— Кто у них старший? — буркнул в ответ Кобяков. Под конец его укачало в грузовике и хотелось забиться куда-нибудь в тенечек хотя бы на час, чтобы прийти в себя.
— Вахмистр Кизима, ваше высокоблагородие! — шагнул вперед невысокий мужчина с пушистыми белесыми усами.
— Кто есть из офицеров?
— Его благородие капитан Седецкий, Эраст Юлианович! В настоящее время находится на излечении в госпитале. Остальные старшие по званию погибли в боях, ваше высокоблагородие!
— Понял… Докладывайте, что у вас здесь.
— Так точно, ваше высокоблагородие! Личный состав в количестве пятнадцати человек. Из них два ефрейтора, остальные рядовые. Девять раненых, включая господина капитана. Все раненые под присмотром лекарей, готовятся к отправке на побережье. Больных и увечных среди построенных не имеется! По приказу господина оберстлейтенанта, участвуем в дозорах и патрулировании территории. Вахмистр Кизима доклад закончил, ваше высокоблагородие!
Голосит, старается. Из казаков, те службу знают. Хотя воинство представляло собой крайне печальное зрелище. Многократно стираное обмундирование, у многих и штопанное не по одному разу. Сбитые ботинки, пропыленные обмотки поверх. Тонкая скатка через плечо, вещмешок позади. Кепи с опущенным задником. У каждого руки сжимают “мосинку” с примкнутым штыком. На поясе слева подсумок, справа толстая тыквенная фляга с заткнутым горлышком. По сравнению с попавшим на встречу патрулем германцев — оборванцы. Стыдно за имперскую армию, что соседи подумают.
— Почему в рванине, вахмистр?
— Без ротации второй месяц, ваше высокоблагородие! Состоим только на пищевом довольствии. Наших интендантов пока не видели.
— Понятно… Бардак. Только командир в госпиталь загремел, так и расслабились… Но ничего, я вас быстро в чувство приведу. Хер-р-рои, понимаешь… Первого октября, в семь утра чтобы стояли на плацу в Марзуке. Это понятно?
— Так точно, ваше высокоблагородие! Разрешите узнать, ваше высокоблагородие!
— Да?
— Как добираться? Грузовик будет?
— Будет. Два грузовика. Один под имущество, другой для вас…
Прогулявшись перед строем, Кобяков поморщился. Да, это не Бенгази. Покажи шаромыжников журналистам — на смех поднимут.
Последним в строю вообще какой-то доходяга. Вылитый цыган — лицо почти коричневое от загара, волосы белые, взгляд придурковатый.
— Кто такой?
— Рядовой Макаров, ваш высокобродь!
— Как долго в роте?
— С момента высадки, ваш высокобродь!
— Чем прославился?
— Э… Да ходил вокруг. Местным говорил, чтобы не воровали, если прибегали. Тащат все, что плохо лежит. Ну и разрешают у патрулей собак кормить. Они ко мне привычны.
— Ясно… Половой, одним словом… Значит так, служивые. Здесь разнос за бардак и неподобающий внешний вид я делать не стану. Не хочу армию перед соседями позорить. А вот дома мы поговорим… Вахмистр!
— Я, ваше высокоблагородие!
— Похоже, ты один из них только службу знаешь. Поэтому — про грузовики не забывай. Сейчас — убери их с глаз долой. А я поеду к местному командованию. Надо о будущем взаимодействии договариваться.
Когда оба грузовика упылили дальше по улице, Макаров смахнул пот и поблагодарил Кизиму:
— Спасибо, Анисий Лазаревич, что с утра подсказал Кусаку подальше отослать. Не удержалась бы, цапнула благородие за задницу. Опозорили бы перед комрадами.
— Это точно. Ладно, братцы. Задачи до вечера всем нарезаны, так что разбежались. И чтобы близко с деревней никого не было. Я тут погуляю, вдруг начальству еще что понадобится. А тебе, Сергий, отдельная просьба. Там у летающей штуки тебя спрашивали, что-то обсудить насчет будущего полета хотели. Ты сходи, но на виду шибко не маячь. Мнится мне, что господин майор обязательно захочет диковинку посмотреть.
— Не дурак, понял.
— Раз ты понял и другие сообразили, то — вольно! Разойдись!
***
Вечером трое будущих “послов” собрались рядом с серебристой гондолой дирижабля. Вылет назначен на раннее утро, можно как раз перед дальней дорогой обсудить оставшиеся детали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что там с благородием, Анисий Лазаревич?
— Ляпнешь где-нибудь по-привычке, Сергий, язык и укоротят. Вместе с головой.
— А мне о голове заботиться уже поздно. Правда, Герасим?
Горбун помешал варево в котелке и мрачно покосился на громаду над головой:
— Точно эта штука огня не боится?
— Точно. Туда специальный газ запихали, который не взрывается. Лучше скажи, нас дома ждут?
— А как же. И тебя. И ефрейтора нашего. Меня — так в особенности, — сняв пробу, монах начал раскладывать кашу по тарелкам. — Не поленились, письмо от духовника прислали. Слезно просит не сгинуть где-нибудь в песках Африканских, домой добраться. Пообщаться желает, просто страсть как.
Взяв свою порцию, Макаров усмехнулся:
— Вот поэтому про длинный язык поздно жаловаться. После веселья, что мы учудили, проще пари заключать: нас сначала на плахе по кусочкам разберут или перед этим на костре поджарят… Ты-то что мрачный такой? Вроде уехало начальство, не стало на диковинку любоваться.
— Начальство уехало, проблемы остались. Вас, лапотников, домой потихоньку отправят. Особенно тех, кто здесь ночью по костям бегал. А мне роту под командование принимать. Из пластунов, добровольцев из казачества.
Задумчиво съев половину, Макаров помотал головой:
— Что-то у меня не укладывается. Ты же вахмистр, Анисий Лазаревич. А на роту — офицерский патент положен и капитанский чин. Что же, тебя через кучу ступеней и сразу до есаула?
— Выходит, что так. Приказом Его Императорского Величества.
— Занятно. Наверное, я что-то не до конца знаю.
— Мал ты еще, все знать… — Отщипнув кусочек душистого хлеба, который уже начали выпекать фольксдойчи, казак решил все же объяснить: — Я с болгарских волнений сотником домой вернулся. Самый молодой сотник в станице. Многим это из больших семей не понравилось. Начали зажимать, пытались все в спину шипеть, что зря геройствовал и людей под чужие пули ради выгоды подставлял. Съехал я в город. Потом еще разное было. Когда кинули клич в Африку идти, дома ничего не держало. Записался добровольцем, хоть рядовым был готов сюда. Но — звание все же дали. Урядника постеснялись, а вахмистра получил. Воевал справно, это вы знаете. И вот когда среди станичников месяц назад клич бросили, мое имя снова всплыло. Те, кто против что-то говорил, притихли. Сынков-то не отправили в пески, хоть царь-батюшка и просил. Поэтому собрались атаманы с Новочеркасска, Ставрополья и Екатеринодара, да и решили — дать мне жезл походного есаула. А это — рота под меня, как минимум. И не просто рота, а казачья, из лучших бойцов.
— Так война вроде как и закончилась?
— Не совсем, Сергий. Ну и мысль на верхах занятная родилась. На югах всегда народ волю любил. И за свободу свою легко мог на какую заматню подняться. Поэтому Иван наш, свет Романович, с германским соседом договорился. Эта часть, что на восток тянется, будет в качестве кордона. Как испокон веков на Руси было. И порубежниками казаки осядут. Станицы здесь поставим, будем границу патрулировать, крепостицы отстроим. Дорога через нас до Индийского океана пойдет. С севера — поселенцы, с запада фон Шольц, дальше еще кто-то из комрадов осядет. Места много, просторы — взглядом не охватить. Под это дело и кудесников поближе пришлют, чтобы тут не песок один ветром гоняло, а землицу поднять и возделывать, как деды и прадеды поступали. И всем хорошо. Кому на Руси дышать трудно, сюда переберется. Там порядок, как положено. И здесь силушку богатырскую можешь приложить вволю. Работников набрать из дикарей, чтобы помогали скот пасти и хлебушек выращивать. Да на юг похаживать, смотреть, чем там люди живут… Мне за это — сход атаманскую булаву после завершения войны обещал. И казачков в две сотни на первое время… Вот об этом бумаги господин майор и привез. Морщился, словно больной зуб драл. Хотя, ему тоже неплохо. Он мне дела передаст, еще месяц посидит для приличия — и назад. Ему уже повышение пообещали и орденок за храбрость. Вы контракт отмучаетесь и тоже домой. А я здесь останусь.