть? — улыбнулся он.
— Вовсе нет. Так говорит моя бабушка. Я дала отдохнуть ногам, если хотите знать. Шатание по выставке утомляет меня больше, чем быстрая ходьба, сама не знаю почему.
«Боже, дай мне силы!..» Эдам выглядел особенно красивым и необычайно притягательным. Последняя мысль заставила ее покраснеть. А пререкания с ним, как всегда, возбуждали ее.
— Такие посредственные работы вызывают у меня недомогание во всем теле, — заметил Эдам, откинувшись назад и позволяя ей восхищаться его длинными ногами в элегантных панталонах и начищенных до блеска сапогах. Ну вот теперь вы можете поворчать, — добавил он, к счастью не осведомленный о ее мыслях. — Несомненно, вы собираетесь упрекнуть меня за то, что я стал причиной вашего пребывания здесь.
Десима попыталась сосредоточиться.
— Меня интересует, почему вы сейчас здесь и не сопровождаете Оливию, — сердито отозвалась она. — Не я рада была составить ей компанию.
Эдам устремил насмешливый взгляд туда, где Оливия и Генри вели горячий спор о каком-то полотне, но ничего не сказал. На языке у Десимы вертелось язвительное замечание, но она проявила благоразумие и промолчала. Однако существовала тема, на которую она могла беспрепятственно говорить с Эдамом, и сейчас ей представился удобный случай.
— Я хотела спросить у вас кое о чем, — начала Десима, повернувшись в кресле, чтобы лучше его видеть.
— Да? — пробормотал Эдам, взяв ее за руку, которой она жестикулировала. Его рука была твердой и теплой, и освободить свою Десиме не хватало решимости.
— Бейтс говорил что-нибудь о Пру?
Он скорчил гримасу.
— А что говорила она?
— Обсуждать это с ней невозможно. Каждый раз, когда я спрашиваю, как подвигаются дела, Пру краснеет и увиливает от ответа.
— Можете ли вы порицать ее?
— Конечно нет. Я не хочу вмешиваться, просто не верю, что она счастлива, хотя они несколько раз встречались вечерами. Интересно, что, если я попрошу леди Фрешфорд разрешить Пру пригласить Бейтса в холл для прислуги? Не исключено, что это поможет. Какова ваша политика в отношении слуг?
— Господи, у меня ее нет! Я предоставляю это моему дворецкому.
— Но возможно, Бейтс не хотел бы обращаться к нему за разрешением привести подругу — в конце концов, он не домашний, а дворовый слуга и не подчиняется дворецкому.
— Не представляю себе, чтобы любовной жизни Бейтса препятствовало отсутствие разрешения выпить чаю в холле для слуг, — сказал Эдам. — У него есть свои комнаты над конюшней. Он взрослый мужчина и мог бы принимать там целую труппу танцовщиц.
— Но вас это не заботит?
— Заботит. — Эдам сильнее сжал ее руку, и Десима вздрогнула. Что, если кто-нибудь пройдет мимо и заметит это? — Меня очень заботит счастье Бейтса, но я сомневаюсь, что вмешательство облегчит его положение. Вы хотели бы, чтобы Пру вмешивалась в вашу любовную жизнь?
Какую любовную жизнь? Десима проглотила эти слова, прежде чем они слетели с ее губ, и сердито посмотрела на Эдама:
— Сейчас же отпустите мою руку, милорд. И я вовсе не хочу вмешиваться — вы принимаете меня за какую-то назойливую сваху. Я просто хочу удалить с их пути возможные препятствия, если мне это под силу. Разве вы не испытываете те же чувства к вашим друзьям?
— Мои друзья вполне способны сами улаживать свои дела, Десима. — Серебристые глаза Эдама задержались на ее губах, заставив сердце болезненно заколотиться. — Я бы не приветствовал их вмешательство в мои дела.
— Несомненно, ваши дела в полном порядке, милорд. — Десима намеренно подчеркнула слово «дела». — И я думаю, очень немногое удерживает вас от того, чтобы делать то, что вы хотите и когда хотите, — в отличие от ваших слуг. — Она поднялась и вырвала руку из его пальцев. — Уверена, ваша невеста будет рада узнать, что вы смогли прийти сюда.
— Я хочу, чтобы вы прекратили называть меня «милорд», — пожаловался Эдам, тоже поднявшись и следуя за ней. — И, Десима, — добавил он вполголоса, — если вы не замедлите шаг, мне придется говорить громче, а вам это вряд ли понравится. — Она остановилась и сердито уставилась на него.
— Я в очень дурном настроении, если хотите знать. И вы, милорд, не помогаете его улучшить.
— Приступ мигрени? — Он умудрился выглядеть таким серьезным, что Десима рассмеялась.
— Боюсь, что нет, иначе я пошла бы в кондитерскую и купила целительный пакет сладостей, как рекомендовала ваша старая няня. — Десима взяла Эдама под руку и двинулась по длинной комнате. — Должна вам сказать, что мое дурное настроение имеет ряд весьма реальных причин.
— Расскажите мне о них. — Десима почувствовала, как он прижимает к себе ее руку. Ей казалось, будто она ощущает под костяшками пальцев биение его сердца, и ее сердце забилось в ответ. О, в эту минуту Десима хорошо понимала, что сердиться на Генри за то, что он не смог отказаться от возможности побыть с Оливией, было бы чистым лицемерием — она была ничем не лучше его.