Читать интересную книгу Том 2. Поэмы - Михаил Лермонтов

1-й голос

О! Погоди, Арсений мой!Вчера ты был совсем другой.День без меня – и миг со мной?..

2-й голос

Не плачь… утешься! – близок час –И будет мир ничто для нас.В чужой, но близкой сторонеМы будем счастливы одне,И не раба обнимешь тыСреди полночной темноты.С тех пор, ты помнишь, как чернецМеня привез и твой отецВручил ему свой кошелек,С тех пор задумчив, одинок,Тоской по вольности томим,Но нежным голосом твоимИ блеском ангельских очейПрикован у тюрьмы моей,Придумал я свой край роднойНавек оставить, но с тобой!..И скоро я в лесах чужихНашел товарищей лихих,Бесстрашных, твердых, как булат.Людской закон для них не свят,Война – их рай, а мир – их ад.Я отдал душу им в заклад,Но ты моя – и я богат!..

И голоса замолкли вдруг.И слышит Орша тихий звук,Звук поцелуя… и другой…Он вспыхнул, дверь толкнул рукойИ исступленный и немойПредстал пред бледною четой…………………

Боярин сделал шаг назад,На дочь он кинул злобный взгляд,Глаза их встретились – и вмигМучительный, ужасный крикРаздался, пролетел – и стих.И тот, кто крик сей услыхал,Подумал, верно, иль сказал,Что дважды из груди однойНе вылетает звук такой.И тяжко на цветной ковер,Как труп бездушный с давних пор,Упало что-то. – И на зовБоярина толпа рабов,Во всем послушная орда,Шумя сбежалася тогда,И без усилий, без борьбыСхватили юношу рабы.

Нем и недвижим он стоял,Покуда крепко обвивалВсе члены, как змея, канат;В них проникал могильный хлад,И сердце громко билось в немТоской, отчаяньем, стыдом.

Когда ж безумца увелиИ шум шагов умолк вдали,И с ним остался лишь Сокол,Боярин к двери подошел;В последний раз в нее взглянул,Не вздрогнул, даже не вздохнулИ трижды ключ перевернулВ ее заржавленном замке…Но… ключ дрожал в его руке!Потом он отворил окно:Всё было на небе темно,А под окном меж диких скалДнепр беспокойный бушевал.И в волны ключ от двери тойОн бросил сильною рукой,И тихо ключ тот роковойБыл принят хладною рекой.

Тогда, решив свою судьбу,Боярин верному рабуНа волны молча указал,И тот поклоном отвечал…И через час уж в доме томВсё спало снова крепким сном,И только не спал в нем одинЕго угрюмый властелин.

Глава II

The rest thou dost already know,

And all my sins, and half my woe,

But talk no more of penitence…

Byron.[68]

Народ кипит в монастыре;У врат святых и на двореРабы боярские стоят.Их копья медные горят,Их шапки длинные кругомОпушены густым бобром;За кушаком блестят у нихНожны кинжалов дорогих.Меж них стремянный молодой,За гриву правою рукойДержа боярского коня,Стоит; по временам звеняСтремена бьются о бока;Истерт ногами седокаВ пыли малиновый чепрак;Весь в мыле серый аргамак,Мотает гривою густой,Бьет землю жилистой ногой,Грызет с досады удила,И пена легкая, бела,Чиста, как первый снег в полях,С железа падает на прах.

Но вот обедня отошла;Гудят, ревут колокола;Вот слышно пенье – из дверейМелькает длинный ряд свечей;Вослед игумену-отцуМонахи сходят по крыльцуИ прямо в трапезу идут:Там грозный суд, последний судПроизнесет отец святойНад бедной грешной головой!

Безмолвна трапеза была.К стене налево два столаИ пышных кресел полукруг,Изделье иноческих рук,Блистали тканью парчевой;В большие окна свет дневной,Врываясь белой полосой,Дробяся в искры по стеклу,Играл на каменном полу.Резьбою мелкою стенаБыла искусно убрана,И на двери в кружках златыхБлистали образа святых.Тяжелый, низкий потолокРасписывал как знал, как могУсердный инок… жалкий труд!Отнявший множество минутУ бога, дум святых и дел:Искусства горестный удел!..

На мягких креслах пред столомСидел в бездействии немомБоярин Орша. ИногдаУсы седые, борода,С игривым встретившись лучом,Вдруг отливали серебром,И часто кудри старикаОт дуновенья ветеркаПриподнималися слегка.Движеньем пасмурных очейНередко он искал дверей,И в нетерпении поройОн по столу стучал рукой.

В конце противном залы тойОдин, в цепях, к нему спиной,Покрыт одеждою раба,Стоял Арсений у столба.Но в молодом лице егоВы не нашли б ни одногоИз чувств, которых смутный ройКружится, вьется над душойВ час расставания с землей.Хотел ли он перед врагомПредстать с бесчувственным челом,С холодной важностью лица,И мстить хоть этим до конца?Иль он невольно в этот мигГлубокой мыслию постиг,Что он в цепи существ давноЕдва ль не лишнее звено?..Задумчив, он смотрел в окноНа голубые небеса;Его манила их краса;И кудри легких облаков,Небес серебряный покров,Неслись свободно, быстро там,Кидая тени по холмам;И он увидел: у окна,Заботой резвою полна,Летала ласточка – то вниз,То вверх под каменный карнизКидалась с дивной быстротойИ в щели пряталась сырой;То, взвившись на небо стрелой,Тонула в пламенных лучах…И он вздохнул о прежних днях,Когда он жил, страстям чужой,С природой жизнию одной.Блеснули тусклые глаза,Но этот блеск был – не слеза;Он улыбнулся, но жестокВ его улыбке был упрек!

И вдруг раздался звук шагов,Невнятный говор голосов,Скрып отворяемых дверей…Они! – взошли! – толпа людейВ высоких, черных клобукахС свечами длинными в руках.Согбенный тягостью вериг,Пред ними шел слепой старик,Отец игумен. – Сорок летУж он не знал, что́ божий свет;Но ум его был юн, богат,Как сорок лет тому назад.Он шел, склонясь на посох свой,И крест держал перед собой;И крест осыпан был кругомАлмазами и жемчугом.И трость игумена былаСлоновой кости, так бела,Что лишь с седой его брадойМогла равняться белизной.

Перекрестясь, он важно селИ пленника подвесть велел,И одного из чернецовПозвал по имени: – суровИ холоден был вид лицаТого святого чернеца.Потом игумен, наклонясь,Сказал боярину, смеясь,Два слова на ухо. В ответНа сей вопрос или советКивнул боярин головой…И вот слепец махнул рукой!И понял данный знак монах,Укор готовый на устахСловами книжными убралИ так преступнику вещал:«Безумный, бренный сын земли!Злой дух и страсти привелиТебя медовою тропойК границе жизни сей земной.Грешил ты много, но из всехГрехов страшней последний грех.Простить не может суд земной,Но в небе есть судья иной:Он милосерд – ему теперьПри нас дела свои поверь!»

Арсений

Ты слушать исповедь моюСюда пришел! – благодарю.Не понимаю, что былаУ вас за мысль? – мои делаИ без меня ты должен знать,А душу можно ль рассказать?И если б мог я эту грудьПеред тобою развернуть,Ты верно не прочел бы в ней,Что я бессовестный злодей!Пусть монастырский ваш законРукою бога утвержден,Но в этом сердце есть другой,Ему не менее святой:Он оправдал меня – одинОн сердца полный властелин!Когда б сквозь бедный мой нарядНе проникал до сердца яд,Тогда я был бы виноват.Но всех равно влечет судьба:И под одеждою раба,Но полный жизнью молодой,Я человек, как и другой.И ты, и ты, слепой старик,Когда б ее небесный ликТебе явился хоть во сне,Ты позавидовал бы мне;И в исступленье, может быть,Решился б также согрешить,И клятвы б грозные забыл,И перенесть бы счастлив былЗа слово, ласку или взорМое мученье, мой позор!..

Орша