Читать интересную книгу Христианский квартал - Максимов Юрий

  - Так в чём же дело? Ведь с родителями уже всё решено и обговорено.

  - Ничего не решено. Её родители сказали нашим родителям, что будут не против, если их дочь решит выйти за меня замуж. Но это не значит, что они будут сечь её розгами, если она вдруг даст мне от ворот поворот. Я надеюсь, ты заметил...

  - Архаичное выражение?

  - Да тьфу на все эти выражения! Перестань паясничать! Я говорю про то, что ты наверняка заметил, как равнодушно она... на меня смотрит! Блин, Вадик, я в луже. Я просто... осёл! Думал, будет круто, если пригласить её, сказавшись больным, она пожалеет и как-то... появится какое-то ко мне позитивное чувство... ну или хотя бы внимание...

  - Приехав сюда, она проявила тем самым немало внимания, и, безусловно, сочувствует твоей болезни.

  - Да, но...

  - Ты ожидал большего? С чего бы?

  - Ты прав. Конечно, гриппом никого не впечатлишь. Дурацкая идея. Вот если бы я был в гипсе... прикованный к инвалидной коляске... из-за того, что бросился под машину, спасая чужого ребёнка... да, это бы произвело впечатление, как думаешь?

  - Безусловно, однако сомневаюсь, что рыцаря своей мечты Марина представляет прикованным к инвалидной коляске.

  - Ты снова прав. Надо придумать что-то другое. Признаться ей, что я болен какой-нибудь серьёзной болезнью, без коляски, но от которой можно умереть, - он взял с подоконника медицинский справочник и принялся листать, бормоча: - Например...

  - Сифилис? - предположил я и тут же пожалел об этом.

  Брат наградил меня внимательным взглядом, в котором светилось вычисление удельного веса медицинского справочника, помноженного на силу ускорения, полученную при броске и определение наилучшей траектории полёта.

  - Спокойно, Пётр! Я лишь хотел сказать, что болезни и жалость - это неправильное направление. Тебе нужна не жалость, а любовь. Как ты верно подметил, надо придумать что-то другое.

  Поколебавшись, он отбросил справочник на подоконник, едва не задев горшок с фикусом.

  - Но что? То обстоятельство, что нас свели мамаши, на самом деле не облегчает, а только осложняет...

  - Ты ей уже говорил о своих чувствах?

  - Нет. Да как можно? Ты же видел её. Я даже не знаю, как и подступиться. Может, пригласить её полетать на воздушном шаре и когда мы воспарим к облакам, сделать предложение на латыни? А ты бы внизу выпустил на волю сотню белых голубей... И ещё музыка такая, средневековая...

  - И знак пронзённого сердца, выложенный на земле из сотни трупов убитых в её честь сарацин. Это я шучу, но вообще, надо сказать, у тебя неплохой план, - я нечасто хвалил брата, но в этот раз он был того достоин.

  Моя похвала весьма воодушевила Петьку.

  - Значит, завтра так и сделаем! Я знаю, где достать голубей. Позвоню ей, приглашу...

  - Нет, не выйдет. Ты же болен гриппом. Тебе нельзя выходить на улицу. При ней.

  - Блин! Проклятый грипп. Вот ведь угораздило выдумать такую...

  - Ругательствами делу не поможешь. Насколько я понял, мы можем, пожаловавшись на ухудшение самочувствия или что-нибудь такое, позвать её на помощь ещё раз. Следовательно, в своих планах лучше ограничиваться твоей квартирой.

  - Да что здесь можно сделать? - он горестно всплеснул руками.

  - Пораскинь мозгами. С воздушным шаром и латынью у тебя неплохо получилось.

  - Может быть, мне написать рассказ, где в качестве героев вывести нас, только слегка замаскировав...

  - Названиями из медицинского справочника?

  - Возможно. И там уже оттянуться вовсю. В смысле, рассказать, что я к ней чувствую.

  Вспомнив прошлые творения брата, я поневоле засомневался, такой ли уж это хороший план.

  - Ты уверен, что справишься? Рассказ ведь должен быть действительно... качественный.

  - Ещё бы! Лучший! Уж я постараюсь. Ради неё я готов пойти даже на правку и вычитку текста. В столь исключительных случаях, пожалуй, это действительно стоит делать. Да, Вадик, чем больше я думаю о нашем плане, тем больше он мне нравится. Бумага, как говорится, не краснеет. А в живом разговоре я бы непременно покраснел и начал нести какую-нибудь чушь. Даже на воздушном шаре. Короче, сделаем так. Я сейчас иду писать любовный рассказ, а потом позвоню ей и попрошу о помощи - ты же пока придумай предлог. Завтра, когда она придёт, отведёшь её в комнату и заговоришь чем-нибудь, а я тем временем суну распечатку рассказа ей в сумочку. На обратном пути она его обнаружит и... там уж всё решится.

  Я пытался отговорить Петьку от этого плана, но не преуспел. Пришлось помогать.

* * *

  На следующий день, когда Марина снова одарила нас своим присутствием, а также новой порцией лекарств и коробкой кексов, я, выдавив из своих лёгких нечто сухое и грудное, молвил:

  - Пётр поведал мне, что вы отлично разбираетесь в растениях. Я не сильно вас обременю, если попрошу о консультации? Мне кажется, мой кактус погибает. Он очень дорог для меня, это память о бабушке. Я очень извиняюсь, что осмелился потревожить столь ничтожной просьбой...

  - Конечно, давайте посмотрим. Он у вас здесь?

  - В большой комнате. Позвольте...

  Выходя из кухни, я обернулся и выразительно посмотрел на брата. Выглядел он неважно. Волновался. Да вдобавок и не спал всю ночь. Всё это обеспечивало ему неподдельно больной вид.

  Мы с Мариной прошли в большую комнату. За окном шёл густой снег, большими хлопьями - самое то, чтобы играть в снежки и лепить снеговиков. Кактус стоял на подоконнике, в самом дальнем углу от двери, за которой была прихожая, в которой высилась табуретка, на которой лежала сумочка.

  - Выглядит совершенно здоровым, - сказала моя потенциальная невестка, рассматривая зелёный шарик с иголками.

  - Спасибо! У меня прямо от сердца отлегло. А то мне казалось, что ему совсем плохо. Вот-вот помрёт. Теперь я понимаю, что это ложная тревога. Обознался. Наверное, под воздействием бронхита. Кстати, видите вон ту картину?

  - Да. Кажется, рисовал ребёнок.

  - Мой брат. В три года, - рисунок мы общими силами сваяли вчера. - Вскоре после этого он понял, что изобразительное творчество - не его стезя, и решил всецело сосредоточиться на внутреннем росте.

  - В самом деле?

  - Да. Благодаря этой кропотливой работе над собою Пётр теперь представляет целое соцветие достоинств, которые, возможно, не сразу бросаются в глаза. Он самоотвержен, бескорыстен, и... вы заметили, как ловко он вплетает в свою речь архаизмы? Язык его изобилует метафорами и свободен от лишних местоимений...

  Марина улыбнулась и я поймал себя на мысли, что мама могла бы позаботиться о своём старшем сыне пораньше, чем о младшем.

  - Очень трогательно, что вы так относитесь к брату, - сказала красавица.

  - Ну да, ведь он... - под марининым взглядом мысли начали путаться у меня в голове. - Он ведь писатель.

  - Правда? И хорошо пишет?

  - Ну так... - дипломатично заметил я. - Фантастика, знаете ли. Я в ней не слишком разбираюсь.

  - Надо же, а я как раз люблю фантастику. Не помню, правда, встречалась ли мне на книжных полках фамилия Петра, сейчас так много книг издают, что...

  - Он пишет под псевдонимом. И публикуется пока, по большей части, в интернете. Там он известен как Хорн Витопрядов.

  - Хорн? Ну надо же!

  Тут она разразилась тирадой, из которой я понял, что они, оказывается, заочно знакомы уже два года, Марина в этой среде носит ник "Доброцвет", и однажды на конкурсе, когда все поносили её первый рассказ, только Хорн вступился за неё, противостав полчищам сетевых хамов.

  - ...невероятное совпадение! - заключила она.

  - Это судьба, - вставил я.

  - Надо рассказать Хорну, - и Марина стремительно пошла, почти побежала на кухню. Я поспешил следом.

  Дверь в прихожую распахнулась и юная леди замерла. Через её плечо я увидел то, что заставило её замереть: Петька стоял над расстёгнутой сумочкой и держал в руке раскрытый дамский кошелёк.

  Последовала немая сцена. Она длилась так долго, что, пожалуй, можно коротко остановиться на каждом из действующих лиц.

  Своё лицо я по известным причинам видеть не мог, но, полагаю, на нём отразилась вся глубина моего замешательства.

  Петька выглядел точь-в-точь как дивный юноша из расы антисептиков, который полюбил девушку из клана стафилококков, а затем по роковой случайности пристрелил её брата из своего верного пневмоторакса. Причём, на глазах возлюбленной.

  Что же до нашей гостьи... Возможно, в мире есть немало девушек, которые, увидев, как молодой человек тайком роется в их кошельке, воскликнут: "Хо-хо! Как это мило!" и будут хохотать до упаду. Но Марина была явно не из таких. Она молча, с достоинством ждала объяснений, а по лицу её читалось, что у парня, шарящего по чужим кошелькам, шансов стать её мужем не больше, чем у прикованного к коляске сифилитика.

  Из того положения, в котором оказался мой брат, нелегко найти выход. Лично я впоследствии целый день обдумывал, какой вариант поведения был бы наиболее верным. Наконец, нашёл. Лучше всего было сказать правду. Опустив кошелёк и глядя в прекрасные глаза, признаться: "Марина, я люблю вас. Чтобы привлечь ваше внимание, я собирался положить в сумочку рассказ, в котором пишу о своих чувствах. Это была дурацкая затея, так что я по справедливости оказался в глупом положении. Понимаю, что вы не верите ни одному моему слову, и вправе выбросить меня из своей жизни, как дырявый чулок. Я это заслужил. Прошу прощения. Искренне сожалею". А затем, склонив голову, отступить и замереть.