Боже сохрани!
— Для этого не потребуется никаких усилий, — настаивала Алекса. — И начальных вложений. Эти козы вполне самодостаточны. А для стрижки хватит одного или двух пастухов. Конечно, надо тщательно продумать проблемы сбыта…
— Дьявол! — воскликнул граф. — Возможно, судьба, подчиняясь непонятной прихоти, свела нас вместе в качестве номинальных партнеров в «Волчьем логове», но это временно и не дает вам права вмешиваться в мою жизнь.
Испуганная криком коза удивленно заблеяла и на всякий случай отбежала подальше от Алексы.
— Это не мой дом, — выпалил граф, — и не ваш тоже.
— Черт с вами, Коннор Линсли! — Теперь и Алекса тоже кричала. — Вы слишком стараетесь при каждом удобном случае напомнить, что на земле нет места, которое я могла бы по праву считать своим домом. И нет никакой необходимости постоянно напоминать, как сильно вас раздражает мое присутствие.
Она воинственно вздернула подбородок, но Коннор успел заметить, что ее ресницы повлажнели от слез. И все же Алекса не позволила им пролиться.
— Я всего лишь хотела помочь. Если я вас оскорбила, приношу извинения. — Она часто и неровно дышала. — Почему вы так меня ненавидите? Потому что я вижу в вас то, что не вписывается в созданный вами образ?
Коннор ответил не сразу.
— Я вовсе не испытываю к вам ненависти, леди Алекса, — в конце концов пробормотал он. — Далек от этого.
— Тогда почему вы так отвратительно со мной обращаетесь? — спросила она.
Коннор стоял достаточно близко, чтобы видеть рыжие и золотистые искорки в ее распущенных волосах.
— Потому что вы воспламеняете огонь в моей крови, который прожигает меня до костей. — Протянув руку, он провел подушечкой пальца по ее щеке. — Потому что я боюсь вас, ahlainn.[5]
— Я… я не понимаю.
Граф впился в ее губы неожиданным жадным поцелуем. Это было неправильно — ох как неправильно. Его внутренний голос громко выкрикивал предостережения, но какое-то время кровь так сильно шумела в ушах, что он ничего не слышал. К черту благоразумие! Неудовлетворенность, желание и еще какие-то эмоции, о которых прежде он и думать не хотел, вскипели в его душе.
Испустив глубокий мрачный стон, Коннор всосал ее нижнюю губу, почувствовав чистый сладкий вкус ее естества. Он обхватил руками ее лицо, и тепло мягкой нежной кожи согрело загрубевшие ладони.
— Ох…
Алекса порывисто прильнула к Коннору, открывшись для него с такой готовностью, что у него защемило сердце. Ее пальцы запутались в его волосах.
— Милая… ahlainn…
Нежное гэльское слово унес порыв ветра. Коннора бросило в жар, когда Алекса выгнулась в его объятиях, и его отвердевший фаллос уперся в ее надежно укрытый юбками живот.
Это было безнравственно и по-настоящему порочно. Алекса заслуживала большего, чем одержимого похотью мужчину, покушающегося на ее невинность. Разум в конце концов одолел первобытные инстинкты. Коннор убрал руки и отступил.
— Я не понимаю, — повторила Алекса.
Словно в недоумении, она притронулась пальцем к своим губам, еще хранившим тепло его поцелуя.
— Господь Всемогущий, я тоже, — пробормотал Коннор, повернулся к ней спиной и заковылял прочь. — Давайте на этом остановимся.
Горячий и холодный.
Мужчины — загадочные существа в отличие от печей…
Алекса переместила лезвие чуть левее и сумела затянуть винт.
— Ну вот, полагаю, это решит проблему. — Вынырнув из незажженной печи, она поставила на место железную сковородку. Та стояла ровно.
— Большое спасибо, миледи. Пальцы Джозефа стали слишком неуклюжими, чтобы выполнять такую работу, так что я привыкла к сломанной печи. — Морщинистое лицо миссис Коллоуэй расцвело улыбкой. — Нам очень повезло с такой замечательной хозяйкой дома. Нет ничего такого в Линсли-Клоуз, что вы не смогли бы наладить.
«Ничего, кроме собственных, вышедших из повиновения эмоций», — подумала Алекса. Но ей доставила искреннее удовольствие похвала миссис Коллоуэй. Первоначальная сдержанность старой домоправительницы исчезла без следа, и Алекса чувствовала, что ей здесь рады.
— О да, миледи. — Девочка, нанятая, чтобы помочь с уборкой, энергично закивала. — Я никогда не думала, что утонченная молодая леди может знать все то, что знаете вы. Я и маме так сказала.
— Нужда — хороший учитель, — усмехнулась Алекса, вытирая тряпкой испачканные руки. — Уверена, ты имеешь больше полезных навыков, чем я, Бекки.
Девочка зарделась от удовольствия.
— Вы очень добры, леди Киллингуорт.
Алекса едва удержалась, чтобы не оглянуться через плечо.
Бекки положила на стол пакет.
— Мама передала бифштексы, которые вы просили, и еще отбивные из ягненка и немного бекона. — Девочка немного помолчала и поставила рядом с пакетом корзиночку яиц. — А это передала вам миссис Диверс. Все очень рады, что в Линсли-Клоуз поселилась молодая графиня.
— Мне здесь тоже очень нравится, — сказала Алекса, понадеявшись, что зола из печки припудрила ее физиономию и скрыла виноватый румянец.
Она ненавидела ложь, но успокаивала себя мыслью, что никому не делает зла, наоборот, даже немного помогает. Накануне она предприняла поход в расположенную неподалеку маленькую деревеньку и сделала несколько покупок. Несмотря на скромность, они были встречены с благодарностью, и Алекса планировала на днях вернуться с более полным списком необходимых вещей.
— Вы и его сиятельство останетесь здесь надолго? — спросила Бекки.
— Ну, это будет решать его сиятельство, — вздохнула Алекса, — но я в этом сомневаюсь.
— Жаль.
Девочка выглядела разочарованной. К своему немалому удивлению, Алекса обнаружила, что тоже сожалеет о неминуемом отъезде. Она предпочитала первозданную дикость поросших вереском пустошей и незамысловатые удовольствия сельской жизни искусственному блеску и тщательно спланированным ритуалам Лондона. Здесь, как и в Йоркшире, она могла свободно дышать свежим воздухом, бродить по окрестностям, не опасаясь, что за ней следят старые сплетницы. А море… ей будет не хватать мерного гула прибоя, разбивающегося о скалистый берег.
Но что пользы сожалеть?
Когда Бекки выходила через дверь кухни, Алекса заметила Коннора, направлявшегося к прибрежным утесам. В последние дни он часто гулял. Она уже несколько раз видела его внушительную фигуру на вершине скалы, о подножие которой с грохотом бились волны. Ветер трепал его волосы и раздувал плащ.
Одинокий волк. Неужели он никогда не устает от одиночества, на которое сам себя обрек, одиночества и физического, и эмоционального?