мне привязались?! Мне до него и дела нет!
– Ну, нет так нет. – Кузьма махнул рукой и опять скрылся под навесом, застучал молотком.
А бабушка Таня потянула Еленку за руку, усадила снова рядом и даже уголком косынки, которую всегда носила на седой голове, вытерла ей слёзы.
– Ты, девонька, головку-то не теряй. Не то войдёшь в положение, а он тя и бросит.
– Он не бросит, – всхлипнула Еленка. – Сказал, никогда меня не обидит.
Бабушка Таня усмехнулась уголками губ:
– А хошь, расскажу, как мы с Гришей на Амуре очутились?
– Ну так вы ж с бабушкой Любой каторжанками были…
– Мы-то каторжанками, а вот Гриша с Кузьмой мастерами были. Гриша со своим тятей – по дереву, а Кузьма – по железу. Гриша с тятей, Степаном его величали, в Сибирь шёл вольным путём, а я на Урале жила, постельницей была на постоялом дворе. Там, на Урале, мы и встренулись. Токо и успели переглянуться. Меня тем же вечером заарестовали, будто бы я человека убила, а я, вот те крест, не убивала, однако ж засудили и – на каторгу, на семь лет! Так Гриша за мной вослед и пошёл, не схотел терять. Одного взгляда ему хватило! Ты представь себе, девонька: меня на каторгу гнали, а любовь за мной вослед шла! А опосля граф Муравьёв указание дал молодых каторжанок за казаков замуж выдавать, вот мы и поженились. Я уж на сносях была, твою мамку носила. И Люба с Кузьмой тож. Она ко мне в больничку рудничную пришла, я там фельдшеру помогала, Кузьму увидала и – всё! Их как заклинило! И Гриша меня в больничке нашёл. Уж какая там ночка была, – бабушка Таня закатила глаза, – вовек не забыть! Это тебе не на зейских песках миловаться.
Еленка вспыхнула ярче мака майского:
– Откуль ты про пески-то знаешь?
– Дак я всё про тебя знаю. То ж мужики не заметят, а нам, бабам, только глаз бросить – и всё ведомо.
Еленка испуганно оглянулась на кухню. Татьяна Михайловна хихикнула:
– Не боись, не скажу, однако Арина и сама глазаста.
И тут, будто к слову, мать вышла на порог кухни:
– Ага, явилась-таки! А чего так скоро? Мы раней полуночи и не ждали.
Еленка вскочила:
– Мамань, я на пристани была. Там пароходы наши, побитые китайцами, пришли.
– Как это побитые китайцами? – вышел из завозни дед Кузьма.
Еленка рассказала, что видела. Они с Черныхом как раз вернулись из-за Зеи – это она в своём рассказе благоразумно опустила – и влились в толпу встречавших. Про раненых упомянула мельком, но мать на этом месте охнула и схватилась рукой за грудь:
– И много их, болезных?!
– Дак мы не считали, – проговорилась и язык прикусила, но матери не до того было.
– Охти, господи! – причитала она, опустившись на ступеньку кухонного крылечка. – Чё ж теперича будет?!
Дед тоже расстроился жутко. Сел на лавку и обхватил рыжую голову руками:
– Ай как нехорошо! Ой как всё худо!
– Да ты-то чё, Кузя, так убивашься? – подошла Татьяна Михайловна. – Али не казак боевой? Ну постреляли малёхо, поранили кой-кого – всё перемелется.
– Ничего-то ты, Танюха, не понимашь! То ж война не понарошку, всамделишна, а наши Федя с Ванькой в самом пекле окажутся. Арина вона сразу скумекала.
Тут уже пригорюнились все. Две недели миновали, как ушла полусотня в Китай, и, само собой, от родимых нет никаких весточек. Как тут не загоревать! До того держались, виду не подавали, а теперь – как прорвало: Арина с дочкой в голос заревели, да и бабка Таня слезу пустила. Дед сидел и голову лохматил.
Лохматил-лохматил и вдруг встал:
– Пойду к генералу, пущай запросит по телеграфу, как там, где там наши казачки.
– Пойди, папаша, пойди, – встрепенулась Арина Григорьевна. – Тебя генерал уважит, и связь у него с этим… как его?.. Сунгари небось напрямки.
Однако вернулся дед, можно сказать, ни с чем: связь с Сунгари прервалась несколько дней назад. Правда, запрос атаман послал в Хабаровск, но дойдёт ли до Сунгари – неведомо. Хотелось деду поговорить о ситуации с пароходами – Грибский извинился и отказал. Причина была веская: командующий войсками отправлял военную помощь казачьим постам напротив Айгуна. Дело там затевалось серьёзное.
Второго июля в 12 часов дня Городская дума Благовещенска собралась на экстренное заседание.
Заседание действительно должно было быть экстренным и начаться на два часа раньше, но внезапно заболел городской голова Кириллов – врач констатировал кишечный грипп и уложил больного в постель на целую неделю, – и место председателя занял член управы Верещагин.
Вопрос был один, но чрезвычайно важный: организация обороны города от возможного вторжения китайских мятежников и солдат. Комендант города Орфёнов, присутствовавший на заседании, предложил создать вольную охранную дружину, разбить береговую линию в пределах города на несколько участков и распределить по ним добровольцев более или менее равномерно.
– А если они пойдут тысячами? – спросил один депутат.
Орфёнов развёл руками, но добавил:
– Для тысяч надо готовить лодки, мы успеем заметить и отступить.
– Отступи-ить?! – возмутился депутат. – Отдать город им на разграбление?!
– Жизнь людей дороже, – твёрдо ответил комендант и снова добавил: – А может, и помощь из Хабаровска подоспеет. Губернатор запрос послал.
– Господа, предложение по дружине мне кажется весьма дельным, – сказал Верещагин. – Если нет других, давайте голосовать. Лишнего времени нет.
Предложение приняли. Десять вёрст береговой линии разбили на шесть участков, выбрали для них начальников и помощников, главным по обороне предложили подполковника Орфёнова и тут же отрядили его в сопровождении двух гласных думы с постановлением к военному губернатору – на согласование и одобрение.
Генерала едва успели застать: ещё десяток минут – и пришлось бы догонять на зейском перевозе, а то и дальше. Он уже садился в пролётку, чтобы ехать в Маньчжурский клин: собирался на месте провести рекогносцировку и принять решение по противодействию вторжению. Четыре казака сопровождения гарцевали рядом на конях, а возле пролётки стоял полицеймейстер Батаревич с вытянутым угрюмым лицом: он только что получил нагоняй из-за очередной драки пьяных горожан с китайцами.
– Хватит хмуриться, Леонид Феофилактович, – говорил губернатор. – Ну, упрекнул я вас, так ведь упрекнул за дело, вернее, за отсутствие оного. С китайцами надо поступать по закону, то есть не чинить над ними никакого насилия…
– Да как же не чинить, ваше превосходительство?! – воскликнул Батаревич. – Шныряют они всюду, где не положено, будто бы редиской торгуют, а сами высматривают, высматривают… Возле лагеря военного! Редиской они, вишь ли, торгуют, как будто у солдат деньги есть редиску покупать! Шпионы, как есть шпионы!
– Шпионство