Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леила
Ты бледен?
Хаджи Абрек
Выслушай. ДавноТому назад имел я брата;И он, – так было суждено, –Погиб от пули Бей-Булата.Погиб без славы, не в бою,Как зверь лесной, – врага не зная;Но месть и ненависть своюОн завещал мне, умирая.И я убийцу отыскал:И занесен был мой кинжал,Но я подумал: «Это ль мщенье?Что смерть! Ужель одно мгновеньеЗаплатит мне за столько летПечали, грусти, мук?.. О, нет!Он что-нибудь да в мире любит:Найду любви его предмет,И мой удар его погубит!»Свершилось наконец. Пора!Твой час пробил еще вчера.Смотри, уж блещет луч заката!..Пора! Я слышу голос брата.Когда сегодня в первый разЯ увидал твой образ нежный,Тоскою горькой и мятежнойДуша, как адом, вся зажглась.Но это чувство улетело…Валла́х! Исполню клятву смело!
Как зимний снег в горах, бледна,Пред ним повергнулась онаНа ослабевшие колени;Мольбы, рыданья, слезы, пениПеред жестоким излились.«Ох, ты ужасен с этим взглядом!Нет, не смотри так! Отвернись!По мне текут холодным ядомСлова твои… О, боже мой!Ужель ты шутишь надо мной?Ответствуй! Ничего не значутНевинных слезы пред тобой?О, сжалься!.. Говори – как плачутВ твоей родимой стороне?Погибнуть рано, рано мне!..Оставь мне жизнь! Оставь мне младость!Ты знал ли, что такое радость?Бывал ли ты во цвете летЛюбим, как я?.. О, верно нет!»
Хаджи в молчанье роковомСтоял с нахмуренным челом.«В твоих глазах ни сожаленья,Ни слез, жестокий, не видать!..Ах!.. Боже!.. Ай!.. Дай подождать!..Хоть час один… одно мгновенье!!..»
Блеснула шашка. Раз, – и два!И покатилась голова…И окровавленной рукоюС земли он приподнял ее.И острой шашки лезвеёОбтер волнистою косою.Потом, бездушное челоОдевши буркою косматой,Он вышел и прыгнул в седло.Послушный конь его, объятыйВнезапно страхом неземным,Храпит и пенится под ним:Щетиной грива, – ржет и пышет,Грызет стальные удила,Ни слов, ни повода не слышит,И мчится в горы как стрела.
Заря бледнеет; поздно, поздно,Сырая ночь недалека!С вершин Кавказа тихо, грозноПолзут, как змеи, облака:Игру бессвязную заводят,В провалы душные заходят,Задев колючие кусты,Бросают жемчуг на листы.Ручей катится, – мутный, серый;В нем пена бьет из-под травы;И блещет сквозь туман пещеры,Как очи мертвой головы.Скорее, путник одинокой!Закройся буркою широкой,Ремянный повод натяни,Ремянной плеткою махни.Тебе во след еще не мчитсяНи горный дух, ни дикий зверь,Но, если можешь ты молиться,То не мешало бы – теперь.
«Скачи, мой конь! Пугливым окомЗачем глядишь перед собой?То камень, сглаженный потоком!..То змей блистает чешуей!..Твоею гривой в поле браниСтирал я кровь с могучей длани;В степи глухой, в недобрый час,Уже не раз меня ты спас.Мы отдохнем в краю родном;Твою уздечку еще болеОбвешу русским серебром;И будешь ты в зеленом поле.Давно ль, давно ль ты изменился,Скажи, товарищ дорогой?Что рано пеною покрылся?Что тяжко дышишь подо мной?Вот месяц выйдет из тумана,Верхи дерев осеребрит,И нам откроется поляна,Где наш аул во мраке спит;Заблещут, издали мелькая,Огни джематских пастухов,И различим мы, подъезжая,Глухое ржанье табунов;И кони вкруг тебя столпятся…Но стоит мне лишь приподняться,Они в испуге захрапят,И все шарахнутся назад:Они почуют издалека,Что мы с тобою дети рока!..»
Долины ночь еще объемлет,Аул Джемат спокойно дремлет;Один старик лишь в нем не спит.Один, как памятник могильный,Недвижим, близ дороги пыльной,На сером камне он сидит.Его глаза на путь далекойУстремлены с тоской глубокой.
«Кто этот всадник? БережливоСъезжает он с горы крутой;Его товарищ долгогривыйПоник усталой головой.В руке, под буркою дорожной,Он что-то держит осторожноИ бережет, как свет очей».И думает старик согбенный:«Подарок, верно, драгоценныйОт милой дочери моей!»
Уж всадник близок: под гороюКоня он вдруг остановил;Потом дрожащею рукоюОн бурку темную открыл;Открыл, – и дар его кровавыйСкатился тихо на траву.Несчастный видит, – боже правый!Своей Леилы голову!..И он, в безумном восхищенье,К своим устам ее прижал!Как будто ей передавалСвое последнее мученье.Всю жизнь свою в единый стон,В одно лобзанье вылил он.Довольно люди <и> печалиВ нем сердце бедное терзали!Как нить, истлевшая давно,Разорвалося вдруг оно,И неподвижные морщиныПокрылись бледностью кончины.Душа так быстро отлетела,Что мысль, который до концаОн жил, черты его лицаСовсем оставить не успела.
Молчанье мрачное храня,Хаджи ему не подивился:Взглянул на шашку, на коня, –И быстро в горы удалился.
Промчался год. В глухой теснинеДва трупа смрадные, в пыли,Блуждая путники нашли,И схоронили на вершине.Облиты кровью были оба,И ярко начертала злобаПроклятие на их челе.Обнявшись крепко, на землеОни лежали костенея,Два друга с виду – два злодея!Быть может, то одна мечта,Но бедным странникам казалось,Что их лицо порой менялось,Что всё грозили их уста.Одежда их была богата,Башлык их шапки покрывал:В одном узнали Бей-Булата,Никто другого не узнал.
Боярин Орша
Глава I
Then burst her heart in one long shriek,
And to the earth she fell like stone
Or statue from its base o’erthrown.
Byron.[66]Во время оно жил да былВ Москве боярин Михаил,Прозваньем Орша. – Важный санДал Орше Грозный Иоанн;Он дал ему с руки своейКольцо, наследие царей;Он дал ему в веселый мигСоболью шубу с плеч своих;В день воскресения ХристаПоцеловал его в устаИ обещался в тот же деньДать тридцать царских деревеньС тем, чтобы Орша до концаНе отлучался от дворца.
Но Орша нравом был угрюм:Он не любил придворный шум,При виде трепетных льстецовЩипал концы седых усов,И раз, опричным огорчен,Так Иоанну молвил он:«Надежа-царь! Пусти меняНа родину – я день от дняВсё старе – даже не могуОбиду выместить врагу:Есть много слуг в дворце твоем.Пусти меня! – мой старый домНа берегу Днепра крутомБлиз рубежа Литвы чужойОброс могильною травой;Пробудь я здесь еще хоть год,Он догниет – и упадет;Дай поклониться мне Днепру…Там я родился – там умру!»
И он узрел свой старый дом.Покои темные кругомУставил златом и сребром;Икону в ризе дорогойВ алмазах, в жемчуге, с резьбойПовесил в каждом он углу,И запестрелись на полуУзоры шелковых ковров.Но лучше царских всех даровБыл божий дар – младая дочь;Об ней он думал день и ночь.В его глазах она рослаСвежа, невинна, весела,Цветок грядущего святой,Былого памятник живой!Так средь развалин иногдаРастет береза: молода,[67]Мила над плитами гробовИгрою шепчущих листов,И та холодная стенаЕе красой оживлена!..………………
Туманно в поле и темно,Одно лишь светится окноВ боярском доме – как звездаСквозь тучи смотрит иногда.Тяжелый звякнул уж затвор,Угрюм и пуст широкий двор.Вот, испытав замки дверей,С гремучей связкою ключейК калитке сторож подошелИ взоры на небо возвел:«А завтра быть грозе большой! –Сказал крестясь старик седой, –Смотри-ка, молния вдалиТак и доходит до земли,И белый месяц, как монах,Завернут в черных облаках;И воет ветер, будто зверь.Дай кучу злата мне теперь,С конюшни лучшего коняСейчас седлайте для меня,Нет, не отъеду от крыльцаНи для родимого отца!»Так рассуждая сам с собой,Крехтя, старик пошел домой.Лишь вдалеке едва гремятЕго ключи – вокруг палатВсе снова тихо и темно,Одно лишь светится окно.
Всё в доме спит – не спит одинЕго угрюмый властелинВ покое пышном и большомНа ложе бархатном своем.Полусгоревшая свечаПред ним, сверкая и треща,Порой на каждый льет предметКакой-то странный полусвет.Висят над ложем образа;Их ризы блещут, их глазаВдруг оживляются, глядят –Но с чем сравнить подобный взгляд?Он непонятней и страшнейВсех мертвых и живых очей!Томит боярина тоска;Уж поздно. Под окном рекаШумит – и с бурей заодноГремучий дождь стучит в окно.Чернеет тень во всех углах –И – странно – Оршу обнял страх!Бывал он в битвах, хоть и стар,Против поляков и татар,Слыхал он грозный царский глас,Встречал и взор, в недобрый час:Ни разу дух его крутойНе ослабел перед бедой;Но тут, – он свистнул, и взошелЛюбимый раб его, Сокол.
И молвил Орша: «Скучно мне,Всё думы черные одне.Садись поближе на скамью,И речью грусть рассей мою…Пожалуй, сказку ты начниПро прежние златые дни,И я, припомнив старину,Под говор слов твоих засну».
И на скамью присел СоколИ речь такую он завел:
«Жил-был за тридевять земельВ тридцатом княжестве отсельВеликий и премудрый царь.Ни в наше времечко, ни встарьНикто не видывал пышнейЕго палат, – и много днейВ веселье жизнь его текла,Покуда дочь не подросла.
«Тот царь был слаб и хил и стар,А дочь непрочный ведь товар!Ее, как лучший свой алмаз,Он скрыл от молодецких глаз;И на его царевну дочьСмотрел лишь день да темна ночь,И целовать красотку могЛишь перелетный ветерок.
«И царь тот раза три на днюХодил смотреть на дочь свою;Но вздумал вдруг он в темну ночьВзглянуть, как спит младая дочь.Свой ключ серебряный он взял,Сапожки шелковые снял,И вот приходит в башню ту,Где скрыл царевну-красоту!..
«Вошел – в светлице тишина;Дочь сладко спит, но не одна;Припав на грудь ее главой,С ней царский конюх молодой.И прогневился царь тогда,И повелел он без судаИх вместе в бочку засмолитьИ в сине море укатить…»
И быстро на устах раба,Как будто тайная борьбаВ то время совершалась в нем,Улыбка вспыхнула – потомОн очи на небо возвел,Вздохнул и смолк. «Ступай, Сокол! –Махнув дрожащею рукой,Сказал боярин, – в час инойРасскажешь сказку до концаПро оскорбленного отца!»
И по морщинам старика,Как тени облака, слегкаПромчались тени черных дум,Встревоженный и быстрый умВблизи предвидел много бед.Он жил: он знал людей и свет,Он злом не мог быть удивлен;Добру ж давно не верил он,Не верил, только потому,Что верил некогда всему!
И вспыхнул в нем остаток сил,Он с ложа мягкого вскочил,Соболью шубу на плечаНакинул он – в руке свеча,И вот дрожа идет скорейК светлице дочери своей.Ступени лестницы крутойПод тяжкою его стопойСкрыпят – и свечка раза дваИз рук не выпала едва.
Он видит: няня в уголкеСидит на старом сундукеИ спит глубоко, и поройВо сне качает головой;На ней, предчувствием объят,На миг он удержал свой взглядИ мимо – но, послыша стук,Старуха пробудилась вдруг,Перекрестилась, и потомОпять заснула крепким сном,И, занята своей мечтой,Вновь закачала головой.
Стоит боярин у дверейСветлицы дочери своей,И чутким ухом он приникК замку – и думает старик:«Нет! Непорочна дочь моя,А ты, Сокол, ты раб, змея,За дерзкий, хитрый свой намекПолучишь гибельный урок!»Но вдруг… о горе, о позор!Он слышит тихий разговор!..
1-й голос