В парке около замка находилась родовая капелла со скелетами последних фон Козенов старейшей линии. Здание было воздвигнуто в конце восемнадцатого столетия, и там оказались свободные места; ввиду недружелюбного настроения людей и желая поскорее покончить с семейным скандалом, барон решил схоронить жену в этом склепе. Днем получили телеграмму из Петербурга от компаньонки тети доктора: она сообщала, что по получении известия о смерти племянника у Софьи Федоровны сделался апоплексический удар, а потому в настоящее время она не в состоянии сделать какое-либо распоряжение. Других близких родственников нет, а где находятся дальние — она не знает и просит поместить гроб в какой-нибудь ревельской церкви до нового указания.
По совету князя барон решил временно поставить гроб Заторского в родовом склепе.
На следующее утро, наскоро и безо всякой торжественности, состоялось погребение.
Гроб Вадима Викторовича поставили у входа в склеп, и от тела шел уже трупный запах, свидетельствующий о быстром разложении.
После полудня уехала Елена Орестовна, забрав с собой Мэри, казавшуюся совершенно больной, и обоих детей с гувернанткой, а за ними последовала и женская часть прислуги.
Барон оставался еще два дня. Несмотря на желание поскорее покинуть опротивевший ему замок, его задержали некоторые необходимые дела, а князь объявил, что не оставит его и пробудет в Петербурге до тех пор, пока барон не решит вопроса о своем дальнейшем местопребывании; после этого Елецкий намеревался вернуться в Лондон.
Вечером этого горестного дня оба они сидели в комнате князя и пили чай: печальный и совершенно подавленный барон тяготился идти к себе.
Они говорили о загадочных событиях последнего времени, о смерти Карла и видении читальщика, а затем князь рассказал о появлении призрака ливонского рыцаря, бывшего действительно горевестником. Барон долго размышлял, а потом заметил со вздохом:
— Будь все эти истории с тигром справедливы, это было бы ужасно. Но признаюсь вам, Алексей Андрианович: я не верю, что бедный Пратисуриа мог уже кому-нибудь вредить. Дело в том, что наша суеверная и глупая прислуга никогда не видела тигра, особенно столь живого с виду, и от страха у них явилась галлюцинация. Самое лучшее будет увезти тигра и статую в Петербург: пусть стоят в музее. Я уже заказал стеклянную крышку на эту удивительную группу, и…
— Ради бога, откажитесь от вашего безумного намерения! Неужели вы хотите, чтобы и дети ваши стали жертвою вампира? — воскликнул с негодованием князь и таким убежденным тоном, что барон был несколько смущен.
Но он был из числа тех упорных и упрямых людей, которых сама очевидность не в силах заставить изменить предвзятое мнение.
— Что же мне остается делать? Нельзя же, однако, уничтожить столь редкие и драгоценные предметы, так как вижу, что именно к этому вы и ведете речь, стараясь запугать меня, но до такой доверчивости и вандализма я не дойду.
— Самый глухой тот, кто не хочет слышать, а если вам недостаточно полученных уроков, обождите новых, — с негодованием возразил князь.
— Ну-ну, друг мой, не сердитесь, у меня и так довольно горя. Будьте снисходительны к моей археологической слабости. А для того, чтобы доказать вам, как высоко ценю ваше мнение, я оставлю здесь Пратисуриа и Кали, их накроют стеклом. Я убежден, что в таком виде они будут совершенно безвредны.
— Слава богу! Пусть оба эти чудовища, послы истинно дьявольской мести, по крайней мере останутся здесь.
— Вы неблагодарный человек, князь. Бедная девушка любила до того, что пожертвовала жизнью, потеряв вас, и мысль ее отдать вам самое драгоценное — сердце и тигра — является мрачной, но глубоко трогательной и поэтичной. Если бы тигр был послом смерти, то он прежде всего обрушился бы на вас, а не на невинного сторожа, — заметил барон.
Князь пожал плечами.
— Я застрахован от его нападения могуществом того, кто нас спас, а вы, видевши все и будучи не вполне невеждой в оккультизме, не имеете права предвзято отрицать это.
— Не отрицаю, например, появления рыцаря — такие случаи засвидетельствованы целыми веками, и я считаю их совершенно достоверными: ведь предсказанное им несчастье поразило меня прямо в сердце. — Барон прикрыл глаза рукой. — О, если бы я мог найти средство вернуть ему спокойствие могилы, утолить его мстительность, несравненно более страшную, чем Пратисуриа!.. Алексей Андрианович, я думаю, вы уже очень много познали в сокровенных науках. Не можете ли вы посоветовать, чем успокоить душу рыцаря? Или, может быть, радж-йог укажет нам что-нибудь по этому поводу? — спросил барон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Когда придет ответ Веджага-Синга, мы будем далеко от Зельденбурга, — уклончиво ответил князь. — Впрочем, мне пришлось говорить с одним очень уверенным оккультистом по однородному случаю, и вот что он сказал мне. Места преступлений вообще посещаются злыми духами, а зачастую и жертвы, кипящие ненавистью, пригвождены там своими дурными помыслами или дикой жаждой мести. Возвращаясь к интересующему нас теперь случаю, надо полагать, что рыцарь был небезупречен, потому что связь с женою брата вдвойне преступна, а выбор священного места для любовных похождений указывает на изрядную долю развращенности. Чтобы добросовестно выполнить свое земное испытание, человек должен совершить свой долг безо всяких казуистических, смягчающих, так сказать, вину обстоятельств, и неумолимое правосудие Кармы не считается с ними. Несомненно, агония несчастного Раймонда была ужасна, но ненависть, бешенство и проклятия не облегчили ее. Наоборот, он создал в самой нише своей ауру, которая приковала его к этому месту, а проклятия, являющиеся всегда актом могучей воли, заставляют его теперь насильно появляться, если беда угрожает тому роду, с которым он связан… к тому же никто ведь не молится за него. И вот что теперь я посоветую: прежде всего открыть нишу, извлечь кости, если они действительно там найдутся, и схоронить их в освященной земле с подобающими церковными обрядами. Очищение капеллы и ниши я возьму на себя, а затем надо молиться об успокоении души рыцаря. Советую также восстановить священный престол и хоть раза три в год совершать там службу. Надеюсь, что таким путем вы положите конец зловещим явлениям, а затем успокоите и очистите страждущий дух.
— Завтра я прикажу открыть нишу и поступлю во всем согласно вашим указаниям, признавая их совершенно справедливыми, разумными и практичными, а сам буду каждый день молиться за упокой души несчастного Раймонда. Видите ли, друг мой, вы неправы, считая меня предвзято неверующим. Однако как хотите, а я не могу поверить, что мертвый Пратисуриа мог кусать людей! Вы, Алексей Андрианович, мистик и чуточку фанатик, а с этой точки зрения немного преувеличиваете вещи.
Князь улыбнулся.
— Если вы не боитесь пойти сейчас со мной в музей, то увидите, как глаза тигра будут смотреть на вас с таким выражением, что у вас не останется сомнений в его жизненности. Вы ведь видели Пратисуриа живым, так можете судить о действительности его взгляда, который трудно забыть.
— Идемте сейчас же! Я ничего не боюсь и рад всему, что может отвлечь меня от тяжелых и мучительных дум.
Князь взял лампу и прошел с бароном в музей, где зажег канделябр, чтобы лучше осветить зверя.
Барон нагнулся и недоверчиво, даже несколько насмешливо ощупал тигра, но вдруг вскрикнул и стремительно выпрямился: он заметил исчезновение ожерелья со статуи Кали.
— Взгляните: украли ожерелье! Это дерзость, переходящая всякие границы! Но я разыщу вора, и берегись он, если не вернет мне бесценную вещь! — кричал он, дрожа от бешенства.
— Воздержитесь от поисков этой ужасной вещи и благодарите Бога, что нашелся болван, избавивший вас от нее и тем самым накликавший на себя все беды, которые она навлекает.
А теперь забудьте на минуту ожерелье, отойдите и пристально посмотрите на Пратисуриа.
Достав с груди крест, о котором уже упоминалось ранее, князь поднял его над головой тигра. Мгновенно по телу зверя пробежала дрожь, в зеленоватых фосфоресцирующих глазах зажглась искра жизни, и они обратили на барона дикий, хищный взгляд; могучие кости сжались, а из полуоткрытой пасти вырвалось точно кровавое пламя.