— Так вот, он как раз с пластунами в самом пекле был. С зомби рубился. Капитана роты на себе из боя вынес. На всех, кто выжил, представление написали. Офицерам одобрили, а для рядовых в штабе придержали. Говорят, непорядок, чтобы столько солдат простых и с медалями. Мол, лямку все тянут, пыль глотают. И не важно, где служишь — на побережье или какой забытом богом крепости. Поэтому могут и не дать ему ничего.
— Но он живой?
— Раз в списках на награждение отметили, должен быть живой. Правда, я раньше уехал, чем их выводить стали.
— Ничего. Раз живой, то вернется. Может быть, тоже в гости пригласим. Медаль — дело хорошее. Но главное — чтобы руки-ноги целые. И голова на месте… Давайте выпьем за это.
Когда расходились, хозяин ателье пожаловался другу:
— Дети уже скоро наше место займут, а ничего в мире не меняется. Слышал? Офицера на себе вынес, а без медали остался. Давид признался, что если бы по возвращении в штабе маску дикаря писарю не подарил, тоже бы с пустыми руками домой отправили. Так хоть теперь может в реальное училище поступить без экзаменов. Профессию хорошую получит.
— Справится. Не убили — это куда важнее, чем висюлька на груди. Из наших мало кто уехал, а у кожевников две похоронки пришло. И в газетах писали, что от роты добровольцов несколько человек осталось. Так что — надо будет помолиться, чтобы побыстрее война закончилась. Вроде как о перемирии объявляют, стрельба стихла. Может, в самом деле скоро солдатиков по домам вернут.
— Может и так… И Макарова этого, если выжил. Я ведь его помню. Он и на войну седым совсем уходил. Здесь хлебнул, и там досталось… Что за время такое. Горе каждый день черпать и полной ложкой.
***
Выкроив кусочек свободного времени, Сашенька пыталась написать письмо домой. Завтра приезжает новое руководство добровольческой роты, туда с первого числа вольют остатки русских пластунов. И помощницу фельдшера. Пока не известно, здесь ли еще на месяц останется, или в Марзук переведут. Хотя там маленький медпункт, а здесь уже целую больницу закладывают. И двое врачей приехало, не считая медсестер.
“Дорогие мама’ и папа’, любимая сестра Елена и любезная Глаша. У меня все хорошо. Работаю по специальности, времени даже на прогулки не хватает. Рутина день за днем, зато опыта набираюсь”.
Вроде неплохо получилось. Главное — никакой войны и местных ужасов. Как подслушала девушка в одной из палат от идущего на поправку солдата, домашним можно байки пересказывать. Как верблюд лягнул или во время песчаной бури крыша обвалилась. Про остальное — это лучше не заикаться. Потому что не поверят. Или, что еще хуже, поверят и перепугаются. Да, жарко. Да, папуасы местные с копьями ходили, на бусы тыквы с водой меняли. А зомби? Какие зомби? Мертвяки только британцев за задницу кусали, это вообще за горами. Вот у них и спрашивайте.
О том, что ты сидишь в этих самых горах, на месте разгромленного чужого лагеря, тем более никто знать не должен. Ни к чему это.
Кстати, Макарова кто-то из германцев спросил: не выкопаются ли дохляки заново? На это парень ответил просто: пока он там, ни одна зараза даже шелохнуться не посмеет. И еще тысячу лет после этого. А если кто вздумает снова с колдовством играться, так лично идиоту руки-ноги повыдергивает и заживо дряни скормит. Чтобы больше ерундой не страдали. Или самого в зомби переделает и заставит без отдыха канавы копать. Канав надо много, господин губернатор про ирригационную систему уже задумался. Вот туда колдуна-недоучку и отправят. Лет на сто.
Так. Мысли опять не туда убежали… Сашенька посмотрела на коробку с мусором, где уже лежало несколько скомканных листков и вздохнула. Можно пожаловаться, что сегодня дирижабль прилетел с побережья, большой, серебристый. И на нем трое неразлучных друзей к тем самым черным шаманам полетят. А ее не берут, категорически отказались. Но о таком тоже лучше не заикаться. Родных наверняка от недавних газетных статей трясет. Ляпни только “хочу настоящую негру-каннибала посмотреть”, так и все, сиротой останешься. Умрут родители с расстройства. Поэтому аккуратно разгладив листочек, девушка продолжила:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
“Герр Шульце, наш главный хирург, меня хвалит. Говорит, для него работы никакой нет, только разве что ушибы лечить. Кто лопату на ногу уронит, пока столб вкапывает, кто молотком по пальцу попадет.”
Хирург в самом деле хвалил. Правда, знакомство сначала не задалось. Приехал важный господин с двумя личными слугами и вереницей учеников с медицинскими дипломами. Посмотрел, как заканчивают оборудовать пещеры для будущего госпиталя. Затем наведался в хибары, где пациенты лежали. После чего презрительно уточнил, кто это в сером платье и застиранном переднике перед ним. Помощник лекаря? Да еще без нормального понимания немецкого языка? Что поделать, смутилась тогда Сашенька, все слова из головы вылетели. К счастью, рядом оказалась фрау Кениг. Попросила девушку выйти на минуту. Вышла. Стояла рядом, ухо к двери приложив и краснела. Похоже, про портовую больницу Гамбурга вредная дама не обманывала. Столь отборных ругательств Найсакина раньше и не слышала. Вывернула доктора буквально наизнанку, обвинила во всех смертных грехах и предупредила, что при еще одном проявлении неуважения к истинно ведающей, сходит на прием к господину губернатору. И тогда заносчивого зазнайку выпнут обратно на материк с волчьим билетом. Потому что ни одна свинья безмозглая не смеет открывать рот в присутствии госпожи директора военного госпиталя, куда та самая свинья прибыла для прохождения практики. И эту практику еще надо заслужить. А то, что госпожа директор в стареньком платье, так ей некогда было по Берлинам шататься и новинки покупать. Госпожа директор под шрапнелью раненых собой закрывала и с того света вытаскивала, силы без меры другим раздавая.
Одним словом, герр Шульце потом долго извинялся, скрипя зубами. Но потом осмотрел больных, оттаял и еще раз просил прощения. Искренне. У всех, кто выжил, даже серьезные раны обработаны отлично, никаких воспалений и сопутствующих патологий. Многие выздоравливают и быстрее, чем это возможно в лучших клиниках Берлина.
Теперь Сашенька ассистирует хирургу и набирается профильного опыта. Потому что специалист он замечательный, знает много всего и учит без скидок на возраст. Заодно и сам периодически консультируется, почему в том или ином случае “фрау Александра” поступает так или иначе. Очень расстраивается, что подобными талантами не наделен и намекает о возможных перспективах в Тазили. Господин губернатор, оказывается, не шутил про университет. И медицинское отделение там тоже будет.
“Очень по вам скучаю, надеюсь скоро увидеться”.
Все, хватит. Точку и дату. Завтра с остальными письмами ее конверт отправится в далекое путешествие. И через месяц-другой Сашенька поедет следом. Наверное.
Домой хочется. Очень. А нахальный Макаров пусть и дальше с папуасами обнимается, раз ему это интересно. Придумал тоже — на дирижабле летать. Зазнайка…
***
— Клос, какого черта русские на солнцепеке стоят?
— Уже час ждут, когда новый майор приедет.
— Это какой майор?
— Командир добровольцев. В Марзуке стоят. Герр оберстлейтенант сюда не пускает, говорит, нечего зря под ногами болтаться. Войск уже достаточно, пусть лучше дырку до Египта конопатят. Там как раз их зона ответственности.
— Забавно. Значит, смотр назначили час назад, а никого нет.
— Есть. Вон тот хлыщ в новом мундире. Взмок и голос сорвал. Перестраивает и уже по пятому разу.
— Дурдом… Жаль комрадов. И в рыло не дашь — под трибунал моментально… Ладно, пойдем, не будем их смущать. Кстати, что про нас слышно?
— Железный Август выбил из командования разрешение на досрочную демобилизацию роты, с которой зомби гонял. То есть, Гюнтер, с конца октября мы с тобой превратимся в отставников-ветеранов.