Читать интересную книгу Проблеск истины - Эрнест Хемингуэй

— Потом, — сказал он.

— Когда женщин затошнит, — добавил Мвенги.

Мтука вел осторожно, привыкая к инерции груза на крутых поворотах. Обычно расклад был иным: одну из женщин, самую надежную, про которую было доподлинно известно, что ее не укачает, сажали впереди между мной и Мтукой; две других проходили проверку на заднем сиденье рядом с Мвенги и Нгуи. Сейчас, ко всеобщей досаде, все три пассажирки зря теряли время возле Кейти, которому было все равно. Одна из них была известной в округе красавицей: ростом едва не выше меня, прекрасно сложенная, с холодными как лед любознательными пальцами. Ее, как правило, сажали вперед; одной рукой она тихонько ласкала меня, а другой Мтуку, и наша реакция вызывала у нее заливистый смех. Она была красива в классическом смысле слова, и такого понятия, как стыд, для нее, судя по всему, не существовало. Мне было известно, что Мтука и Нгуи не раз пользовались ее услугами. Я вызывал у нее любопытство; ей нравилось трогать меня и следить за реакцией. В маньятте, где она обычно сходила, с ней почти всегда оставался кто-нибудь из пацанов, чтобы потом вернуться в лагерь пешком.

Сегодня, однако, поездка вышла невеселой. Мы хмуро глазели по сторонам, и Мтука не решался даже глотнуть пива, потому что сзади сидел его отец. Я размышлял о морали и делил пиво с Мвенги; на газете мы процарапали отметку, ниже которой была доля Мтуки. Общепринятая мораль, думал я, не находила ничего зазорного в том, что два моих друга время от времени расслаблялись с красивой масаи, однако сделай это я, пока у меня был роман с Деббой, а испытательный срок перед вступлением в вакамба еще не кончился, — и меня заклеймили бы безответственным и легкомысленным человеком. С другой стороны, если бы я демонстративно игнорировал заигрывания хорошеньких женщин и не оказывал им знаков внимания, это было бы еще убийственнее для моей репутации. Такого рода экскурсы в племенную мораль придавали нашим поездкам в Лойтокиток определенную пикантность и делали их несомненно поучительными, однако на первых порах были источником недоумения и досады, пока я не усвоил, что истинный вакамба никогда не покажет виду, что он растерян или раздосадован.

Наконец с заднего сиденья сигнализировали, что одну из женщин укачало, и Мтука затормозил. Мы знали, что Кейти не упустит случая отлить. Когда он с непринужденным достоинством удалился в придорожные кусты, я передал кварту пива Мтуке. Тот в несколько жадных глотков высадил свою долю и вернул нам остаток:

— Допивайте, пока холодное.

После этого мы сделали три остановки, высаживая пассажирок, а затем повернули в лагерь. В одном месте дорогу преградили импалы, и мы с Кейти вышли, чтобы их отогнать. На фоне зелени они казались красными, и молодой самец оглянулся, когда я тихо посвистел. Задержав дыхание, я потянул спуск и пробил ему шею. Кейти ринулся к нему, чтобы халяльно перерезать горло, а импалы длинными прыжками ускакали в чащу.

Я не торопился подходить к Кейти, оставляя халяльность процедуры на его совести, которая была не столь щепетильной, как, скажем, у Чаро. Мне хотелось, чтобы мусульманам тоже досталось свежее мясо. Когда я наконец приблизился, приминая упругую траву, горло было уже перерезано, и Кейти улыбался во весь рот.

— Пига мзури, — сказал он.

— А может, учави?

— Хапана учави. Пига мзури сана.

Глава десятая

Под деревьями возле периметра было полно народа; женщины выделялись яркими разноцветными блузками, крупными белыми бусами и браслетами. Из Шамбы принесли большой барабан, и молодые егеря раздобыли еще три маленьких. Час был не поздний, но нгома уже набирала силу. Мы проехали через толпу и остановились в тени под деревом. К нам побежали детишки, чтобы поглазеть на разгрузку. Я отдал винтовку Нгуи и велел ее почистить, а сам прошел в столовую. С вершины дул бодрящий ветерок, в большой палатке было прохладно.

— Ты не оставил нам холодного пива, — приветствовала мисс Мэри. Выглядела она куда свежее, чем утром.

— Одну бутылку привез назад. Она где-то среди мешков. Как самочувствие?

— Мы с Джи-Си чувствуем себя отлично. Твоей пули не нашли, достали только его. Мой лев стал такой красивый, когда с него сняли кожу: белый, благородный. Не хуже, чем живой. Как Лойтокиток? Хорошо съездили?

— Купили все, что надо.

— Веди его к нам, мисс Мэри, — позвал Джи-Си. — Покажи, какая ты хозяйка. Пусть чувствует себя как дома. Знаете ли вы, что такое нгома, добрый человек?

— О да, сэр! — ответил я. — В наших землях тоже бывают нгомы. Мы очень-очень любим нгому.

— В Америке ее, кажется, называют бейсбол?

— О нет, сэр! Наша нгома похожа на праздник урожая с народными танцами. Примерно то же, что ваш крокет.

— Понимаю, о чем вы, — кивнул Джи-Си. — Однако наша нгома — нечто совершенно иное. Здесь танцуют только местные.

— Что вы говорите! Могу ли я в таком случае просить прекрасную леди, которую, я слышал, зовут мисс Мэри, составить мне партию на вашей нгоме?

— Увы, добрый человек, я уже ангажирована, — отвечала Мэри. — На нгому со мной идет мистер Чунго, что из егерей.

— Черта с два! — воскликнул Джи-Си.

— Не тот ли мистер Чунго, сэр, что имеет роскошные усы и мускулистый торс, носит узкие шорты и только что украсил свою прическу плюмажем из страусиных перьев? Весьма достойный молодой человек. Он ведь ваш коллега, не правда ли? Должен признать, сэр, вы отлично умеете выбирать людей.

— Ах, я влюблена в мистера Чунго, — сказала мисс Мэри. — Мистер Чунго мой герой! Он открыл мне, что вы лжец, добрый человек. Вы ни разу не попали в моего льва, вот ведь штука! Весь лагерь знает, что вы лжец, а Нгуи и парочка других только делают вид, будто они ваши друзья, потому что вы их одариваете и совсем распустили дисциплину. Мистер Чунго сказал: вспомните, мисс Мэри, как этот лжец вернулся в лагерь пьяный, и Нгуи сломал его любимый нож, за который в Париже было уплачено целое состояние.

— О да, конечно! — сказал я. — Как же я мог забыть! Старина Чунго и вправду был со мной в Париже. Теперь я вспомнил, да, да!

— О нет, нет! — замотал головой Джи-Си. — Только не мистер Чунго. Не может быть, чтобы и он… Нет, не верю!

— Боюсь, что да, сэр! Именно он, сэр!

— Мистер Чунго рассказал мне много интересного, добрый человек. Он рассказал, что Нгуи тайком носит вам яд, которым охотники камба покрывают наконечники стрел, и вы окунаете в него свои пули, так что вся эта показуха с рисаси моджа, все эти убийства одним выстрелом — не что иное, как дешевое шарлатанство. Этот яд, сказал мистер Чунго, действует с такой чудовищной скоростью, что достаточно прикоснуться отравленным наконечником к ручейку крови, стекающему из пореза на ноге, чтобы человек упал замертво.

— Страшные, страшные вещи! Не думаете ли вы, сэр, что мне лучше отступить в тень, и пусть мисс Мэри отправляется на нгому с вашим коллегой? Правда, это может показаться нарушением приличий — ну так что? В конце концов, она же мемсаиб. Помните «Бремя белых» Киплинга?

— Мисс Мэри пойдет на нгому со мной, — отрезал Джи-Си. — Сделай-ка нам выпить, мисс Мэри. Или нет, я лучше сам.

— Спиртное разливать я еще не разучилась, — сказала Мэри. — И вообще, хватит друг друга шпынять.

Откуда столько злобы? Дама невинно пошутила, а они сразу завелись. Можно подумать, здесь разрешается шутить только Папе и его клевретам. Тоже мне, силы ночи!.. Во сколько вы, кстати, проснулись?

— Не так уж и рано. Или это было вчера?

— Дни набегают один на другой, один на другой, один на другой, — продекламировала Мэри. — Это мои стихи про Африку.

Мэри писала поэму про Африку — судя по всему, нечто грандиозное. Беда была в том, что она постоянно забывала записывать сочиненные куски, и они таяли, как сны под утренним солнцем. То немногое, что она успевала положить на бумагу, держалось в строжайшем секрете. Мы верили в славное будущее поэмы; я, впрочем, верю и по сей день, хотя было бы проще, если бы Мэри ее действительно написала. В то время мы все увлекались «Георгиками» в переводе Сесила Дей-Льюиса. По рукам ходили два экземпляра, постоянно теряясь, всплывая и снова теряясь; на моей памяти еще ни одна книга не вела себя столь легкомысленно. К Баттисто Мантовано у меня только одна претензия: он утверждал, что любой образованный человек может писать сносные стихи. Данте, напротив, говорил, что образования мало, надо быть сумасшедшим. Тут ему, конечно, верить нельзя. Впрочем, верить нельзя никому, особенно если живешь в Африке. В Африке что на заре правда, то к полудню ложь, не стоящая и гроша, как то волшебное, в обрамлении спелых трав, лазурное озеро на окоеме пропеченного солончака; его только что протопал от края до края и ясно понимаешь, что никакого озера нет, а оглянись — вот оно, живое и прекрасное.

— Это ты сама сочинила? — спросил я.