Читать интересную книгу Рождение Клеста (СИ) - Ключников Анатолий

— И куды ж вас несёт, горемыки? — спросил он, насмешливо жуя.

— Мы хотим к своим выйти, — честно ответил я, так как врать о том, что мы у степняков собираемся лекарями работать, было бы верхом глупости, а никаких иных наших селений в этих краях даже Ухват не мог припомнить. — Дать полукруг, а потом снова пойти на север.

И я даже рукой этот полукруг в воздухе изобразил. Хозяин хмыкнул, покачивая тесаком и смачно причмокивая едой:

— Это вы глупо придумали. В мирное время мы тут ходили без опаски, и даже со степняками торговали. А сейчас они вас наверняка ограбят и убьют, а девку вашу… ну, там уж как ей повезёт.

— Неужели так непременно ограбят? У нас и взять-то нечего: денег — ни гроша.

— Лошадь возьмут — хотя бы на мясо. Кстати, вы конину их вяленую, обваленную в острых специях, пробовали когда-нибудь? Нет? А зря. Прекрасная закуска, между прочим. Вот вашу конягу они как раз и завялят.

И он откусил лепёшку.

— А проскочить никак невозможно? Ну, должен ведь быть где-то безопасный путь: мы же не сквозь их степь идём, нам ведь в другую сторону…

— Проскочить — можно. Если Пресветлый позволит. Нет сейчас нигде безопасной дороги: везде могут или нихельцы оказаться, или степняки. Только армию нашу тут нигде не найдёшь, а вот сброда всякого — хватает. Тех же дезертиров, которые боятся и свою армию, и нихельскую, а кушать им тоже хочется. Они тоже сюда идут — от войны подальше.

Староста (или, вернее сказать, атаман?) снисходительно на меня поглядывал, прожёвывая пищу: городские, неразумные — что ж с них взять-то? По ходу разговора появилась его немногословная супруга, принесла самовар и так же молча удалилась — я её даже не запомнил. Хозяин набулькал себе кипятка и отставил горячую кружку остужаться.

— Нам обязательно нужно дойти к своим, — твёрдо сказал я и демонстративно тоже отчекрыжил себе мяса от рульки своим ножиком: одним сыром мужик сыт не будет.

Атаман пошевелил своей бородкой:

— Неволить не могу. Я вас предупредил.

— Спасибо.

— Что ж, — он прихлебнул чай. — Для гостей комната переночевать найдётся, а завтра мы вам дорогу покажем.

Малёк жадно ел и хлебал чай, не встревая в наш шибко умный разговор. Он полностью доверялся мне и своей судьбе.

Я, как человек негордый, ушёл ночевать в сарай, оставив гостевую комнату Мальку с Солнышкой. Ночь обещала быть жаркой, душной, но я никак не ожидал, что она станет боевой… Казалось бы: в кои веки мы спали, не подменяя друг друга на дежурстве — подвернулся прекрасный случай выспаться, — и вот тебе раз!

Разбудил меня заполошный звон колокола. Я, по своей привычке думая, что это — сигнал пожара, выскочил из сена, пытаясь увидеть пляшущие языки огня или опасный запах дыма. Но ночь была темна, готовясь забрезжить робким рассветом; слышны были крики. Очень скоро стало понятно, что это не просто так орут, а идёт нешуточная драка.

Я выскочил во двор, прихватив хозяйские двухзубчатые деревянные вилы. Не бог весть что, но вступать в настоящий бой с мужицким топором я не хотел ещё больше. По крайней мере, эти вилы немножко походили на рогатину для скворога, а в темноте их и вовсе можно было принять за оружие. Не долго думая, я поспешил туда, где слышался самый громкий шум.

Кто-то штурмовал наш частокол. Нападающие забросили арканы на его зубцы и яростно тянули на себя, помогая себе истошными воплями. Жители пускали во врагов редкие стрелы, сами уворачиваясь от тех, что летели в ответ. Ограждение стояло чуть выше человеческого роста, и вдоль всей его длины тянулись неширокие доски на опорах, напоминающие обычные лавки. С этой подставки сельчане и отстреливались.

Вот одно заострённое бревно из ограждения накренилось — в проёме тотчас же появилась очень мерзкая рожа разгорячённого степняка. Он своим телом навалился на падающий кол, надавив на него щитом и оттеснив в сторону, пригибая к земле. Создав себе достаточную прореху в заборе, обрадованный степняк протиснулся вовнутрь.

На него полез мужик в свободной рубахе и ночных штанах, замахнувшись страшной шипастой булавой, но нападавший оказался не в пример шустрее, ловко крутанув своим лёгким кривым мечом, как спугнутая птица крыльями — и мужик, охнув, отшатнулся назад, раскинув руки. Он упал почти что мне под ноги, я и увидел страшную рану на его лице. Булава ткнулась в землю, едва не стукнув меня по ступне. Мда, без щита на таких башибузуков бросаться не нужно… В показанной только что технике боя я узнал нечто определённо знакомое — некоторые элементы, несомненно, наш Учитель позаимствовал именно у этих ночных воинов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ну, тогда понятно. Что ж, начнём, пожалуй…

Я, изображая недалёкого парнишку, бросился на врага, слишком явно и показушно целясь ему в живот и делая вид, что вкладываю в этот удар всю свою силу и больше ничего другого не вижу, кроме его брюха. Он увернулся так, как я и ожидал, но только в руках у меня находился не шест, а двузубая рогатина: я подцепил его ногу меж зубцами и резко накрутил — противник рухнул навзничь на замахе. Не давая ему опомниться, я ударил его остриями в незащищённый доспехом пах, да так, что один зубец наполовину отломился — вторая часть осталась в мягкой плоти.

А на меня уже замахивался другой. Я отвёл его удар вилами, причём рука противника тоже оказалась между зубцов: он сам с размаху её туда загнал, опуская на меня меч — я так красиво сделать не хотел, это как-то само собой получилось. Однако, грех было не воспользоваться случаем: я наклонил вилами вражескую руку к земле, болезненно её выворачивая и одновременно приближаясь к степняку левым боком. Затем резко ударил его правой пяткой по печени, опираясь на вилы и делая разворот направо, и, пользуясь тем, что оглушённый болью противник оказался временно парализован, одним движением подхватил с земли меч, обронённый первым поверженным, и обрушил его на затылок второго. Тут же, не теряя мгновений, добил того, кого ранил в пах.

Вражеский поток ломился в прореху, опрокидывая новые столбы внутрь территории села, рядом с самым первым поваленным. В такой давке степняки толкались меж собой, иногда падая, но не прекращали движения вперёд. Мужики соскочили с лавки и принялись рубиться, пытаясь не дать толпе нападавших разбежаться по простору.

— Держать ворота! Не дать их открыть! — заорал наш хозяин, бешено вращая глазами и мечом — настоящим мечом! — Иначе конники ворвутся!

Мы держали строй, но враги безнаказанно валили всё новые и новые столбы, расшатывая. Не было никаких сомнений: очень скоро им ворота станут не нужны, они на конях и в разлом зайдут, — он становился всё шире и шире.

Послышался низкий надсадный рёв. Я был уверен, что не боюсь никакого дьявола, но кто-то в селе заревел так, словно изливал смертную тоску, накопленную за тысячелетия. Не поверите: у меня руки словно сами опустились. И у других людей — тоже.

Мы невольно обернулись назад и обомлели: на бледном рассветном небе чётко проявлялся столб дыма, но такой, какого я в жизни никогда не видел. Представьте себе, уважаемый читатель, потрясающую картину: вьются густые завихрения чернильной черноты, перевивая ярко-малиновые языки то ли огня, то ли дыма. Ну, не бывает огонь такого неестественного цвета, непрозрачный, да ещё и с зелёными прожилками. Но что же тогда рвётся в небо, какая бесовщина???

Вновь послышался рёв, но такой, как будто ревущий пытался что-то нам сказать, но жевал слова, исторгая их горловыми звуками. Слова (если это всё же были слова, а не игра голоса) звучали явно не на нашем языке и как-то заунывно, словно чья-то пропащая душа укоряла в чём-то нас, пока живущих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Если сельчане от всего увиденного и услышанного остолбенели, то степняки и вовсе умом тронулись. Они завыли, причитая, как бабы, воздевая руки к небу. Мы, опомнившись первыми, ударили их, воодушевлённые — расстроенное вражье войско кинулось бежать, бросая оружие. Мы погнались за ними, а возле частокола многих бегущих азартно порубили в капусту и продолжали погоню уже за ограждением, пока оставшиеся не вскочили на коней и не дали дёру в степь, продолжая вопить от страха, но не из-за нас, а от дикого ужаса, нам непонятного.