Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Бедная Дженни! — подумал он, посмотрев на сестру. — Вытягивает шею, как жираф, а все равно ей ничего не видно за исключением людей, сидящих впереди; а это по большей части скучные Ньюлэнды и Деджениты.»
По ту сторону от белой ленточки, за которой стояли скамьи, закрепленные за той или другой скамьей, сидел Бьюфорт, высокий и надменный, с красным лицом. Он бесцеремонно разглядывал присутствовавших на церемонии дам. Ачер заметил, что миссис Бьюфорт уже успела занять свое место подле мужа.
Одета она была в шиншилловый полушубок и держала в руках букет фиалок. А чуть поодаль Лоренс Лефертс с напомаженными волосами изображал из себя некоронованного короля всех приглашенных, поклонявшихся божеству, незримо присутствовавшему в церкви, имя которому Хороший Тон.
«Интересно, — подумал Ачер, — сколько отступлений от правил хорошего тона заприметили зоркие глаза Лефертса?»
Но тут он вспомнил, что когда-то сам и придавал этим правилам первостепенное значение. В памяти всплыли те мысли и идеи, которые будоражили его в юные годы и которые теперь казались ему такими незрелыми. В ту пору он походил на средневекового школяра, пытавшегося ввернуть в разговор метафизические термины, которые были непонятны не только окружающим, но и ему самому.
Бурная дискуссия на предмет того, стоит ли выставлять на всеобщее обозрение свадебные подарки, несколько омрачила последние часы перед свадьбой. И Ачеру казалось непостижимым, как взрослые люди могут доводить себя до состояния кипения из-за подобных пустяков. В конце концов, вопрос решился не в пользу этой идеи, благодаря реплике миссис Велланд, воскликнувшей со слезами на глазах:
«Мне еще не хватало пустить в свой дом репортеров!»
Но прошли те времена, когда Ачер рьяно ратовал за строгое соблюдение всех традиций и неписаных законов, утвердившихся внутри того небольшого клана, к которому он принадлежал. В те времена в его глазах они имели такое же значение, как события мирового масштаба.
«А между тем, — подумал он, — люди в разных точках планеты продолжали жить своей повседневной жизнью, не думая об искусственных правилах, которые мы установили…»
«Они идут!» — взволнованно прошептал шафер, но жених уже и сам догадался.
Входная дверь приотворилась, а это могло означать лишь одно: мистер Браун, главный конюший, временно исполнявший роль пономаря и одетый во все черное, выяснял диспозицию прежде, чем выпустить свои «отборные силы».
Потом дверь затворилась снова, и только по прошествии нескольких секунд она открылась со всей торжественностью, и собравшиеся стали шепотом передавать друг другу:
«Семья!..»
Первой вошла миссис Велланд под руку со своим старшим сыном. Ее крупное розовощекое лицо сохраняло серьезное выражение, вполне соответствовавшее торжественности момента. На ней были темно-синее атласное платье с голубыми клиньями по бокам и маленькая шляпка (из того же материала, что и платье) со страусиными перьями. Ее наряд вызвал шепот одобрения. Но прежде, чем она с достоинством заняла свое место на скамье рядом с миссис Ачер, все вытянули шеи, стараясь угадать, кто появится вслед за ней. Накануне свадьбы распространились слухи, что сама миссис Мэнсон Мингот, несмотря на свои ограниченные физические возможности, твердо решила присутствовать на церемонии. Эта идея была настолько в ее духе, что члены клубов даже заключили пари на то, сумеет ли почтенная дама войти в церковь и втиснуться между рядами. Поговаривали, что она посылала своего плотника, чтобы тот измерил расстояние между ними. Но результат оказался обескураживающим, и она поставила свое семейство в известность о том, что меняет планы радикальным образом и въедет в церковь прямо в инвалидном кресле на колесах. Старая Кэтрин намеревалась расположиться в нем прямо у алтаря.
То, что пожилая леди собиралась выставить себя в таком виде на всеобщее обозрение, не нашло должного отклика в сердцах членов ее семейства. Они озолотили бы любого находчивого столяра, который сумел бы доказать миссис Мингот, что инвалидное кресло — слишком широкое и не пройдет между железными ограждениями, ограничивавшими пространство между входом в церковь и поребриком тротуара. Возможно, старая миссис Мингот пошла бы даже на то, чтобы убрать эти ограждения, тем самым открыв доступ в церковь не только себе, но и назойливым журналистам, которым не терпелось взять невесту в плотное кольцо.
«Они ведь могут сфотографировать мою девочку и поместить фотографии в газетах!» — простонала миссис Велланд, когда ей намекнули на то, что собирается предпринять ее матушка. Члены клана содрогнулись при одной мысли о подобном нонсенсе. И миссис Мэнсон Мингот пришлось, в конце концов, сдаться. Но она согласилась пойти на уступки, взяв обещание с родных невесты, что торжественный прием и завтрак в честь молодоженов будут проходить под крышей ее дома, несмотря на то, что дом Велландов находился намного ближе к церкви (на что не преминули обратить внимание их родственники с площади Вашингтона). Таким образом, нужно еще было уговорить мистера Брауна (который сразу же заломил баснословную цену!) везти свадебный кортеж на другой конец города.
И хотя обо всех этих непредвиденных затруднениях Джексоны не переставали информировать «широкую общественность», кое-кто продолжал верить, что старая Кэтрин изыщет-таки способ и явится на бракосочетание своей внучки. Поэтому, страсти немного поулеглись, когда вместо нее перед взорами присутствовавших предстала ее сноха. Как и у многих дам ее возраста, у миссис Ловелл Мингот были бледные щеки и прозрачные (словно выцветшие), глаза. К новым нарядам она была более или менее равнодушна, поскольку их каждый раз приходилось подгонять ей по фигуре. И когда, ко всеобщему огорчению (и, отчасти, облегчению!) выяснилось, что ее свекровь не сможет появиться в церкви, было решено, что она наденет свое черное платье с лиловой накидкой и шляпку с пармскими фиалками. Этот наряд прекрасно гармонировал с темно-синим платьем миссис Велланд и ее шляпкой.
А вот появление в церкви худой и изможденной дамы в странном балахоне с бахромой вызвало самые разные толки. Она вошла под руку с мистером Минготом, вся в шелковом коконе шарфов. Когда перед взором Ачера предстало это видение, он почувствовал, как сердце его замерло в груди.
Он считал, что маркиза Мэнсон все еще в Вашингтоне вместе со своей племянницей, графиней Оленской. Ему говорили, что обе дамы провели там последние четыре недели. Их внезапный отъезд, судя по всему, был обусловлен твердым намерением мадам Оленской уберечь тетушку от пагубного влияния мистера Агафона Карвера, которому почти удалось убедить последнюю стать членом его общины в Долине Любви. Но никому и в голову бы не пришло, что дамы собираются вернуться ко дню бракосочетания Мэй Велланд и Ньюлэнда Ачера. И вот жених сосредоточил свой взгляд на экстравагантной фигуре Медоры. Он напряженно ждал, не появится ли следом за ней кто-нибудь еще.
Но, как выяснилось, Медора была замыкающей в этой маленькой процессии, а остальные члены семейства уже поспешили занять свои места на церковных скамьях.
Тем временем восемь рослых молодых дружек собрались вместе, как птицы или насекомые, готовящиеся к миграциям. Затем они потихоньку проскользнули в боковые двери, и все поняли, что вскоре начнется новое, главное действие.
Через несколько мгновений шафер прошептал:
«Ньюлэнд, она готова!..»
И Ачер весь внутренне собрался в ожидании торжественного момента. Он уже успел прийти в себя после того, как бело-розовая процессия вступила под своды церкви. Церемония была в полном разгаре: вокруг епископа и священника, давно занявших свои места у алтаря, сплошь заваленного цветами, хлопотали служки, одетые в праздничные белые одежды; торжественное шествие невесты сопровождалось мелодичными звуками свадебной симфонии…
Ачер открыл глаза (как ему казалось, они у него по-настоящему и не закрывались!) и попытался заставить себя вернуться в реальный мир. Но звуки музыки, запах лилий, почти полностью устилавших алтарь, легкая завеса из тюля, множество приближающихся к нему оранжевых цветов, лицо его матери, плачущей от счастья, благословения священника, произнесенные тихим голосом, перестроения восьми облаченных в розовое подружек невесты и восьми молодых людей в черном, — все это смешалось у него в голове. Эти звуки, образы и ощущения — такие знакомые и привычные — вдруг показались ему совершенно бессмысленными и даже странными.
«Господи, — подумал Ачер, — куда я дел кольцо?»
И он снова повторил типичный жениховский жест, машинально засунув руку в карман.
Но вот рядом с ним остановилась Мэй. Вокруг нее разливалось чудесное сияние, и она буквально согрела Ачера, замершего на месте, своим теплом. Он выпрямился и улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Классическая проза
- Созерцание - Франц Кафка - Классическая проза
- Человек, в котором не осталось ни одного живого места - Эдгар По - Классическая проза
- Короли и капуста - О. Генри - Классическая проза
- Дневник Кокса - Уильям Теккерей - Классическая проза