class="p1">— Но почему, Анечка, почему так? — заволновалась Зинаида Полуэктовна. Вполне старорежимная дама. — Он необыкновенный, ах, я бы, если бы мне!..
И так далее. Все от него с ума посходили. А я? Ты, Анька, дура. Вполне великовозрастная. (Второй раз одно и то же слово — «вполне». Следи за стилистикой, даже если пишешь для себя! Поняла? И успокойся.) Вообще впечатление от искусства не должно быть связано с личным впечатлением от (личности — зачеркнуто в рукописи Анны, фраза не окончена), кто творит. Например, Пракситель. Его скульптуры совершенны, а я о нем самом ничего не знаю. Был ли он строен и красив, выглядел ли мужественно и была ли у него густая шевелюра? Каждая музыкальная фраза у Ласкова — это линия из скульптуры Праксителя. А что же завтра сделаю я? Боже мой, он будет слушать меня. У кого-то случится разрыв сердца — у него или у меня. Не хочу я завтрашней репетиции.
Но назавтра ровно в семь репетиция началась, и началась, как Анна потом записала, «по-американски», с треском растворилась дверь, и в залу влетел Ласков. Тут же закричал, хохоча: «О, какая духота!» — бросился к окну и разом распахнул его. Вопль ужаса исторгся из гортаней вокалистов. «Сейчас же его закройте! — скомандовала Анна Викторовна. — Вы всех простудите!» И со вторым взрывом хохота Ласков захлопнул оконные створки. С той же стремительностью он пожал всем руки, оказался рядом с Анной, тряхнул ее ладонь, затем, не выпуская ее из своей, быстрым движением направил Анину руку к роялю и оставил ее пальцы повисшими над клавиатурой:
— Ну, играйте! — крикнул он ей и сел правее и чуть сзади ее стула.
Все смолкло.
3 сентября. У меня от страха застучало сердце, и я понеслась по клавиру. Его большая рука делала какие-то движения, я понеслась за рукой, потом рука понеслась за мной, затем мы в каком-то вихре понеслись вместе. Доигрываю финал — провалилась, конечно! И слышу, как он, стоя надо мной, говорит: «Браво! Хорошо! Прекрасно! Ни в одном театре мира нет такого концертмейстера, как Анна Викторовна!» Откуда он узнал, как меня зовут? Ошеломленная, поднимаю глаза, он улыбается этой своей белозубой улыбкой, смущенная, я встаю, он со смехом трясет мне руку, хлопает по плечу, поворачивается к режиссеру и начинает быстрый деловой разговор, тут же забыв обо мне. Я выскальзываю из залы и бегу в канцелярию. «Ну как, ну как?» — обступают меня. «Кажется, ничего, — бормочу я, еще не придя в себя. — Ласков похвалил». Тут посыпалось:
— А, да это он всегда хвалит!
— Обычные комплименты.
— Конечно, любезности гастролера.
Вошел кто-то из хористов и повторил его слова — ну, о том, что ни в одном театре нет такого концертмейстера. И снова все загалдели, но по-другому:
— А как же, мы — Большой!
— Анечка у нас молодец.
— Комплименты или нет, а наша Анна Викторовна замечательная пианистка!
Подумать только! Меня похвалил сам Эли Ласков! Какой счастливый сегодня вечер! И какой он милый человек! Ведь мировая знаменитость, а такой веселый и простой. И какой талант! Если подумать, то это благодаря ему я удачно справилась с клавиром. Я все время чувствовала его руку, все его темпы. Как все оправданно, какой вкус! Конечно, он великий дирижер.
4 сентября. Сегодня репетиция была на сцене. Когда режиссер объяснил певцам мизансцены, маэстро Ласков вынул из кармана коробочку с конфетами, открыл и сказал: «Берите, мадемуазель». Мне стало страшно весело, и я, как девчонка, залилась смехом. «Почему вы смеетесь?» — закричал он так требовательно, что я сразу опомнилась и сказала: потому что — мадемуазель. Тогда засмеялся он. «Да-да, я понимаю, мадемуазель и барышня, — это устарело, вы — товарищ, да? Товарищ Анна Викторовна! Пожалуйста!» И снова сунул мне конфеты. Я взяла несколько штук монпансье. «Вы хорошо смеетесь», — сказал он. Я осмелела и сказала, что это он очень весело смеется. Он захохотал на всю сцену, и я смутилась. Потом вдруг наклонился к самому уху и тихо-тихо спросил: «Мой русский язык не очень ужасный? Знаете, Анна Викторовна, я родился в Ленинграде». Я это знала. Про себя я отметила, что он сказал не «Петербург», а «Ленинград», мне было приятно это услышать. «У вас очень хороший русский язык, — сказала я и нахально спросила: — Это правда, что ваша мама родила вас в ложе Мариинского театра?» Он сделал большие глаза, кивнул, а потом принял загадочный вид: «А что было потом, вы тоже знаете?» Я спросила — что? «Вот: я родился, увидел, что нахожусь а оперном театре и запел: „То-ре-адор, смеле-е-е-ее!..“»
Он так и спел мне это на ухо. Что со мной было! Я чуть не свалилась под рояль от смеха.
Он со всеми шутит, прост и мил, не похож на «знаменитость». Мне он все больше нравится.
5 сентября. Опять репетиция с Ласковом. Удивительно, я только сейчас обратила внимание на то, как, мило склоняется его фамилия. После репетиции он долго возился с плащом, который оставался в кулисе на спинке стула. Все уже ушли. Я закрывала рояль, гляжу, он стоит в кулисе и, улыбаясь, смотрит на меня. Мы с ним вместе дошли до канцелярии, разговаривая. Он очень симпатичный.
9 сентября. Сегодня я в первый раз после тех бетховенских концертов слушала Эли Ласкова. Он дирижировал «Салтаном». Какая сила темперамента! Какая красота, какое благородство! Я не могла оторвать от него глаз.
По-моему, это гениально.
10 сентября. Впечатление усиливается. Когда я гляжу на его милое вдохновенное лицо, на этот благородный пластичный жест, мне кажется, что я перестаю видеть его физически, а погружаюсь в его духовное состояние и переживаю его, как свое.
11 сентября. Хожу, как во сне: в ушах и в глазах только Ласков. Встретила Старика. Он согласен со мною в оценке его таланта.
15 сентября. «Хованщина». Потрясаюший спектакль. Ласков был в особом ударе. Я сидела в боковой правой ложе над сценой. Мне показалось, что он взглянул на меня и улыбнулся. Но это, конечно, мне только показалось. После спектакля я проходила мимо сцены. Ласков как раз выходил на вызов. Увидев меня, он схватил меня за руку, притянул к себе и, смеясь, спросил: «Ну, как?» — «Потрясающе», — смогла я только пролепетать, глядя от смущения ему в жилет. «Приходите всегда в кулису, когда я выхожу кланяться», — шепнул он и быстро ушел.
18 сентября. Ласков часто смотрит на меня во время исполнения. Он знает, что я всегда на своем месте, в нашей