– Они жрут мой курс, – туманно ответил Без-енко и заплакал скупыми морскими слезами.
– Старайся поменьше думать об этом. Они приналягут и все поставят обратно, на место.
Он вздрогнул.
– Хотел бы я видеть, как им это удастся?
– Подожди, – мягко, как ребенку, сказал я. – Подожди и увидишь. Кто знает, может, они уже взялись за дело…
Без-енко опять вздрогнул, подскочил к письменному столу и распахнул настежь дверцу. За нею лежали толстые, сложенные стопкой тетради. У верхней, с надписью «Навигация» и римской единицей, кто-то аккуратно по дуге отъел весь правый угол.
«Девятка!» – невольно подумал я и спросил:
– Зачем ты ее порезал?
– Это я? – Он помедлил и огляделся по сторонам. – Крысы… Тут у меня выступала семейка – мама и три дочки… Можно сказать, грызут науку!
Оказывается, вчера вечером в номер к нему пришли четыре крысы и сразу накинулись на конспекты. Капитан потребовал у портье мышеловку, но тот не понял и принес дюжину пива. Так они коротали время: Без-енко пил пиво, а крысы жрали тетрадь. Он пробовал их отогнать. Но они не спеша уходили к дыре в полу и, едва капитан возвращался к пиву, принимались опять за свое.
– Это хамки! Они делали мне Варфоломеевскую ночь, – пожаловался Без-енко.
Мы бросились к директору. Но директор сослался на утвержденный свыше список инвентаря и мышеловки не дал. А когда я сказал, что в списке нету и крыс, он дико разгневался и закричал, что крысы, мол, появились в отеле помимо директорской воли и спроси, они разрешения, он им бы его не дал. Тогда я зашел по другому краю и пробил вопрос насчет сохранности имущества постояльцев и разных гарантий – словом, всего, что было написано на табло, висевшем внизу, у правого уха портье. Но он отбил мой вопрос за боковую линию, ибо юридические гарантии имеют силу над людьми, а не безответственными грызунами. Отбил – и сделал рывок к моим воротам, с улыбочкой предложив опротестовать москитов и мух. Само собой, я перешел в контратаку, но директор снял телефонную трубку и объявил, что матч окончен.
Без-енко был невменяем.
И началась мистика. Крысы ели конспекты. Каждый вечер они приглашали к Без-енко друзей и родственников. Через неделю капитан знал их всех в лицо. Он бегал к директору с ошметками тетрадей, но ничего не добился.
Тогда мы выклянчили у судового врача мышьяк. Без-енко накупил разных деликатесов, напоил их отравой и аппетитно разложил возле стола.
Крысы к угощению не притронулись.
– Офсайд? – спросил я его утром.
– Чуют… – оперным шепотом ответил Без-енко и, помолчав, добавил;
– Они подслушали, когда мы договаривались за мышьяк. Я от этих разносчиц холеры всего жду.
По его расчету выходило, будто крысы свободно понимают человеческую речь и зря мы не называли мышьяк по науке, латинским словом. Названия этого я не знал, да и Без-енко тоже его не помнил.
Но он сказал, что ничего бы от нас не отпало, если б заглянули в справочник. Все равно пригодилось бы потом для кроссвордов. Я почувствовал раскаяние. Но тут меня осенило.
– Слушай! – закричал я. – Ведь русского-то они знать не могут…
– Не терзай мне зря сердце, – сказал Без-енко. – Каждый раз, когда мой взор падает на вас, молодых, я плачу от боли. Ваши мысли, как те часы, крутятся в одну сторону. Крысы, запомни, сынок, ходят под всеми флагами и слышат все языки…
Он довел свое рассуждение до высшей точки, заявив, будто крысы, общаясь между собою в портах, свободно могли создать всемирное лингвистическое сообщество, и допустил наличие особого языка.
– Что-то вроде эсперанто, – сказал он.
Я не стал возражать и осведомился о его планах.
– Пускай блюда полежат, – ответил Без-енко, – вдруг они захотят расширить меню…
Но крысы довольствовались одним блюдом.
Наконец наступил кризис. Раньше грызуны отставали от слушателей капитана и жрали лекции, так сказать, постфактум, теперь же они обошли студентов. Близилась катастрофа.
Капитан попробовал сыграть с ними по-честному. Он убрал с поля отравленные харчи и заменил их доброкачественными и свежими. Далее он произнес речь. Я тоже присутствовал. Незаинтересованный свидетель, по идее Без-енко, придавал больше весу его словам.
– Мадам, – обратился он к старой крысе. – Мадам, и вы, девочки! Вы сделали меня всухую. Что б я так жил, если у меня рука поднимется на ваше здоровье. Кушайте, не стесняйтесь. Питание – люкс! И вы будете иметь его три раза в день, или пусть «Черноморец» вылетит из высшей лиги и станет ниже «Молдовы»…
Упоминание о «Черноморце» я принял как знак духовного возрождения капитана.
– Подумайте сами, мадам (он особенно уповал на старуху!), разве можно сравнить эту старую измызганную бумагу с бисквитиками и ветчинкой? Зачем вам изнурять свой желудок? Кушайте калорийную пищу и плюньте на мои конспекты! А я буду учить по ним людей. И все останутся довольны…
Чтобы развеять их опасения, мы с капитаном надкусили все бисквиты и перепробовали ломтики ветчины.
Я покинул его во власти надежды.
Назавтра оказались съеденными еще четыре главы. Деликатесы лежали нетронутые.
– Они мстят за мышьяк, реваншистки, – тяжко шептал капитан. – Но мое терпение тоже имеет конец!
И он удалился с видом решительным и мрачным.
За обедом я попытался вернуть капитану былую форму, сообщив о победоносной ничьей, сделанной «Черноморцем» неделю назад. Для этого мне пришлось звонить в столичный пресс-центр и выложить изрядную сумму.
Но мяч прошел выше ворот: Без-енко выслушал меня равнодушно, как мидия.
Только за кофе он вдруг оживился и начал ставить вопросы по военному делу и баллистике. Тут я был на высоте. Я пересказал своими словами пару популярных статей о сокрушительной мощи ракетно-ядерного оружия. Все примеры я изложил как лично мною увиденное и пережитое. Но Без-енко интересовало архаичное вооружение. И он то и дело сворачивал на царь-пушку и всякие мушкетоны и фальконеты.
Вечером я зашел к нему поделиться алгоритмом, основанным на нашей ничьей. У меня не было под рукой приличного компьютера, но даже конторские счеты выдали виды на «бронзу».
Капитан был чем-то взволнован и не мог уследить за моими выкладками.
– Слушай, – сказал он осипшим от напряжения голосом, – оставайся у меня ночевать. Я тебя удивлю!
Но я с детства не любил удивляться. Я сообщил, что мне до зарезу надо отправить письма не позже завтрашнего утра, и ушел восвояси.
Ночью гостиница проснулась от страшного грохота. Я решил, что началось извержение вулкана. По преданию, он молчал уже десять тысяч лет, с тех пор как в его огнедышащий кратер сошла девица, которую мракобесы-родители насильно просватали за нелюбимого, но очень богатого старика. Я даже подумал, что в сущности было бы глупо обижаться на этот вулкан: шутка ли – десять тысяч лет!
Все выскочили в коридор и увидели, как возле капитанского номера сизыми клубами стелется дым. Я распахнул дверь. Без-енко стоял посреди комнаты, опершись на какой-то отливавший металлом очень продолговатый предмет. В дыму я увидел изрешеченный стол, лужи крови и бившихся в агонии крыс.
– Готовы! – поведал нам Без-енко. – Всю семью скосил с первого залпа!
Он старался держаться скромно, по-геройски.
Пока прислуга выносила трупы, капитан, не выпуская из рук гигантской двустволки, доложил потрясенным соседям, как разворачивалась битва. Для начала он ударился в историю, упомянув всех прославленных снайперов – от библейского Давида и Вильгельма Телля. Капитан указал, что все они стреляли из родственных или корыстных побуждений и далеко им до него, Без-енко, отдавшего свой не знающий промахов талант на службу науке.
Затем он перешел к стратегическому анализу. Учитывая тяжесть своего оружия и маневренность неприятеля, капитан решил навязать ему позиционный бой. Особое внимание уделялось воинской тайне. При крысах он не проронил ни слова о предстоящем деле, а ружье замаскировал казенной простыней и старыми газетами. Стволы были направлены прямо на дверцу стола, скрывавшую недоеденные конспекты.
– Прицел я навел гениально, – застенчиво улыбнулся Безенко, – выверил все по девиационным таблицам…
Затем был приподнят край простыни, вставлены патроны, набитые крупной дробью, взведены курки. В двадцать ноль-ноль по местному времени Без-енко предпринял завершающий маневр: провертел в газетном листе, как раз напротив спуска, дыру и вставил в нее палец.
– Они все же что-то учуяли, – признал капитан, – и выслали головной дозор – саму хрычовку с племянником. Но мой каштанчик был даже ей не по зубам…
Дозор ничего не обнаружил, и подошли главные силы. Когда противник сконцентрировался вокруг стола, капитан открыл огонь.
– Скосил всю семью с первого залпа, – повторил Без-енко.
Он сделал паузу, чтобы мы смогли оценить такой триумф. Но ею, нарушив правила, воспользовался директор отеля. Он бросил увесистое свое тело в бурный поток капитанского красноречия и перегородил его напрочь. Голос директора звучал могущественно и гулко, словно эхо пароходной сирены в пустой металлической бочке.