Читать интересную книгу Ночь с роскошной изменницей - Галина Романова

Дальше…

Что-то там у них в Германии, по соображениям все того же догадливого Макса, пошло не так. Либо надоели друг другу, либо прожрали все мамины деньги. Дворников ведь так и не отказался от мысли, что прежде, чем пропасть, Танюшка стеганула у мамки энную сумму денег. Короче, Татьяна с чего-то вернулась обратно в город. Вернулся и Никита. Вместе ли, врозь ли, но вернулись они почти одновременно.

Татьяна предстать пред светлые мамкины очи не спешила. И к подруге тоже не торопилась упасть на плечо и покаяться, что увела у нее несколько лет назад нареченного. Она вернулась и просто жила, оглядываясь.

А вот Никита…

Никита тут же поспешил обзавестись новой пассией, не узнав о ней ничего.

– А может, знал? – поспешила вставить Соня, чем нарушила стройный ход рассуждений Дворникова.

Тот моментально вызверился, сбросил с силой ее ноги со своих коленок и заорал:

– Вот что ты за человек, Грищенко?! Что ты за человек?! Думаешь, я такой идиот и стану болтать языком, ничего прежде не узнав?! Нет уж! Я, когда вы почивали в редакции, во всех подробностях выведал у приятеля кое-какие детали. Не знал твой Никитос, что Алка – лесби! Не знал! И когда ему на одной из светских тусовок недвусмысленно об этом намекнули, он полез в драку.

– Это-то откуда тебе известно?

– Желтая пресса, дорогая, она хоть иногда и воняет, но зачастую воняет правдой! Я продолжу, если ты позволишь?!

– Валяй, – смиренно разрешила Соня, снова взгромождая ноющие от усталости ноги Максу на пыльные джинсы.

…Узнав о том, что поставил не на ту лошадь, Никита пал духом. С Татьяной полный облом. С Кротовой провал. И тогда в его хищных алчных мозгах вызрел новый план. По укрощению строптивой и, как оказалось, весьма обеспеченной Сонечки Грищенко. Но вот снова проблема: обеспеченной Сонечка станет лишь в том случае, если унаследует капиталы мамаши Сочельниковой. Мамаша-то благоволит к Сонечке, за дочь считает. И совершенно не знает, что эта самая дочь обретает поблизости и не знает, как предстать пред родительские очи.

– Вот он и сделал так, чтобы она не предстала. Нет Таньки – нет наследницы, – с радостью закончил Макс и тут же заторопился, вымаливая похвалу: – Молодец я, да?! Ну, скажи, Софи, молодец я?!

– Молодец-то молодец, но как быть с убийством Анны Васильевны?

Она задумалась и качнула головой, недоверчиво поджав губы.

Если история с Татьяной и Никитой более или менее походила на правду или подстраивалась под произошедшие в действительности события последних дней, то как быть со старшей Сочельниковой?

– Она была больна, жить ей оставалось недолго, – продолжала возражать она. – Зачем было ее убивать?!

– Он мог не знать, что она больна! Она могла знать про их шуры-муры и никогда не позволить тебе с ним крутить роман! Могла лишить тебя за это наследства и все такое! И вообще… – Ее ноги снова полетели с его коленок, Макс встал и, сутулясь, побрел к выходу. – Вечно ты все испортишь! Но я докажу! Я все равно докажу тебе, Софи, что я прав! Убийца – Никита!..

И ушел, так и не услышав, что она ему крикнула. А крикнула она ему вдогонку, что в ночь убийства Анны Васильевны Никита был с ней. Кажется, она ему об этом уже говорила…

Глава 17

Двор был пыльным, неуютным, поросшим зачахнувшими под палящим летним солнцем акациями. Редкие скамейки с выломанными либо посередине, либо по краям досками пустовали. Детей нигде не было видно. Старушек – непременный атрибут каждого двора – тоже. В дальнем углу, правда, пасся какой-то мужичок в бейсболке – выгуливал старую коротконогую таксу.

Увидев Соню, приосанился с чего-то и заорал:

– Сонька, дрянь, ты куда лезешь, а?! Кто же тебя просит лезть мордой в самую грязь?!

Соня просто остолбенела. Она, может, и лезет туда, куда ей лезть заведомо запрещено, но это ведь ее личное дело. И совершенно оно не касается ни мужика в бейсболке, ни его собаки, которая вырвала вдруг поводок из рук хозяина и ходко затрусила в ее сторону.

Посторонившись, Соня попыталась пропустить по вытоптанной в пыли тропинке старую собаку, но не тут-то было. Такса на немыслимой для нее скорости добежала до нее, встала как вкопанная и бойко замотала коротким хвостом. Умные глаза смотрели на Соню с умилением. Пришлось опускаться на корточки и ласкать добрую собачью мордаху.

– Сонька, ну что же ты такая бестолковая, а? – снова завопил хозяин собаки, но теперь уже над самой Сониной головой. – Чего же ты вечно ко всем пристаешь?!

– Я не пристаю, она сама. – Соня пожала плечами, недоумевая от такой бесцеремонности мужика. – Она сама подбежала.

– Так, стоп! Что-то я не пойму! – Бейсболка поползла со лба на затылок, а на Соню накатило чужое виноватое изумление. – Это ведь я про собаку, барышня. А вы что подумали?

– Ее Сонькой зовут? – поняла наконец она. – Тезка, значит. Понятно…

– Вот блин, а! – Глаза мужика озорно блеснули. – Во я попал, а! Так вы тоже Софья?! Офигеть!!! Вы Соня, а я Саня, будем знакомы?

Поднявшись с корточек, она пожала крепкую рабочую руку Александра и, кивнув в сторону таксы, проговорила:

– Славная у вас псина. Добрая.

И тут же вспомнилась голосистая беспородная Муська, бесследно пропавшая после смерти Анны Васильевны. И снова защемило сердце. Вспомнилось, как ходила по их двору и громко звала ее, и за мусорные контейнеры заглядывала, и гаражи все вдоль и поперек прочесала. Пропала собака…

– Ага, собака хорошая, верная, главное. – Александр приподнял бейсболку, пригладил слежавшиеся под ней волосы и снова натянул ее почти на самые брови. – А вы к кому, Софья? Я тут с детства живу, всех наперечет знаю, и гостей их тоже. Все примелькались. Так что, уж простите мне мое любопытство, но любопытно все же, кому так посчастливилось?

– Я к Снимщикову Олегу Сергеевичу, – призналась она, помявшись ровно лишь минуту. – Не знаете, дома он?

– Дома, дома, это ведь дружок мой школьный, Олежка-то! Я тут пытался его с утра развести на пару банок пива, куда там… Весь бумагами обложился, карандаш за ухом. Дела творит. – Тут глаза собачьего хозяина наполнились озорным пониманием, и он спросил: – А вы к нему по делу, вообще, или как?

Сказать правду? Соня даже губу прикусила, боясь проболтаться. Правда ведь была очень смелой, почти вызывающей. Она… господи, самой себе признаться стыдно, она заскучала без Снимщикова. И сама представить не могла, что проснется сегодня утром с острой потребностью его увидеть. Может, Дворников так на нее подействовал вчера днем, отфильтровав ее мысли и рассредоточив их по отсекам: что есть правда, что желание, а что желанная правда. И вот такая желанная правда и пригвоздила ее сегодня за утренним кофе: она заскучала по Снимщикову.

Попыталась отвлечься. Взялась добросовестно за тряпку, пылесос. Проехалась раз-другой мохнатой щеткой по полу в спальне, скользнула по зеркалу тряпкой, переложила с места на место белье, будто бы приводя его в порядок, даже доску гладильную поставила, настраиваясь на благоразумие.

Все мимо нужной темы! Все усилия!

Ни одной путной мысли в голове, кроме одной – она хочет его увидеть. Она хочет слышать его голос, пускай даже он станет обвинять ее. Про остальные свои «хочет» Соне даже думать было страшно, там все было еще более смелым и еще менее благоразумным.

Упустив, как всегда, кофейную пенку на плиту, она минуты три бездумно на нее глазела. Вытирать не стала, чашку мыть тоже, а почти бегом припустилась снова к шкафу, начав перетрясать одежду. Должна же она хоть раз выглядеть как человек. Без мятых юбок, оторванных хлястиков на босоножках, выпачканных кофт с гигантскими карманом и капюшоном. Должна же она хоть раз произвести на него впечатление как женщина, а не как подозреваемая, с которой ему непременно захотелось разделиться.

Надо же, выбрал тоже выражение: «Нам надо разделиться!» А чего делить им между собой: версии, подозрения, сомнения?..

Она надела любимое свое платье, оно было чудесным сразу во всех отношениях. Не мялось совершенно, не липло к телу, а мягко обтекало его, подчеркивая все, что надо. Руки оставались открытыми, чуть-чуть спина и много больше грудь. На ноги – босоножки на таком высоком и на таком тонком каблуке, что, когда она шла, казалось, что идет на пальчиках. Проблемой оставались волосы. Убрать их в хвост – несерьезно и совершенно несексуально, к чему тогда это платье. Оставить распущенными – так легкое дуновение ветра способно было превратить ее голову в гигантский одуванчик, что же в том сексуального. Надо что-то придумать…

Думала недолго, накрутив тонких жгутиков и заколов их крохотными сверкающими заколками. Получилось совсем неплохо, и ветер не страшен.

Оставалось произвести впечатление на Снимщикова, для него ведь, а не для разинувшего рот Сани она так старалась.

– Я к нему по делу, – с бесстрастным видом отчеканила Соня, кивнула Александру, потрепала за большущими ушами таксу и взяла курс на подъезд Снимщикова, успев обронить: – Всего вам доброго, Александр.