воспитывался где-то в частном пансионе и лишь за год до этого приехал и город. Между прочим, этот брат отличался еще большей нелюдимостью. Постоянно он сидел в дальних комнатах, не выходя ни к кому, и только раз его видели в компании Бермана в клубе, где он показался всем плохо воспитанным для пансионера.
Когда спохватились, то оказалось, что дом они успели продать и исчезнуть непонятно куда. Начали наводить справки и узнали, что и вообще эти Берманы совсем не Берманы, а кто — неизвестно.
— Н-да,— сказал я.— Не много мы узнали. Интересно тут лишь то, что Берман — преступник. Но он одурачил такого же хищника: не мне его порицать за это, он еще получит по заслугам, но это потом. Значительно более интересно тут другое. Во-первых, куда подевались его мать и брат? Во-вторых, кто он сам, какое у него настоящее лицо? То, что он появился тут, понятно. Ему надо было укрыться. А вот кто он, кто его родственники — это надо выяснить. И я этим обязательно поинтересуюсь. А у меня, Светилович, почти никаких новостей нет, разве что узнал, да и то из уст сумасшедшей, что выманил Романа в ту роковую ночь из дома Гарабурда. А я даже не запомнил его морды, когда он был на вечере у Яновских.
— Ничего, еще разузнаем.
Мы подошли к леску и углубились в него. Это был один из лесков в окрестностях, в котором росли преимущественно лиственные породы. И там, на небольшой поляне, мы увидели Рыгора, который держал на коленях длинное ружье, а спиною прислонился к толстенному вывороченному стволу. Заприметив нас, он встал, по-медвежьи покосился и удобнее взялся за ружье.
— Остерегайтесь выходить на болота, остерегайтесь парка и особенно его южной и восточной окраин,— пробормотал он вместо приветствия.
— Почему? — спросил я, познакомив его со Светиловичем.
— А вот почему,— буркнул он.— Это не призраки. Они слишком хорошо знают тайные тропы через Волотову Прорву. Вы удивлялись, что они мчатся без дороги, а они просто знают все убежища окрестностей и все тропы к ним, они пользуются очень древними подковами, которые прибиты новенькими шипами. Что правда, то правда, их кони ходят, как медведь, сначала левыми, а потом правыми ногами, и шаг у них размашистый, пошире, нежели у какого-либо другого коня в окрестностях. И они для призраков слишком слабы. Призрак проходит повсюду, а эти только через поваленную ограду возле Прорвы... Что я узнал еще: их было в прошлый раз не более десяти человек, потому что только половина коней движется так, как идет конь, когда у него на спине обыкновенная человеческая нога. На остальных, наверно, что-то полегче. Мчащийся впереди имеет горячий нрав: рвет коню рот удилами. Один из них весьма высок, потому что зацепил шпорою за кору молодого клена очень низко от земли (ноги у него висели низко). И еще. Один из них нюхает табак: я нашел пыль зеленого табака возле места, где они останавливались последним набегом и натоптали много следов. Место это — большой дуб невдалеке от поваленной ограды.
— Где может быть место их сборов? — спросил я.
— Это я знаю сейчас хорошо,— спокойно ответил Рыгор.— Это где-то в Яновской пуще. Я прошел по следам. Вот посмотрите.— Он начал чертить лозинкою на земле.— Вот пуща. Тогда, когда был убит Роман, следы исчезли вот тут, почти возле болота, окружающего пущу. Когда они гнались за тобою, после ужина у Дуботолка, следы исчезли севернее первого места, а после той истории у Яновского дворца, когда они вознамерились кричать,— еще немного севернее. Видишь, дороги почти сходятся.
— Правда,— подхватил я.— И если их продлить, они сойдутся в одной точке, где-то на болоте.
— Я был там,— скупо, как о самом привычном, буркнул Рыгор.— Болото считается в том месте гиблым, но я увидел, что на нем там и сям растет трава белоус. А там, где растет белоус, там всегда сможет поставить ногу конь паскудника, если паскуднику будет для этого пристальная необходимость.
— Где это место? — побледнел вдруг Светилович.
— Возле Холодной лощины, где лежит камень — Ведьмакова Ступа.
Светилович еще более побледнел. Что-то волновало его, но он овладел собою.
— Еще что? — спросил я.
— Еще то,— хмуро бормотал Рыгор,— что ты ошибаешься, Белорецкий. Хотя вызвал тогда Романа из хаты Гарабурда, но он к дикой охоте не имеет отношения. В те две ночи, когда она появлялась в последний раз, Гарабурда сидел в своей берлоге, как хомяк в норе. Я знаю, его дом хорошо караулили.
— Но ведь он заинтересован в смерти или сумасшествии Яновской. Ему это выгодно. Он заставил Кульшей пригласить в тот вечер Надею Яновскую к себе, он послал к Кульшам и свою дочь и задержал там всех до ночи.
Рыгор задумался. Потом пробормотал:
— Может, и так. Ты умный, ты знаешь. Но Гарабурды там не было, я отвечу головою. Он плохой ездок. Он трус. И он постоянно сидит во дворце. Но ведь он может и подговорить на эту гадость кого-либо другого. Может, это и так. Такой может.
И тут Светилович еще более побледнел и уставился куда-то глазами, как будто обдумывал что-то важное. Я не мешал ему: захочет — сам скажет. Думал он, однако, недолго.
— Братцы, я, кажется, знаю этого человека. Понимаете, вы натолкнули меня на это. Первое: «у Ведьмаковой Ступы». Я сегодня видел там человека, очень знакомого мне человека, на которого я никогда бы не подумал, и это меня смущает. Он был очень усталый, грязный, он шел к трясине. Увидел меня, направился ко мне: «Что вы тут делаете, пан Светилович?» Я ответил шуткой: «Ищу вчерашнего дня». А он захохотал и спрашивает: «Разве вчерашний день, черт его подери, приходит в сегодняшний?» А я ему говорю: «На всех нас вчерашний день гирею на шее висит». Он: «Но ведь не приходит?» А я ему: «А дикая охота? С прошлого даже в сегодня пришла». Тот даже в лице изменился: «Черт бы ее побрал... Не поминайте вы ее!» Я направился к вам, пан Белорецкий, а когда оглянулся, то вижу: он поехал назад и уже в ложок спускается. Так и исчез.
— Кто это? — спросил я.
А Светилович все колебался. Потом поднял светлые глаза.
— Извините, Белорецкий, извини, Рыгор, но я не могу пока что сказать. Это слишком важно, а я не сплетник, я