Чтобы действовать внезапно, решено было атаковать противника без предварительной артиллерийской подготовки. За тридцать минут до атаки командирам передовых батальонов было приказано, пользуясь ночной темнотой, скрытно сосредоточиться в боевых порядках в центральной зоне у переднего края неприятеля, чтобы одним махом без крика «ура», пока враг не опомнился, занять его первую траншею. Начало атаки было назначено на 5.00 4 октября.
Весь день 3 октября и всю ночь перед атакой в дивизии и в полках шла напряженная подготовка к бою. Работы было много. Каждому полку нужно было определить наиболее удобные во всех отношениях участки для прорыва, подтянуть поближе к этим участкам артдивизионы 855-го артполка полковника И. Е. Шевчука, полковые артбатареи и минометы, отдельные орудия. Все это и многое другое нужно было делать так скрытно, чтобы противник ничего не заподозрил, как говорится, и ухом не повел. Всего трудней было преодолеть проходы в минных полях и противопехотных заграждениях перед самым носом противника. При малейшей неаккуратности или шуме саперы могли быть обнаружены, и тогда все приготовления сорвались бы. От чрезвычайно сложной и опасной работы этих великих «тружеников войны», от их искусства, по тонкости сравнимого с ювелирным, зависело все, к чему мы с такой надеждой на успех готовились.
Если бы противник по каким-либо признакам ожидал с нашей стороны активных действий, он тогда непрерывно освещал бы нейтральную зону и вел бы огонь из автоматов и пулеметов. Ракет он не жалел, их у него было много. Они медленно снижались на шелковых парашютиках, хорошо и сравнительно долго освещая небольшой участок местности. В ночь на 4 октября гитлеровцы очень лениво пользовались ракетами и не часто вели огонь. Создавалось впечатление, что охранные батальоны недостаточно бдительны. Нам это было на руку.
Мы, командиры, хорошо знали свою «гвардию» — так мы называли саперов, знали каждого бойца в лицо, по фамилии и по боевым делам. Пока шло разминирование проходов, мы беспокоились, нервничали, но верили, что не подведет наша «гвардия».
В ту ночь на 4 октября никто из командиров не сомкнул глаз. Каждый самым добросовестным образом выполнял свою работу. Не спали и бойцы. Всем хотелось освободить землю, которую почти два года топтали фашисты. К утру все было готово и проверено офицерами штаба дивизии и мною лично. Враг, видимо, не подозревал о готовящемся прорыве.
В 5.00, еще затемно, бесшумно поднялись передовые батальоны полков. По проходам в противопехотных и противоминных полях, проделанных за ночь саперами, батальоны бросились в атаку на противника в траншеи и землянки. Немцы, застигнутые врасплох, растерялись. От взрывов ручных и противотанковых гранат они понесли потери. Уцелевшие от нашего огня, оставив пулеметы в ДЗОТах, бросились наутек по ходам сообщений. Прошло несколько минут, прежде чем гитлеровцы, которые находились в промежутках между атакованными участками, подняли беспорядочную стрельбу, но наши роты передовых батальонов, не останавливаясь в занятой траншее, продолжали двигаться вперед.
Группы саперов под командованием командира саперного батальона капитана Д. В. Матвеева, полкового инженера 1067-го стрелкового полка капитана М. Н. Андрияша и лейтенанта М. Г. Мелешева продвигались в боевых порядках батальонов, чтобы своевременно предупреждать пехоту о наличии минных полей, ограждая их знаками «Мины». На направлении Ново-Кириши, где наступал 1071-й стрелковый полк, индикаторы миноискателей не переставая звучали, так как вся почва на этом участке была нашпигована осколками снарядов и мин. Волей-неволей саперам пришлось заменить миноискатели на обыкновенные щупы, которыми для обнаружения мин нужно было прокалывать верхний слой почвы.
Противник отходил, не успев еще опомниться от нашей внезапной атаки. Чтобы свернуть его оборону по всему переднему краю и более активно и неотступно преследовать, нам пришлось ввести в прорыв все силы дивизии. Подразделения капитанов Ф. П. Евтушенко, С. И. Цветкова, А. Ф. Царева и H. A. Свиридова, вырвавшись вперед, стремились обойти врага с флангов, но вязкая по колено грязь и сплошные минные поля, проходы, которые гитлеровцы держали под массированным огнем артиллерии, минометов и пулеметов, тормозили их продвижение.
Противник своим огнем стремился завести наши подразделения и части на минные участки, и это ему частично удавалось делать, поэтому оставшиеся небольшие саперные резервы пришлось вывести в передовые подразделения, где под прикрытием огня стрелковых и минометных рот они проделывали проходы или искали обходные пути. Работу минеров без всякого преувеличения можно назвать героической. Ползком, не поднимая головы, под непосредственным огнем противника они делали свою опасную работу. Лейтенант М. Г. Малышев, командир саперного подразделения, лично снял более ста мин, а капитан Д. В. Матвеев, ответственный за разминирование в границах наступления дивизии, снял около двадцати мин.
Следует заметить, что на некоторых направлениях в глубине обороны немцы очень хитро ставили мины в два или три яруса. Обнаружив мину, саперы осторожно вытаскивали ее из земли, не подозревая, что под верхней миной лежит вторая мина, соединенная с верхней тонкой стальной проволокой — взрывателем. Стоило приподнять верхнюю мину, как срабатывал взрыватель второй мины. Взрывом двух мин одновременно минера разрывало на куски. Когда же устанавливались три мины (друг над другом), все их взрыватели бывали соединены. В этом случае происходил взрыв колоссальной силы — трех мин сразу.
Минировались отдельные землянки, убежища. Стоило открыть дверь, как взрывалась мина. Кое-где минировались даже топчаны и нары. Сюрпризов было много. Минирование, по всей видимости, осуществлялось предварительно для усиления обороны охранных частей, хотя возможно, что, потеряв всякую надежду на наступление в направлении Войбокало и Волхова, гитлеровцы решили оставить Киришский выступ с целью сокращения линии фронта. Если это так, то мы их опередили.
В числе первых из командиров саперов, погибших на минном поле, был полковой инженер 1067-го стрелкового полка капитан Михаил Николаевич Андрияш. Всего за несколько часов до его гибели я был в полку и наблюдал, как умело руководил он боевой работой своих саперов. Он был совсем молодым человеком, веселым, жизнерадостным, совсем недавно окончил военное училище. Его гибель стала для нас огромной потерей.
Не менее чем минные поля и сопротивление противника, глубокая, вязкая, как смола, грязь замедляла темпы нашего наступления. Очень трудно было наступать, да еще на таком широком фронте, когда ноги мертвой хваткой засасывает чавкающая трясина, тянет назад, лишает сил. Глубоко завязнув в непролазной жиже, моя легковая машина «эмка» вышла из строя в первые часы боя. Хорошо понимая мое положение, генерал Рогинский выслал мне гусеничный тягач. Все бы хорошо, но скорость у тягача маловата. Я успокаивал себя, что лучше медленно, да верно, так как без средства передвижения я походил на муху, прилипшую к липучке. Передвигаться приходилось в этих условиях много, в четыре-пять раз больше, чем любому бойцу, ведь в присутствии старшего начальника наступление идет веселее, в этом я не раз убеждался. Надо отдать должное бойцам — их не приходилось убеждать в необходимости действовать быстрее и энергичнее. Командиры частей понимали, что «…из всех воинских доблестей энергия в ведении боя больше всего содействует успеху и что промедление в бою — самое тяжелое преступление»[13].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});