и везде, где находил их, вписывал слово «любовь». Когда доктор Кохрейн заполнил этим словом почти весь кроссворд, он осмелился бросить взгляд в сторону и обнаружил, что прекрасный юноша приблизился к нему едва ли не вплотную и теперь стоял на коленях у его ног. Доктор Кохрейн забыл, что ему положено дышать, а садовник между тем медленно поднялся на ноги, повернулся к нему лицом и, не говоря ни слова, посмотрел прямо в глаза. Затем так же медленно взялся за полы белой рубашки и грациозным движением потянул их вверх. Сначала обнажился плоский мускулистый живот, затем гладкая, без признаков растительности грудь. Садовник снял рубашку через голову и застыл, не шевелясь, сжимая в руке смятую белую тряпицу. Его кожа была цвета кофе с молоком, V-образный вырез и руки от локтей — цвета какао.
Доктор Кохрейн наклонился к нему так близко, что щекой ощутил жар, исходящий от молодого тела. Он глубоко вдохнул носом сладостный запах земли, травы, соленого пота и еще чего-то невообразимо прекрасного. На секунду доктор задержал дыхание и покатал запах во рту, как поступал с глотком хорошего виски. Его лицо находилось совсем близко от живота молодого человека, неприлично близко. На секунду доктора охватил страх: что, если одной из взбалмошных мамаш, катящих коляски по Кристобаль-аллее, придет в голову взглянуть сквозь прутья решетки в сад? Что, если она увидит их вдвоем? А с другой стороны, что тут особенного? Уважаемый всеми пожилой ученый отдыхает на скамье, а рядом с ним стоит молодой садовник. Вот и все. Однако доктор был уверен, что если кто-нибудь заметит их вместе, его тайна будет немедленно разоблачена. Глупо рисковать, непростительно опасно, но так сладко, так непреодолимо чудесно, что он не мог справиться с собой.
Доктор Кохрейн оперся на трость и с трудом поднялся со скамьи. Теперь они с садовником стояли нос к носу, почти соприкасаясь телами. Голое колено садовника невзначай задело его ногу, и доктор Кохрейн судорожно вздохнул. Он взял молодого человека за руку и вложил в нее сложенную в несколько раз купюру.
— Благодарю, благодарю вас, — пробормотал он. — Все было именно так, как я хотел.
В тот момент, когда доктор Кохрейн пожимал сильную руку загорелого садовника, сеньора София Антония де ла Сантисима Тринидад и Торре Бланко Вальдес сидела у окна в своей красивой новой квартире в многоквартирном доме и ждала посылку, которую должны были доставить с минуты на минуту.
Она увидела, как подъехал фургон. Из него вышел курьер, вынул из багажника посылку. Через секунду на стене задребезжал интерком. Она поднялась, подошла к жужжащему аппарату и проговорила «Да, конечно. Поднимайтесь наверх».
Сеньора София Антония де ла Сантисима Тринидад и Торре Бланко Вальдес прошла через уютную, роскошно обставленную квартиру, мимо полок с непрочитанными книгами, что молчаливо приветствовали гостей, на ходу развязывая пояс мягкого шелкового зеленого халата, и подошла к двери.
А пока сеньора София Антония де ла Сантисима Тринидад и Торре Бланко Вальдес, скинув халат, стояла у двери абсолютно голая и ждала курьера, чтобы расписаться за посылку, в нескольких кварталах от нее Катерина перебегала через шумную улицу к телефонной будке на углу. В тайном отделении кошелька она хранила белую карточку Чиано, где был записан номер его телефона, но ей незачем было смотреть на нее.
Она помнила номер наизусть, и, когда он ответил, она сказала торопливо:
— Алло! Это я. Катерина.
В ответ она услышала:
— Алло! — Даже искаженный помехами на линии и расстоянием, его голос подействовал на нее, как теплая, благоухающая ванна, наполненная лепестками роз.
Катерина сказала:
— Алло! Никак не могла дозвониться… — И осеклась, испугавшись, что он может подумать, что она ему выговаривает, а затем неуверенно продолжала: — Я просто хотела поблагодарить вас за цветы.
Он сказал:
— Какие пустяки! Я рад, что они тебе понравились.
Она сказала:
— Я хотела бы поблагодарить вас как следует, понимаете? Можно зайти?
Он сказал:
— Буду счастлив увидеть тебя.
Когда сеньор Вальдес, повесив трубку, пришел на кухню, он обнаружил, что стакан с соком оставил мокрый желтоватый круг на первой странице записной книжки. Он вырвал ее, скомкал и швырнул в мусорное ведро.
* * *
До ее прихода он побрился, снял с постели белье и постелил свежее. В этой торопливой подготовке было что-то отталкивающее. Но что он мог поделать? Белье давно пора было менять, а сомнений в том, что на каком-то этапе разговора он поведет Катерину в спальню, у него не возникало. Она же вполне ясно выразилась: «Я хочу поблагодарить вас как следует, понимаете? Можно зайти?» Что еще это могло значить? Уж по крайней мере не: «Дорогой дядя-писатель, я нарисовала кошечку вам в подарок, можно зайти, чтобы передать картинку?» Конечно, нет! Это могло означать одно: «Вы хотели бы заняться со мной сексом?»
Сеньор Вальдес знал, что в его игре по обольщению Катерины сейчас наступает кульминация, переломный момент. И он был чуточку разочарован, поскольку ожидал большего сопротивления с ее стороны, интриги чуть более напряженной… Своим звонком Катерина спутала сеньору Вальдесу карты, он уловил в нем даже агрессию, будто она решила сама выступить в роли охотника, а не дичи. Он не привык к такой вульгарной прямоте и заранее чувствовал разочарование оттого, что теперь не сможет вполне насладиться восхитительным моментом окончательной капитуляции Катерины.
«Слишком молода, еще не знает, как надо себя вести», — утешил себя сеньор Вальдес.
И все же сеньор Вальдес решил проявить великодушие к чужим слабостям. В любом случае Катерина принадлежала ему с того самого момента, как он впервые увидел ее. Он ни секунды не сомневался в этом! А если ей хочется верить, что в этой ситуации у нее есть выбор, что ж, пусть девочка помечтает… Он не будет ее разочаровывать.
Сеньор Вальдес запихнул грязное белье в корзину и пошел выбирать наряд. Темно-синий костюм был, конечно, идеален во всех отношениях: из шелковистой тонкой шерсти, элегантного кроя, он облегал его стройную фигуру как вторая кожа. В сочетании с белой рубашкой, эмалевыми запонками и любимым галстуком, темносиним до черноты, с белыми горошинками, образ был закончен. «Да, — подумал он, оглядывая себя в зеркале, — неплохо, старик, неплохо».
Сеньор Вальдес выровнял узел на галстуке, охорашиваясь перед высоким, в рост человека, зеркалом, но вдруг почувствовал неосознанное беспокойство. А чего это он так вырядился? Он что, собирается в город — на вечеринку, в ресторан? Вроде в его планы входило, наоборот, как можно скорее раздеться. Но тогда что делать с туфлями? Он так привык