минует, ладонями в почву грязную, влажную упирается, оборачивается — и понимает вдруг: не последовала за ним Бая.
Вот дерьмо.
— Бая, — Вран едва слышно шипит, глазами по сторонам стреляя: свет огня через пару изб виднеется, заметят Врана, если замешкается хоть на миг ещё. — Бая, пожалуйста, лезь за мн…
Отшатывается Вран, чуть шёпотом своим не подавившись: появляется Бая, да не снизу — сверху. С забора на землю спрыгивает, на четыре конечности приземляясь, и одному волку известно, как она так быстро на ограду забралась — даже у Врана, к этому делу привычного, гораздо больше времени всегда на это уходило.
— Я, вроде бы, с душой второй волка, а не крота родилась, — замечает Бая, выпрямляясь и руки отряхивая. — Не собираюсь я в земле… Вран!
Не собирается — так не собирается, как угодно ей. Движется огонь, движется — прямо к ним движется. Вран тоже движется: напролом к хлеву, одной рукой Бае рот зажав, а другой за стан её обхватив.
Забавно — могут Врана сейчас на горячем поймать, да не одного, а с Баей в придачу, может в любое мгновение огонь коварный их обоих осветить, может Вран и не выполнить намерений всех своих задуманных, — но в голове у Врана одна мысль только: как же необычно это — девушку вот так в руках держать.
Вталкивает Вран Баю в клеть сарайную, к стене деревянной прижимает, от двери подальше, да сам сверху наваливается: лишь бы не заметили перемещений их, лишь бы не уловили тени в темноте странные, лишь бы в хлев заглянуть не решили.
— Слышал? — испуганный голос Латуты звучит совсем рядом, за стеной деревянной.
Ну конечно. Латута же в двух шагах отсюда живёт — наверняка из избы ведуньи на шум выскочила.
— Слышал, — голос Ратко ей отвечает.
Пробивается свет мутный через окошко крошечное, бычьим пузырём затянутое. Не видно сквозь это окошко ничего, только падают отблески огненные на лицо Баи, прямо перед лицом Врана замершее. Тёмно-рыжими волнами по её волосам растекаются, блуждающими огоньками в глаза посветлевшие закрадываются, веснушки редкие мягким свечением покрывают, на тыльную сторону ладони Врана, так губы Баи и прикрывающую, переходят. Не выглядит Бая почему-то ни испуганной, ни напряжённой. Только сердце её быстро-быстро бьётся — Вран его чувствует, всей грудью чувствует.
Говорят ещё Ратко с Латутой о чём-то, то ли спорят, то ли просто оживлённо что-то обсуждают — Вран не знает. Исчезает ли огонь, разгорается ли сильнее, может, уже в хлев они оба заходят, уже в оцепенении застывают, Врана заметив, — Вран не знает. Шумит у Врана в ушах, стуком сердец шумит, так громко, что пропадают все звуки остальные — только и слышит он стук этот, только и видит он глаза Баи сияющие, только и чувствует он, как грудь её вздымается и опадает — и как ладонь его вторая, всё ещё на стане её лежащая, бессознательно чуть сильнее сжимается.
И чуть на тот свет Вран не отправляется от неожиданности, когда Бая вдруг ладонь его зубами прихватывает, от себя его с улыбкой отталкивая.
— Ушли, — говорит она как ни в чём не бывало. — Кажется, к сторожке вашей ушли. А ты уверен, что бабка твоя так уж радушно нас примет?
— Кто?.. — Вран переспрашивает рассеянно.
Исчезли действительно всполохи огненные с лица Баи — но чудится Врану, что остались всё ещё следы их. Всё ещё не существует для него ничего, кроме лица этого дразнящего, кроме глаз этих манящих, кроме губ этих…
— Бабка твоя, — услужливо Бая повторяет, насмешливо голову набок склоняя. — Ведунья, Вран, ведунья. Та, к которой ты за советом обратиться собирался. Не припомню я, кстати, чтобы о моём участии в деле этом ты упоминал. Зачем меня сюда потащил? Знаешь, что Лесьяра со мной сделает, если узнает, что в деревне человеческой я воздухом свежим дышала? Знаешь, пожалуй, здесь я постою — или вообще обратно пойду.
Перемешалось всё у Врана в голове, ничего он не понимает. Ведуньи, Лесьяры, участие, воздух свежий… Мотает он головой этой несчастной яростно, пытаясь хоть как-то мысли в порядок привести.
— Нет, нет, в порядке всё, — бормочет он, снова Баю за руку хватая. — Бабка… Бабка в своём мире… Бабка и не поймёт, что ты не отсюда, всех она забывает. Да. Всех забывает — ты не уходи. Говоришь, ушли они?
— А ты не слышишь?
Вран заставляет себя прислушаться. Да, затихла как будто деревня. Вся разом.
— Все к сторожке посыпали, поглядеть, как нечистку ловят, — поясняет Бая, смилостивившись. — Или волка приветствуют… Так и не разобрались они, кто песню им ночную пел.
— Песню ночную, — заторможенно Вран кивает. — Ну да. Отлично. Идём, идём.
С ещё большей насмешкой на него Бая смотрит, но ничего не говорит, послушно за ним трогаясь. Видимо, поняла она, что никаких речей связных ей от Врана сейчас не добиться. Всему, к сожалению, предел есть — вот и Вран для красноречия своего оный выяснил. Не готовила Врана жизнь к таким испытаниям.
Не случайно Вран именно этот лаз сейчас выбрал, не случайно Вран его здесь давным-давно вырыл: изба ведуньи прямо напротив находится, и никогда ведунья не следит, что вокруг неё происходит.
А ведунья-то Врану и нужна.
Навела его Бая на мысль одну, кажется, разумную вполне: возможно, не просто так Рыжку на стариках переклинило? У каждой последовательности свои причины есть, даже если следы эти русалка свихнувшаяся оставляет. Если помнит Рыжка имя сестры, если помнит она песнопения ведуньи, всё повторяя их и повторяя, если помнит она, что о Вране деревенские говорили, — то, может, помнит, и за что ведунья в деревне отвечает? Может, не со зла она к себе бабок деревенских тащит, а помощи от них добиться пытается? Может, известно ведунье что-то, правда она помочь способна душе мятежной покой обрести?
Знает Вран, что вилами по воде все эти догадки писаны — но тянет его к дому ведуньи, с каждым новым шагом тянет, будто и впрямь подсказку он там какую найти может. А Вран чутью своему доверять привык — редко когда оно его подводило.
Быстро и тихо они до дверей избы нужной добираются — и, главное, незаметно. Вран дверь знакомую толкает, бесшумно она отворяется — и вдруг негромко Бая выдыхает:
— Ого…
Вран торопливо её внутрь заводит, дверь за собой закрывая: не хватало ещё, чтобы на пороге их заметили.
В главной комнате ведуньи нет. Странно. Обычно к этому времени просыпается она уже, над кореньями своими шуршит.
— Что такое? — тихо он у Баи спрашивает.
— Необычно, —