А теперь к делу.
Строительство проспекта Калинина вызвало, как известно, много споров и разногласий, не разрешенных, пожалуй, по сие время. У магистрали есть защитники, горячие сторонники, готовые считать авторов ее достойными премирования, но есть у нее – и немало – критиков, не менее убежденных отрицателей. Это вполне закономерно: прокладывание широкой магистрали на месте давно обжитой, застроенной части старинного города – дело в целом новое, глубоко отзывающееся на его исторической самобытности. Да и масштабы дела, как и неясность дальнейших перспектив развития новой трассы, объясняют страстность порожденных дискуссий – они идут вокруг проблем, затрагивающих будущее города.
Выиграла ли древняя столица от произведенных изменений, в корне преобразивших целый район, складывавшийся столетиями, или проиграла? Вопрос этот отнюдь не риторический, ибо ответ на него должен указать, следует ли и дальше подобным образом перекраивать прежний, средневековый центр Москвы, или надо находить другие пути для ее роста, дальнейшего благоустройства и модернизации.
…Что, помимо Кремля, возникает перед мысленным взором при словах «старая Москва»? Вспоминаются такие улицы, как Кировская, с домами, воплотившими в малых масштабах обаяние целых эпох русской архитектуры: классический особняк Барышниковых, построенный Матвеем Казаковым, дом с пышным фасадом, воздвигнутый архитектором Франческо Кампорези; в контрасте с ним – четкие линии здания Центросоюза, иллюстрирующие изменение архитектурных форм. Вспоминается великолепная Меншикова башня, непревзойденный образец отечественной архитектуры XVIII века. И Старая Басманная, ныне улица Маркса, непостижимо сохранившая дворец отца Грозного, щеголяющая пышным барокко церкви Никиты Мученика и палатами Демидова со знаменитыми золотыми залами… Далее Кропоткинская улица с Музеем Пушкина – типично московским особняком, могущим служить образцом вкуса и стиля; кущи Нескучного сада с белеющими за деревьями колоннами и портиками старых построек; кокошники, главки и пояски гребешков церквей Замоскворечья; и, разумеется, поэтические Арбатские переулки…
Всему перечисленному – не охватившему и малой доли примечательностей московских – присущ свой облик, своя стать – своеобразие города, сохранявшего на протяжении веков свое неповторимое лицо и планировку, определявшиеся его местоположением и легшие в основу градостроительных идей и представлений, выработанных историей. Тут эволюция, основанная на преемственности и национальных традициях.
Но вот мы на проспекте Калинина, и сразу ощущение, что попал в иной мир. Та Москва, с ее привычными масштабами и пропорциями, осталась за его пределами. Перед глазами нечто принципиально отличное, у нас невиданное, разве только на киноэкранах… Не сочтешь этажей вознесшихся кверху плоских зданий – непременно собьешься! Они снизу доверху однородны, без единого разделяющего признака: бесчисленные стандартные проемы одинаковых окон, как поставленные вертикально шашечницы с несколько удлиненными квадратами полей. Глаз, утомленный бесплодными поисками детали, способной остановить внимание, заинтересовать, покидает горние высоты…
Церковь Николая Чудотворца «на песках», стояла в Серебряном переулке. XVII век
Внизу – уходящая вдаль стенка стекла под нависшими козырьками карнизов с растянутыми надписями, и ощутимо многометровые расстояния. Если для автомобилиста панорама проспекта менее километра длиной – минутное видение и в общем отвечает современным представлениям о темпах жизни, которая непременно должна мчаться куда-то, чтобы мельтешили вокруг люди, события – на экранах и на улицах, – то для пешехода на проспекте все удалено, слишком велико, растянуто в длину, гипертрофировано. То же ощущение возникает, когда проходишь по узкой улице мимо огромного здания – оно подавляет. Пропорции проспекта Калинина рассчитаны в первую очередь на проезжающих, а не пешеходов: это прежде всего транспортная магистраль, совмещенная с торгово-общественным центром…
Подлинным разочарованием оборачивается «сарайность» ресторана «Арбат», строители которого, очевидно, поставили себе целью создать «самый большой на планете». Три тысячи мест – цифра, бесспорно, внушительная, но не подходит ли она более к аэровокзалу или стадиону, нежели к помещению, куда пришел один, вдвоем или в компании посидеть в пристойной веселой обстановке, чтобы побыть на людях, и в то же время быть отобщенным от лишних шума, толкотни и публичности? Тут – непрерывное гудение улья. Если музыка оркестра слышна даже за столиками, расставленными на «галерке», то обозрение эстрады доступно лишь посетителям, занявшим места у парапета балкона, а внизу – в непосредственной близости от подмостков. Грандиозные масштабы повинны, несомненно, в нерасторопности сервиса в этом ресторане. Во всяком случае, досужно, пока дождешься своей очереди, вспомнить о нарядных и уютных залах «Праги», «Метрополя», «Славянского базара», где посетитель не чувствует себя затерянным в шумливом муравейнике…
И все же, выйдя в несколько ворчливом настроении из ресторана и взглянув с его ступеней на проспект, чувствуешь, как изгоняет дурное впечатление открывшаяся глазу панорама: есть, черт побери, в ней привлекательная и понятная сторона! И высотные дома, и сплошной строй остекленных магазинов и косметических залов – принадлежность времени, присущее городской жизни восьмидесятых годов XX века обрамление! Нельзя ныне не строить гладкостенных небоскребов и сквозных остекленных магазинов, где все на виду. Я припоминаю, что в перестроенном «Гостином дворе» в Ленинграде, с его осовремененными помещениями, у меня было ощущение провинциальности, что ли… Пусть это дань моде, поветрие, и ему на смену придут, несомненно, иные вкусы и требования, но вряд ли можно сейчас обстраивать и развивать наши города иначе, чем по стандартам и методам, разработанным и усовершенствованным за рубежом в тот затянувшийся период, когда отечественные архитекторы топтались вокруг постройки единичных домов-монументов и были отучены думать о массовом строительстве жилья!
…Медленно иду вдоль тротуара. Его ширина исключает толчею: всегда найдешь место, чтобы идти свободно. На некоторых зданиях декоративные панно, не слишком смелые попытки полихромного оформления фасадов торговых помещений. Это, разумеется, хорошо: надо же глазу найти, на чем остановиться в однообразном чередовании поблескивающих стекол и шероховатых поверхностей! Но вот беда: откуда смотреть эти фигуры, то, сблизи, не в меру крупные, то сливающиеся, если глядишь издали, в невыразительные пятна, да еще с отрезанными выступающими козырьками зданий ногами. Словно декораторы сами не вполне уяснили себе, откуда и кто будет смотреть их панно – обитатели высотных этажей, прохожие или несущиеся по проспекту автомобилисты?
Прогулка по проспекту усугубляет чувство оторванности от Москвы, он от нее отгорожен сплошными стеклянными галереями и вырастающими из галерей желто-серыми жесткими плоскостями небоскребов. Тут чувствуешь, что городу задан новый высотный и линейный масштаб, новый ритм, и невольно возникает вопрос: как сомкнуть оба мира – стихию исторического своеобразия древнего города и нахлынувшую извне новизну, общемировой стиль, принятый на веру, без переработки и попыток создать на его основе свое, отечественное. Нужны зодчие такого могучего таланта, как Казаков или Росси, чтобы создавать свою национальную архитектуру, не чураясь при этом внешних течений и зарубежных школ. Однако по заказу Казаковы и Росси не рождаются.
Мне кажется, Калининский проспект не вписался в застройку старого города ни на основе смелых, но продуманных противопоставлений, ни на основе выразительных перепадов высот или созвучных ритмов – он остался инородным телом, новым организмом, который – сам по себе. Ему нет дела ни до чего вокруг. Он растолкал, снес или убрал все, что было тут прежде и не позволяло ему поднять к небу свои многоярусные параллелепипеды, не заботясь о том, как эти параллелепипеды смотрятся рядом с уцелевшей у подножья их старой застройкой.
Есть исключение: сохраненная на холмике церковь Симеона Столпника. Ступив на тротуар проспекта со стороны исчезнувшей Арбатской площади, невольно смотришь на этот отреставрированный сколок архитектуры прошлого, оцениваешь, как глядятся шатер колокольни и главки на сплошном стеклянном фоне и – что скрывать! – радуешься, что сохранена эта игрушка, как бы вступившая в состязание с разливом новых пропорций, материалов и масштабов! Сопоставление их способно внушить современному строителю гордость за технические свершения и умение создать для обиходной жизни обрамление таких размеров и такого сверкания… Может задуматься современник и над источниками символов и форм, какими в разные эпохи питается творчество зодчего…