ухнув на колени.
– Ого, я не думал, что так тебя напугаю! – Мальчишка подскочил к ней, вытянув руки, готовый в любое мгновение ее поймать.
– Подкрадываться к ведьмам – себе дороже.
Тиль чуть склонил голову, и ветер растрепал его жидкие рыжие волосы.
– То есть ты все-таки признаешься? – его серые глаза вдруг слегка расширились. – Я ведь тебе ничего не должен?
– Ты свою часть сделки выполнил. – Леда вздохнула и отряхнула испачканные в саже перчатки прямо о подол.
– Только, – Тиль обвел взглядом полусгнившие-полусгоревшие внутренности дома и задержался на расколотой лампе, из которой торчала чахлая сиреневая ниточка. – Не случайно ведь все это сгорело?
Леда опустила на него взгляд, выгнула бровь.
– Думаешь?
– Наверняка здесь были какие-то важные улики, да? – Тиль завел руки за спину и сцепил пальцы в замок. – Может, тебе помощь нужна?
Снизу раздался плеск – Леда уже знала, что так звучат крылья Буяна, когда он, уставший, выбирается из воды. Тиль оказался у края обрыва в два счета – Леда не успела даже рта раскрыть.
– Буян, – выдохнул Тиль, набрал в грудь воздуха – Леде показалось, что вместе с туманом, – и закричал чуть громче: – Эй, Буян!
Леда последовала за Тилем и успела увидеть, как сверкнули в сером мареве пляжа желто-рыжие глаза. Сверкнули и тут же сосредоточились на Леде.
– Он нас не тронет, я обещаю! – поспешно проговорил Тиль, подняв голову. – Давай скорее, не то он опять уйдет!
Леда снова вздохнула и поймала Тиля за шиворот, когда тот начал прикидывать, как ему спуститься, – тропы рядом не было. В прошлый раз Леда свалилась в темные воды прямо из огня, и никому не стоило повторять этот трюк. Хватало и того, что Тиль вечно лазал по пещерам…
Тиль лазал по пещерам!
Леда опустилась на корточки, взяла его за плечи и развернула к себе.
– Тиль, ты ведь бывал в шахтах, так?
Тиль закусил губу, подтвердив это без всяких слов.
– Я его искал, – пробормотал Тиль и попытался развернуться обратно. – Может, мы…
Буян выбрал именно этот момент, чтобы появиться над обрывом, подтянуться на своих длинных когтях – в том числе тех, что росли на крыльях, – и зависнуть прямо над Тилем. Тот поднял лицо – соленая вода с Буяна капала и на мальчишку, и на Леду.
– Пшёл прчь, – прошипел Тиль на самом корявом варианте хьясу, который Леда только слышала, и улыбнулся так, словно ему удалось сделать что-то невероятное.
Буян в удивлении приподнял яркие гребни.
Леда вздохнула в третий раз.
Это было плохой идеей.
Все-таки Тильванус Шторм жил в доме с кучей других детей, которые постоянно делились друг с другом историями. С другой стороны, на рассказы Тиля у всех уже давно была только одна реакция. Тильванус Шторм слишком долго кричал о волках, и теперь Инезаводь сделала вид, будто вообще забыла, что такое волки.
Но Буян не исчез в море, чтобы вечером появиться в подвалах дома Астарада, а выбрал остаться. И Леда махнула рукой.
– Еще совсем светло, – напомнила она. – Лучше бы нам отправиться куда-нибудь под крышу. Подальше от любопытных глаз.
Так Леда уже в который раз за последнее время очутилась внутри маяка.
Здесь они с Буяном говорили чаще, чем в доме Астарада, – по той простой причине, что это была территория Буяна и он чувствовал себя здесь более… уверенно. Насколько вообще может быть уверенным создание, не помнящее, как его зовут.
Они говорили, потому что это было самым верным способом хоть что-нибудь вспомнить. Леда рассказывала про Город-Гроздь: про ветви и корни Домдрева, про извилистые улочки, про Всесветный рынок. Про механодепо, и про корабельные шпили, и про Цеховые башни магического двора тоже. Буян слушал, и порой его глаза вспыхивали золотом узнавания, и он шипел о том, как бывал на Всесветном рынке и засматривался на пламенные фарлодские клинки… но про Леду он не говорил ничего. А у Леды не получалось вспомнить что-то кроме желтых глаз, пары фраз и чувства, что она может говорить с Буяном обо всем на свете.
Иногда вечерами, когда он лежал, распластавшись по коврам и диванам дома, а лампы тускнели, Леда говорила о других странах. О тех крохах, что принесла с собой из моря, о том, что осталось от ее родителей и прошлого. Как иронично: лишиться и прошлого, и будущего, остаться с наполненным туманом настоящим. Буян слушал молча: в сумерках он снова казался статуей Вестника Смерти или одной из тех гаргулий на дворцовых воздушных башнях, которые иногда опускались достаточно низко, чтобы Леда могла разглядеть их с балконов Цеха.
Она не оставляла попыток: в утерянных воспоминаниях крылся не только человек, чью судьбу она держала в руках, но и информация. Может, Леда знала что-то о нитях судьбы, чего не знает сейчас. Может, вырвавшаяся нить не только изувечила ее руки, но и стерла правду о том, как все исправить.
Леда не оставляла попыток еще и потому, что говорить с Буяном было легче, чем с любым жителем Инезаводи, и она хотела понять почему. Каким он был там, под чешуей, крыльями и когтями, под щупальцами, хвостом и гребнями, под всей этой уже почти привычной конструкцией? Желтые глаза, да, но вряд ли только они заставили Леду помочь ему, ведь так? Так ведь?
Леда говорила с Буяном, и Буян отвечал. Для того, кто забыл свою прежнюю жизнь, у него был довольно обширный набор знаний. Леда не припомнила, с кем она в последний раз могла поспорить о бестиарии Белорасставы – труде, где та с уверенностью истинного первопроходца описывала зверей существующих и явно вымышленных. Они дошли до того, что сам Буян застрял бы в этом бестиарии где-то между трехголовой химерой, якобы водившейся в горах Хвоста, и огромными ящерами, терроризировавшими подземные ходы торговых городов К’Ланса. А закончили на Ледином «Хотела бы я быть такой же уверенной, как эта Белорасстава» и «У меня ощущение, что я ее когда-то встречал» от Буяна.
– Ту, что написала бестиарий? Да ей ведь должно быть сколько… лет сто?
– Вполне уважаемый возраст, – пророкотал Буян, а потом зашипел в привычном уже приступе смеха, от которого Леда когда-то готова была шарахаться.
Тем временем Тиль, не спрашивая, запалил огонь, и Леда расположилась возле новой кучки ножниц, которые Буян достал со дна. Буян скрылся наполовину в витом лазу, ведущем в морские пещеры, но расправил крылья, закрыв ими чуть ли не половину комнаты.
– Рак’вина, – старательно прошипел Тиль, после того как добрую минуту буравил Буяна взглядом. Леда не могла его в этом винить: она сама до сих пор терялась в переливах его чешуи. Все-таки Буян в тумане и Буян в ясном свете дня был словно двумя разными существами.
– Не буду спрашивать, откуда ты знаешь хьясу, потому что ты явно его не знаешь. – Леда аккуратно перенесла несколько пар ножниц в новую кучку, где скоро окажутся и все остальные. В доме Ваари не было настоящих, но они упорно искали. Может, Леда просто не хотела расстраивать Буяна сверх меры. Может, хотела, чтобы он тоже почувствовал себя полезным.
– Что за хьясу? – подорвался Тиль.
– Он решил повторять за мной все, что я ему когда-то говорил? – подал голос Буян и положил голову на скрещенные руки. – Бессмысленно, но довольно похвально.
– Ну да, произношение у него куда лучше твоего, – пошутила Леда и тут же почувствовала легкий удар хвостом по плечу. – Ладно, у вас у обоих оно жутко странное.
– Откуда мне знать, может, это у тебя оно странное? – пророкотал Буян, и его щупальца выразительно шевельнулись. То, по которому Леда угодила ножницами Жоррара, все еще почти не двигалось, и ее кольнуло виной.
– Ты говоришь, как он! Так это язык? Хьясу – это такой язык? – Тиль пододвинулся ближе к Леде и покосился на груду ножниц. – А это что? Нужно найти какие-то особенные? Типа твоих? – Он кивнул в сторону тех, которые снова блестели у Леды на воротнике.
– Ты не сможешь их отличить.
Леда махнула рукой, и Тиль переместился поближе к камину – и к Буяну, который все еще наблюдал за ними обоими почти немигающим взглядом.
– И да, хьясу – это язык, – продолжила