почти невозможно было застать дома, он всегда в гуще людей), а в том смысле, что редко, крайне редко покидал Аттику — территорию афинского полиса. Выше упоминалось об участи Сократа в трех военных походах. И это чуть ли не единственные надежно зафиксированные случаи, когда он пересекал государственную границу. Получается, делал это только тогда, когда его призывал гражданский долг, а собственного желания попутешествовать, посмотреть иные земли у него не возникало.
Диоген и в этом отношении являет собой противоположность Сократу. Место жительства он всегда менял с легкостью и тем самым опять же оказывается ближе к софистам, которые тоже постоянно странствовали: сегодня читали свои лекции в одном городе, завтра — в другом…
Сократ отличался серьезной и искренней религиозностью (пусть и нетрадиционного для той эпохи типа{102}, за что на него косо смотрели сограждане). Киники же к религии — а ведь это тоже одна из важнейших общественных скреп! — и к ее служителям в лучшем случае относились индифферентно, а то и осыпали их недобрыми насмешками. Вот еще несколько цитат, в которых фигурирует Диоген.
«Он говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек — самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят… то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека» (Диоген Лаэртский. VI. 24). Необходимо оговорить, что разного рода прорицатели, предсказатели, толкователи снов и иных знамений занимали чрезвычайно важное место в системе древнегреческой религии{103}.
«В храм Асклепия он подарил кулачного бойца, чтобы он подбегал и колотил тех, кто падает ниц перед богом» (Диоген Лаэртский. VI. 38). Асклепий был у греков богом врачевания, медицины (его имя больше известно в римской, латинизированной форме — Эскулап), и его культ пользовался большой популярностью{104}. Понятно, что больше всего это божество почиталось теми, кто болел и выздоровел, — то есть, по их мнению, был исцелен Асклепием за молитвы и жертвоприношения. Диоген, как видим, даже таким людям отказывал в праве совершить земной поклон богу. Вероятно, считал это унизительным, позорящим человеческое достоинство. И «отучал» от подобного обыкновения, как всегда, крайне брутальным способом.
Кстати, обратим внимание на выражение «подарил кулачного бойца». Человека можно подарить только в том случае, если этот человек — раб. А коль скоро Диоген преподнес в дар храму раба, — значит, у него был этот раб (его собственный раб, Манет, как говорилось выше, от него убежал). То ли тоже кем-то ему подаренный, то ли специально им для храма купленный. Это — снова к вопросу о том, что деньги у него водились.
«Афиняне просили его принять посвящение в мистерии, уверяя, что посвященные ведут в аиде лучшую жизнь. «Смешно, — сказал Диоген, — если Агесилай и Эпаминонд будут томиться в грязи, а всякие ничтожные люди из тех, кто посвящен, — обитать на островах блаженных!» (Диоген Лаэртский. VI. 39). Здесь упоминаются выдающиеся древнегреческие государственные деятели и полководцы IV в. до н. э. — спартанец Агесилай и фиванец Эпаминонд, — а в целом речь идет о знаменитых Элевсинских мистериях — таинственных ритуалах в честь богини Деметры, проводившихся на территории афинского полиса.
«Торговец снадобьями Лисий спросил его, верит ли он в богов. «Как же не верить, — сказал Диоген, — когда тебя я иначе и назвать не могу, как богом обиженным?» (Диоген Лаэртский. VI. 42). Сарказм налицо; а вот — суждение более серьезное: «Видя, как кто-то совершал обряд очищения (имеется в виду ритуальное, культовое очищение. — И. С.), он сказал: «Несчастный! ты не понимаешь, что очищение так же не исправляет жизненные грехи, как и грамматические ошибки» (Диоген Лаэртский. VI. 42).
«Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере. «Их было бы гораздо больше, — сказал Диоген, — если бы их приносили не спасенные, а погибшие» (Диоген Лаэртский. VI. 59). Необходимо пояснить, что тут говорится о пещере на острове Самофракии (в северной части Эгейского моря), посвященной богине Гекате. Туда согласно обычаю приносили свои дары люди, спасшиеся от смертельной опасности, — в качестве благодарности богам. А Диоген, как видим, не скрывает своего скептицизма в вопросе о том, помогают ли действительно боги человеку.
«Однажды, увидев, как храмоохранители вели в тюрьму человека, укравшего из храмовой казны какую-то чашу, он сказал: «Вот большие воры ведут мелкого» (Диоген Лаэртский. VI. 45). «Когда он обедал в храме и обедавшим был подан хлеб с подмесью, он взял его и выбросил, говоря, что в храм не должно входить ничто нечистое» (Диоген Лаэртский. VI. 64). Как говорится, комментарии излишни: отвергается любой пиетет к любым святыням.
С пренебрежением относясь к религиозным обрядам и верованиям, наш герой, понятно, тем паче презирал всяческие суеверия. «Тем, кто боялся недобрых снов, он говорил, что они не заботятся о том, что делают днем, а беспокоятся о том, что приходит им в голову ночью» (Диоген Лаэртский. VI. 43). «Один человек, известный крайним суеверием, сказал ему: «Вот я разобью тебе голову с одного удара!» — «А вот я чихну налево, и ты у меня задрожишь!» — возразил Диоген» (Диоген Лаэртский. VI. 48).
Вновь перед нами — решительно ничего сократовского, все идет от софистов с присущим большинству из них религиозным скептицизмом. А теперь — еще вот о чем. Сократ был фигурой в высшей степени диалогичной; он любил споры, всегда внимательно слушал оппонента, вникал в его доводы (на это нами неоднократно указывалось уже и выше). Киники же, кажется, слушали только себя. И в этом тоже — приходится повторять снова и снова — напоминая представителей софистического движения, которые произносили перед слушателями вычурные речи, не предполагающие возражений (то есть для них были характерны монологизм и категоричность суждений).
Тон высказываний Антисфена, Диогена и иже с ними поразительно безапелляционен, в чем проявлялась опять же их сугубая гордыня. Бросающееся в глаза высокомерие философов кинической школы резко контрастирует с тем, что называют сократовской иронией{105}. На том, что представляла собой эта последняя, мы подробно остановились в другом месте{106}; а если сказать в двух словах — имеется в виду качество, противоположное хвастовству (преувеличению своих достоинств и заслуг), то есть подчеркнутое самоумаление. Сократ, в отличие от софистов, демонстративно избегал надутого важничанья.
* * *
Софисты много писали — Сократ, как известно, вообще не писал философских трудов. Хотя писать имел полную возможность: все-таки жил в собственном доме. Диогену, обитавшему в пифосе, писать было куда как затруднительнее — а он тем не менее писал. Да, вопреки