исчезнуть за горизонтом, понимаешь?
— Крышует его?
— Создаёт по определённым каналам поддержку. Это его человек. В общем, Андропов бы его давным-давно вытурил, да не получается пока…
— Так а что он… — начинаю я, но в этот момент на столе у Пуго звонит телефон.
Он снимает трубку с аппарата без циферблата.
— Пуго… Да Михаил Андреевич… Да, здесь. Передаю.
Он машет мне рукой и я подхожу. Михаил Андреевич, значит. Капец… Это походу Суслов…
— Брагин, — представляюсь я. — Здравствуйте, Михаил Андреевич…
Он прочищает горло и долго ничего не говорит. Я уже начинаю поглядывать на хозяина кабинета, но на том конце раздаётся-таки тихий голос.
— Значит ты и есть внучок? — задаёт он вопрос, приводящий меня в замешательство.
Я не знаю, что на это ответить — «нет это не я» или «да, это я»? Нелепица какая-то…
— Надо будет посмотреть на тебя… — сухим голосом продолжает он. — А пока, запомни, пожалуйста. Есть такой коммунист, преданный делу Ленина, Кухарчук. Я требую оказания ему всяческого содействия. Ты меня понимаешь?
— Так точно, Михаил Андреевич, — отвечаю я.
— Ну и молодец. И больше никаких хулиганств. Ты точно понял?
— Так точно, Михаил Андреевич, — снова повторяю я.
— Вот и хорошо. Работай дальше.
Он отключается, а я отдаю трубку Пуго и вытираю лоб тыльной стороной ладони. Будто с того света звонок получил…
— И? — спрашивает Злобин.
Я передаю разговор слово в слово. Пуго внимательно смотрит на меня. Взгляд напряжённый, брови нахмурены. Я уже всё рассказал, а он смотрит и смотрит и, наконец, хмыкает и вдруг начинает смеяться.
— Ваша взяла, Леонид Юрьевич, — сквозь смех говорит он. — Как вы это могли предугадать?
Тот ничего не отвечает, только головой качает и невесело мне подмигивает.
— Ну что, поедем, окажем содействие нашей Царевне? — говорит он, вздохнув.
— А вы же хотели ещё звонок сделать, — напоминаю я ему про Андропова.
— Сделал уже, — устало улыбается он своей голливудской улыбкой, похожей сейчас на гримасу.
И я понимаю, только что завершилось что-то вроде карибского кризиса.
— У нас же ещё с Радько вопрос висит, — с тревогой напоминаю я.
— Нет, не висит, обознался Кухарчук, не Радько его пытал. Радько действительно в Москве был в тот день, но провёл его с женщиной. У него любовница в столице живёт. И метрдотель из «Праги» подтвердил его алиби, и дворник из её дома. Отпустили его. Но лучше ему, конечно, забыть любовницу эту, честное слово. Пусть в другой раз дома сидит…
— Любовь, — качаю я головой, — такое чувство, что держать его под контролем бывает очень нелегко…
И я тоже начинаю смеяться, как только что смеялся Пуго.
— Борис Карлович, — говорю я на прощание. — Было очень интересно с вами познакомиться.
— Почему это? — вздёргивает он брови.
— Много о вас слышал хорошего. Я вас попросить хочу…
— Ну, — кивает он. — Проси.
— Янаева в ГКЧП не берите. У него руки дрожат. А Ельцин тот ещё муд… прохвост в общем…
— Это ты о чём? — удивляется он.
— Очень вас прошу, запомните, пожалуйста эти слова. Когда услышите аббревиатуру «ГКЧП» сразу вспомните.
— Ты меня программируешь что ли? Что это за ГКЧП?
Я ничего не отвечаю и просто улыбаюсь.
— Что это за ГКЧП? — спрашивает Злобин, когда мы спускаемся по лестнице.
— Да, просто прикололся.
— Прикололся? — недоверчиво повторят он.
Обещали, песня в том порука, что в стране порядок наведут
три министра: Язов, Павлов, Пуго, если танки их не подведут…
— Ага… Я, кстати, подумал, что вы меня кинули сегодня, когда за мной адъютант пришёл.
— Нет адъютанта без аксельбанта, — задумчиво повторяет он бессмертную мысль Козьмы Пруткова.
— А мы с вами на одной волне, как я погляжу.
— Послушай, — тихо говорит он, наклоняясь ко мне, когда мы подходим к машине. — Сейчас скажу, пока внутрь не сели. Ничего не закончилось, ты понял? Поварёнок уязвлён, он будет искать возможности тебя раздавить. Держи ухо востро и с этой его бабой игры заканчивай. И вот ещё что. Он не только кнопку носит, как сказал Смирнов. Он сам роет. У него должность позволяет. Будь уверен и на меня, и на тебя у него уже куча всего имеется. Просто, как говорит мой шеф, ещё не время. Рано. Улавливаешь мысль? Тише воды, ниже травы. Ты понял?
— Так точно, Леонид Юрьевич, кажись понял. А за вами-то он по чьей злой воле охотится? Вы что, Суслову не угодили?
— Это мы потом обсудим.
Мы движемся в кортеже из трёх машин. Первым едет Валдис с Лёхой и Аликом, за ними я со Злобиным, а замыкает колонну пустая машина, выделенная для этого хорька Поварёнка. Вову я ещё раньше отправил в гостиницу.
Мы находим барсука в большом пустом ангаре. Он пристёгнут наручниками и примотан толстенной якорной цепью к огромному электромотору.
Увидев нас, он начинает волноваться. Де Ниро с видом киношного мафиози выхватывает пистолет из кобуры и, подскакивая к узнику, с силой вдавливает ствол ему в лоб.
— Сука! — хрипит элегантный и сейчас очень похожий на настоящего Де Ниро Злобин. — Кухарчук, как же ты меня достал.
— Пора с ним кончать, Леонид Юрьевич, — бросаю я. — Он совсем берегов не видит. Сам утонет и команду на дно потянет.
— Да, — недобро улыбается Де Ниро. — Это точно. Ну что, тварь, будут предсмертные пожелания?
— То… то… товарищ полковник… — начинает лепетать наш барсук. — Не надо… не надо, пожалуйста… я… я… я… я нет, это не я…
— Говори, сука, кто под меня роет! — наседает Де Ниро, отводя пистолет, передёргивая затвор и снова втыкая в лоб барсуку.
Думаю, какой-нибудь Скорсезе очень много дал бы за то, чтобы снять вот эти кадры. Мрачный склад, перекошенное от ужаса лицо пленника, полные гнева и решимости глаза мафиози. Драма, отчаяние, желание жить, ужас и дыхание смерти. Срежиссировать такое невозможно. Только жизнь может показать этакое кино.
Говоря словами с пластинки о бременских музыкантах:
«О, как жаль, что вас там не было! Это было настоящее цирковое представление! Пёс крутил тройное сальто, Осёл жонглировал огромными гирями, Петух танцевал на проволоке, а Кот показывал удивительнейшие