позволила себе тихонько кашлянуть, волнуясь, как перед холодным любовником.
Кустистые брови приподнялись. Взгляд единственного серого глаза нехотя оторвался от карт и метнулся к баронессе.
– Я подготовила прогноз, мой гетман, – пролепетала Морра, – как ты и просил. Звезды…
– Благодарю, я ознакомлюсь позже, – холодно отозвался Хроуст, не опуская, впрочем, головы.
– Звезды благоволят нам. Глаз Небесного Волка, твоя звезда, ярок как никогда! – Язык Морры не поспевал за ее словами – она торопилась вывалить все, пока чертовы карты не украли его внимание снова. – Но одной грубой силы будет недостаточно. Солнце переходит во Льва, поэтому следует…
– Да-да-да. – Хроуст с усилием распрямился, но так и не посмотрел на Морру. – Кирш, приведи мне пана Ольшана. Я ни хрена не понял его бульканье насчет рва…
– Мой гетман. – Морра встала между Киршем и Хроустом. – Я знаю, что подвела тебя тогда. Но я объясняла, почему так произошло. Теперь я вижу звезды ясно и спешу донести тебе, что…
Она осеклась, заметив, как усы Хроуста дрогнули, а под ними растянулась угрожающая усмешка:
– Надеюсь, в этот раз тучи тебе не помешали, баронесса – и там, на небе, было написано, где пролегает ров? Или сколько людей в гарнизоне Лучин? Если нет, то прости меня: сейчас мне нужен чертов Ольшан, и я не понимаю, Кирш, почему ты еще стоишь, а не несешься за ним, как я просил!
Последние слова превратились в крик, и Кирш, который встретил начало речи гаденьким смешком, пулей вылетел из палатки. Впервые его отсутствие заставило Морру похолодеть: от гнева Хроуста, каким был больным и старым он ни был, колени подкашивались не хуже, чем от гнева самого Свортека.
– Это его величество распорядился освободить тебя, баронесса. Не я.
– Я лишь хочу помочь твоему делу, мой гетман. Я не мужчина, не воин, не стратег…
– Вот и оставь мужское мужчинам. – Его голос самую малость потеплел, но слова по-прежнему сочились раздражением. – Если хочешь быть полезной, рассчитай карты моим гетманам: Киршу, Хвалу, Петличу и остальным. Их судьба – моя судьба тоже. Ах да, еще Обру – он немного хворает в последнее время. И Ольшану – может, я наконец пойму, что такое он несет.
– Мой гетман, это нелегкий труд, – потрясенно отозвалась Морра. – На одну твою карту я потратила четыре ночи…
– Тогда разбуди Шарку от ее забвения, как обещала. Или пособирай сплетни в лагере, как ты любишь. Что угодно, только не путайся у меня под ногами.
Она молча следила, как седая голова опускается к картам – Хроуст давал понять, что больше не собирается ничего слушать. Морра, спотыкаясь, вышла из палатки. Глумливое лицо Кирша возникло перед ней:
– Что, свобода оказалась не так сладка?
– Все равно вкуснее, чем твой хер, зайчик.
Но теперь Морра уже не была в этом так уверена.
Осаду Тршеботова Хроуст провел так, как она ему рекомендовала, – и, не приди на помощь Ольшан, все пошло бы коту под хвост. Хроуст, которого поначалу воодушевило освобождение Морры, с каждым днем охладевал к ней все сильнее, на радость Сироткам, и особенно Киршу. Неудачный прогноз, а теперь еще и Шарка, застрявшая в Изнанке… Да уж, для самой Морры у звезд был единственный прогноз: свое место у очередного трона она скоро потеряет.
– Еще будешь проситься обратно в мою постельку, кошечка, – гнусавил тем временем Кирш. – Только в этот раз я заткну тебя кляпом, как надо было сделать с самого начала. Чтобы ты могла только стонать, пока я…
– Ах, кто бы заткнул тебя! Что-то я не вижу Ольшана, гетман рвет и мечет! – нарочито громко, чтобы в палатке ее было слышно, сказала Морра – и Кирш, спохватившись, ушел прочь.
Баронесса уселась в тени ясеня, прячась от безжалостного солнца позднего июля. Лагерь раскинулся перед ней, оживленный и гудящий, как улей. Над ним вяло трепетали знамена с алым жуком, а рядом – новые, с иголочки, желтые флаги Митровиц. Но крылатый пес, освободивший Морру, не спешил ей на выручку; ни разу с тех пор, как освободил ее, Рейнар не протянул ей руки и не перекинулся с ней и словечком. Как все эти годы в Хасгуте, он избегал ее, а при встрече надевал маску равнодушия – и вряд ли это можно было считать обещанием покровительства.
Задумавшись, Морра не заметила, как к ней подскочила лохматая тень и, вывалив мокрый язык, принялась тыкаться в лицо. Только этот черный пес, но не крылатый и сотканный из мрака, а настоящий, совсем еще щенок, по неведомой причине радовался ее присутствию. Хотя все были ей рады, пока не узнавали поближе…
– Эй! Это не тебе! Пусти его, жадная ты морда!
Морра упрямо вцепилась в щенка. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось слышать этот голос, который некогда приказал бросить ее в темницу в Козьем Граде. Латерфольт схватил щенка за лапу и принялся оттаскивать от баронессы.
– Это Кнедлик! Я одолжил его у стрелков Петлича. Отличная же идея?
– Идея? – переспросила Морра.
– Идея? – передразнил Латерфольт и, видя, что до нее не доходит, с деланым раздражением закатил глаза: – Приведем его Шарке. Она любила собак, у нее в захолустье была целая свора. А его еще и зовут Кнедлик. Больше, чем меня, Шарка любит только…
– Все.
– Собак и кнедлики, пани магистр.
Морра выпустила Кнедлика из рук – щенок, забыв о ней, бросился в объятия хохочущего хинна. А ведь идея и впрямь неплоха… Но не та – другая, которая завладела Моррой, пока она рассматривала смуглое лицо с острыми скулами, подпорченными оспинами. Играющий с щенком Латерфольт, не озабоченный военными делами, показался ей простым и легким, в отличие от Хроуста, Рейнара и всех остальных.
– Латерф, это отличная идея, – прошептала она, и егермейстер захохотал:
– О, меня похвалила сама баронесса! Этот день войдет в историю!
Она улыбнулась в ответ и открыла было рот, как вдруг почувствовала на себе чью-то широкую тень.
– Латерф.
Еще один пес – но этот уже не бросится облизывать ей лицо и уж тем более визжать от восторга. Латерфольт отпустил щенка, нахально откинулся на спину и фыркнул:
– Чего тебе, величество?
– Твои хинны столпились там, на конюшне, как стадо баранов, а ты нежишься с… песиком? – Рейнар, как и Хроуст, был раздражен. Что его злит? Латерфольт или что-то другое? Может, меньше всего на свете Рейнар ожидал, что играть с щенком Латерфольт будет в компании Морры? Но большего ей не удалось прочитать по его хмурым бровям. Латерфольт разразился ругательствами, подхватил Кнедлика за ошейник и покорно поплелся за Рейнаром обратно в лагерь.
Морра снова осталась в одиночестве – но на сей раз вместо отчаянья ее переполняла досада. И как она сразу не заметила этой возможности, пока та вертелась прямо перед ее носом? Однако за досадой пришло предвкушение легкой добычи.
С площадки башни открывался приятный вид на городишко. В Хасгуте Морре доводилось видеть куда более впечатляющие закаты. Солнце отражалось там в витражах и черепице, словно город тонул в огне без дыма. Но здесь, в Тршеботове, никаких витражей и черепицы не было, и ничего не мешало солнцу безраздельно блистать в роскошном алом одеянии.
Привалившись спиной к бойнице, Латерфольт тоже любовался закатом. К Морре он не повернулся, но вот Кнедлик у его ног дернулся и подполз к ней на брюхе. Хвостом щенок вилял вяло, словно разочарование Латерфольта пригибало его к земле.
– Ты не виноват, – Морра ласково потрепала щенка за ухо.
– Да, ты не виноват, дружище, – Латерфольт обхватил Кнедлика за шею и поцеловал в лоб. – Черт, я так надеялся, что получится! Ты видела ее? Она и бровью не повела! Как будто мы принесли ей камень.
– Мы что-нибудь придумаем, Латерф. – Баронесса протянула ему флягу.