Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, тогда я один буду вспоминать…
…Станционный колокол торжественно ударил три раза. Впереди поезда протрубил стрелочник. Вдали, из путаницы светлых нитей рельсов, ему откликнулся еще один, такой же хриповатый рожок. Заливисто заверещал кондукторский свисток, басовито прогудел паровоз, загрохотали буфера, и состав медленно тронулся.
Дежурный по станции, выпятив грудь, пошел вдоль платформы. Его чуть не сбил с ног молодой кудрявый парень, с запозданием выскочивший из вагона третьего
класса.
Почтеннейший, — обратился к дежурному парень, — как тутчмне пройти в мастерские?
Тот бегло взглянул на затасканный куцый пиджачок парня, на ситцевую, пропитанную дорожной пылью косоворотку, на сапоги бутылочкой и узелок под мышкой и, дернув носом, молча отошел.
Откуда-то сразу возник усатый жандарм.
Вид! — потребовал он у парня и раздраженный пристальным взглядом его дерзких карих глаз, еще более грозно прибавил: — Кажи вид! Кто такой и откуда?
Мастеровой я. А видик вот, пожалуйста, — и вытащил из бумажника документ.
Жандарм внимательно прочитал его, сличил приметы.
Савва Иванович Трубачев, — прочитал он раздельно. — Хм! Нынче все пошли Ивановичи. И фамилия, молодой человек, — жандарм постучал пальцем по документу, — неестественная у вас фамилия. Имя тоже: Савва… Да-с. Идите, — и, разглаживая усы, удалился.
Напрасно ты, парень, дежурного назвал «почтеннейшим», вроде как мелкого купчика, — кто-то сказал у Саввы за спиной.
Он оглянулся. Маленький, щупленький стрелочник прятал, помятый медный рожок за голенище.
Полагается называть «господин дежурный», — наставительно поучал стрелочник.
Дяденька, да разве же можно с дураков спрашивать? — Савва стоял с серьезным лицом.
Ох… ты какой! Откуда это ты появился? — удивился стрелочник.
Я? Из Нижнего. — Савва даже рукой загородился от своего собеседника. — Да ты чего подумал, дяденька, насчет дурака? Это же я не про него, а про себя сказал.
А-а!.. Ну, то-то же… Хитрый, ты, парень! — и дружески хлопнул Савву по плечу. — У тебя здесь кто — родные или знакомые?
Нет никого.
А чего же ты тогда сразу с поезда в мастерские направился? На квартиру надо сначала устроиться.
Вот, оказалось, и верно, что умом не дошел. Спасибо за толковый совет, дяденька. Извиняюсь, не знаю, как звать тебя?
Кузьма Прокопьевич.
Вот оно что! Так у моего же дедушки Кузьмой одного приятеля звали! А Прокопий — кто не знает! — святой угодник был.
Па-арень!.. — погрозил ему стрелочник.
Это, чтобы запомнить я, — в Савва опять загородился ладонью, — только запомнить. А чтобы позубоскалить — ни-ни!.. Право! А для хорошего знакомства нашего, Кузьма Прокопьевич, теперь и расскажи мне, где бы снять квартиру. Понятно, что и с хлебами.
С хлебами? Можно и с хлебами. Сказать тебе — это сколько угодно! Вот перейти через пути, за Уватом, там каждая баба держит нахлебников. Как ни считан, хоть малая, а все выгода от них остается. Попробуй зайти к Филиппу Чекмареву. Лучше его хозяйки никто обед не сготовит.
А как его найти, Филиппа этого?
Найдешь! Не кошелек с золотом.
Попрощавшись с Кузьмой Прокопьевичем, Савва перешел через пути и, прежде чем косогором подняться в поселок, уселся под кустиком боярышника, росшего в изобилии у самого железнодорожного полотпа. Развязал свой узелок и переоделся. Надел ярко-синюю шелковую рубаху, подпоясался витым с кистями пояском, суконкой протер сапоги и перебросил через руку новенький пиджачок.
Эх, это рубаха! — крикнул ему из кустов босоногий мальчишка. — Ишь ты, ровно стеклянная блестит!
Рубаха хорошая, — с достоинством сказал Савва, увязывая снятый дорожный костюм в узелок, — такой рубахи не найдешь на весь ваш Шиверск.
Разыскивая Филиппа Чекмарева, Савва долго бродил по беспорядочным улочкам железнодорожного поселка.
Наконец ему указали дом Чекмарева.
Строгая, симпатичная женщина, одетая в серенькое с мелкими колечками ситцевое платье, встретила Савву у порога.
Здравствуйте! Я к вам на хлеба да заодно и квар~ тирантом хочу устроиться, тетя, — сказал он, входя, снимая фуражку и поправляя рассыпающиеся кудри. — Можно будет? Кузьма Прокопьевич к вам зайти посоветовал.
Женщина отступила, спрятала руки под фартук, внимательно посмотрела на парня и, немного подумав, ответила:
Кузьма Прокопьевич своим умом живет, я — тоже
своим.
Ваш ум в сто раз умнее его ума, тетя, — бессовестно льстя, сказал Савва. — Значит, можно надеяться?
Приезжий? — Лесть Саввы нисколько не тронула женщину.
Приезжий. Из Нижнего. В здешние мастерские хочу поступить.
А чего в Нижнем тебе не жилось? Зачем в Сибирь к нам пожаловал?
Да как вам сказать, тетя… Ехал-то я в Красноярск, к деду, а приехал— деда уже и на свете нет, умер он. А в Красноярске на работу никак не устроишься. Ну, я сел снова в поезд — и дальше! Тут, мне сказали, привольнее жизнь н рабочие требуются, — ответил Савва п повел носом.
Пахло такими вкусными, крепкими щами и пирогами, должно быть с черемухой, что ему смертельно захотелось есть. Спасибо Кузьме Прокопьевичу, хороший дал адрес!
Но женщина вдруг отрицательно качнула головой.
Нет, не возьму, — коротко сказала она.
Да почему же, тетя? — испугался Савва. Ему так понравилось здесь все: и эта строгая, спокойная женщина, и чистота маленькой комнатки, и запах вкусного, сытного обеда.
Так. Не возьму, — решительно повторила женщина. — Ты прости меня, а не возьму.
И никак?
Никак.
А может, все-таки?..
Ни под каким видом.
Ну что же, тогда извините за беспокойство.
В сенях он столкнулся с черноглазой темноволосой девчонкой лет четырнадцати и с ходу больно ударил ее локтем.
Вот медведь! Как деревянный! — охнула она, потирая ушибленный бок. — Насквозь пробил меня своим локтем.
Не может быть, барышня, — развел руками Савва, — вы бы меня тогда кровью забрызгали.
Вот еще, стану я зря своей кровью брызгать! — фыркнула девчонка и показала язык. — Медведь ты, медведь… Деревянный…
Савва только покрутил головой.
Выйдя от Чекмаревых, он пересек улицу наискось, поднялся еще выше в горку, за поселок, и, сунув за спину узелок, привалился к толстой березе. Ласково голубело теплое июньское небо, быстро бежали к востоку мелкие кучевые облака. За Удой, мягкими изгибами уходя вдаль, синела тайга. Словно падали в реку прямые желтые обрывы Вознесенской горы. В конце открытого луга, на берегу Уды, дымилась водокачка. От нее к круглой и высокой водонапорной башне, что стояла невдалеке от депо, тянулся длинный земляной вал. По обе стороны железнодорожной насыпи кудрявились мелкие березнички, и подальше от нее, к заимкам, темнели сосняки. На пустыре у переезда паслось стадо коров.
Фу ты, боже мой, как здесь хорошо! — прошептал Савва, откидываясь на траву и закрывая глаза.
От лесу ветер доносил вкусные запахи растопленной смолки п начавшего цвести белоголовнпка. Словно подвешенный на ниточке, невысоко над землей махал крыльями кобчик и не двигался с места.
«Да, а все-таки надо идти искать себе квартиру, — стряхивая одолевавшую его дрему, подумал Савва и поднялся. — Почему эта женщина мне отказала, право, в толк не возьму. Чем я ей не понравился?»
Он решил было вернуться обратно на вокзал, закусить в станционном буфете или даже сходить в слободу в трактир и пообедать как следует, но тут увидел ту самую девчонку, с которой недавно столкнулся в сенях дома Филиппа Чекмарева. Она, вздев на руку сплетенную из лучины корзину, бежала к лесу.
Эй ты, медведь деревянный, — окликнул ее Савва, — погоди маленько!
Девчонка остановилась, исподлобья поглядела на него.
Чего тебе? — спросила она сердито.
Ничего, — добродушно сказал Савва и подошел к ней. — Федул губы надул! Толкаться я больше не буду. Далеко ли направилась?
В лесок. По грибы, — все еще хмурясь, ответила девчонка.
По грибы? Ух ты! — воскликнул Савва, — Растут?
Растут.
А какие грибы?
Всякие.
— И курносые обабкн растут? — Он поднял себе пальцем кончик носа.
Девчонка засмеялась.
Растут и обабки. Только вовсе они не курносые.
И язык не показывают?
Ну тебя!..
Савва я. А как тебя звать?
Веркой.
Веркой? Такую курносую прелесть? Не-ет… Я буду звать тебя Верочкой, — сказал Савва. — Разрешите, барышня?
Она потерлась щекой о плечо.
Ну чего привязался?
Кончено, — Савва поднял кверху обе руки, — я уже отвязался. Ты мне только вот что скажи, Верочка: как мамашу звать твою?
Ну, Агафья Степановна…
Не может быть! Тогда скажи: почему мне Агафья Степановна в квартире отказала?
Девчонка хихикнула и отвернулась.
Не знаешь?
Знаю.
Ну, скажи.
- На крутой дороге - Яков Васильевич Баш - О войне / Советская классическая проза
- Взрыв - Илья Дворкин - Советская классическая проза
- Три года - Владимир Андреевич Мастеренко - Советская классическая проза
- Двое в дороге - Михаил Коршунов - Советская классическая проза
- Барсуки - Леонид Леонов - Советская классическая проза