— Не в том дело, магистр. Не в том. Если ты хотел оставить меня здесь до тех самых пор, пока магия не канет в Бурлящую бездну, то мог бы открыть всю правду. Да и тогда не точно, что я бы решил остаться здесь. Я имею право думать о себе, а не о благе Неймерии. Все то отчаяние, с каким я презирал волшбу, пропало. Пропало, как только я узнал, что все те люди, в чьих смертях я винил магию, живы. И о чем ты так благополучно умолчал.
Магистр помедлил.
— И что теперь? Сейчас ты действительно считаешь, что, раз однажды кому-то удалось выжить, теперь они навеки защищены от смертельных чар? Ты глуп и наивен, если смеешь так считать, — слова магистра громыхали самым грозным голосом.
— По крайней мере, это мое решение. Не навязанное ни тобой, ни кем-либо еще. А сейчас выпусти меня, и я сохраню тебе жизнь.
Но магистр не пошевелился.
Тогда странник медленно потянул меч из-за спины. Властелин башни высунул из рукавов старые длинные морщинистые пальцы.
— Сейчас биться придется насмерть, учитель. Варианта, который устроил бы нас обоих, не осталось.
Тогда маг снова ничего не ответил, но к его шершавыми ладоням одна за другой принялись тянуться песчинки. Из стен, пола, потолка. Песчинки просыпались сквозь сухое дерево, выбирались из щелей прямо с улицы и сыпались с потолка, словно снаружи случилось сильнейшее землетрясение, способное разрушить башню, но сперва проверяющее ее на прочность. Частицы в одно мгновение превратились в камень. Но магистр медлил и не бросал его в противника.
— Не заставляй меня, медведь, собственноручно убивать то, чему я больше всего желаю жизни.
Сарвилл медленно закрыл глаза, подтверждая тем самым какое-то свое решение, и открыл их так же резко, как его свободная рука вылетела вперед и направила ладонь перед собой. Три жреца, стоящие за спиной у Магистра Стихий, вспыхнули, словно сухие листья, и во мгновение ока превратились в пепел. Стоять оставался лишь жрец в красной мантии, огонь на котором потух, не оставив и следа пламени.
— Что ты наделал! — взвыл хранитель башни голосом, которым никогда не говорил прежде.
Но Сарвилл не стал слушать, о чем кричит маг, желая не тратить драгоценное время. С мечом наперевес он бросился за спину магистру, увернувшись от брошенного в него наколдованного камня, подбежал к жрецу в красной мантии, что приходил к нему во сне, и проткнул того насквозь. Жрец не сопротивлялся. Он упал на колени, склонил голову и дождался, когда лезвие меча странника вынырнет у него из живота и коснётся шеи — голова, укутанная в капюшон, скатилась к ногам магистра. Властелин башни попытался что-то выкрикнуть, но Сарвилл уже наступал, не позволяя тому молвить и слова.
Зойа рассекала воздух над головой Магистра Стихий, который в последний момент успел пригнуться. Затем сталь вошла в тело хранителя, не умеющего обращаться со своим телом так же ловко, как с руками. Бывший учителем странника закашлялся.
Тощие пальцы магистра вцепились в лезвие и потащили его из своего тела. Через несколько попыток неимоверных усилий острие окровавленного меча вышло наружу вместе с глухим стоном раненого. Поверженный маг зловеще засмеялся и скатился на пол, опершись на колонну, стоящую позади него и оставляя на ней кровавый след.
— Ты победил, — прохрипел он, пытаясь зажать рану окровавленными костлявыми ладонями. — Я недооценил тебя. Нужно было сказать раньше. Теперь ничего не исправить.
Тень медведя падала на поверженного врага, но он все еще не решил, сохранить ему жизнь или приговорить к смерти.
— Что бы ты ни хотел сказать, это моя судьба — остановить то, чего все опасаются. А значит, твое поражение сегодня было предначертано.
— О нет, медведь, — он смеялся, позволяя крови вытекать из раны. — Ошибаешься. Если бы я сказал раньше, что, покусившись на свободу, тебе придется убить собственного отца. Ты бы смирился.
Странник сперва вроде бы не расслышал и не понял того, о чем сказал магистр, но в какой-то момент самое настоящее адское пламя охватило его нутро, а глаза впились в умирающего чародея, видя перед собой, казалось, лишь серый камень колонны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты лжешь! Ты не мой отец!.. — Раскрытыми от ужаса глазами странник смотрел на магистра.
Властелин башни усмехнулся, но тут же закашлялся и брызнул из темноты капюшона кровью на пол.
— Конечно, нет, медведь. Твой отец мертв, в отличие от моего еще живого тела. Он лежит позади тебя.
— Ты?.. — Странник обернулся к бездыханному телу жреца в красной мантии.
— Он мертв. В противном случае ты бы не смог даже ранить меня.
— И ты не сказал мне?.. — С мокрых волос Сарвилла капал пот. Когда он смотрел на неподвижное тело своего отца, в его глазах бушевало пламя.
Хранитель Башни Стихий мог ответить. Мог рассказать историю отца своего убийцы, чтобы измучить его совесть и истерзать его душу. Мог молить о пощаде или просить прощения, но он знал наверняка, что никакие слова не спасут его теперь и никакие слова не принесут ему другого покоя, кроме того, что ждет всех мертвых. Смерть от руки того, на кого он возлагал самые большие надежды, неизбежна. В любой другой момент попытки выжить могли оказаться успешными, но не теперь. Не теперь, когда не магия, а самая настоящая человеческая ложь убила отца узника, пусть и рукой собственного сына.
Сарвилл некоторое время стоял неподвижно. Лишь его грудь поднималась и опускалась от тяжелого дыхания. Затем он обернулся, подошел к Магистру Стихий, сверкнул своими разноцветными глазами, сделал легкий замах, и лезвие впилось в колонну — голова властелина Башни Стихий скатилась с плеч и превратилась в пепел.
Глава 8
Кони мчались по дороге, разбрасывая снег копытами. Колеса разносили скрип по укрытому белоснежным покрывалом полю, а цепь из воинов в меховых накидках, с деревянными щитами на спинах и топорами на поясах тянулась за телегой.
Вьюга, преследующая путников с самого утра, никак не усмирялась и порошила меховые шапки северян. Два коня, идущие впереди отряда, поравнялись.
— Надо было мне ехать отдельно. Сейчас я только задерживаю остальных, — проговорила женщина, облаченная в белые меха, отличающаяся от остальных фигурой, тонкими чертами лица, узкими глазами и отсутствием оружия.
— Я тебя никогда не оставлю, Эстарада. На Расколотых Островах сейчас неспокойно. Инквизиция вот-вот настигнет нас, клянусь Богами. Поэтому держаться вместе необходимо для безопасности.
Еще одна лошадь догнала впереди едущих.
— Конунг Искрад. С Расколотых Островов вести.
— Так вещай. Чего ждешь?
— Ярл Гонур Свирепый собрал армию и двинулся на Амарилиз.
— Давно?
— День как.
— Ясно. Продолжаем путь, примем бой у стен города.
Гонец кивнул, дернул коня и отстал от повелителя.
— Если метель не похоронит нас заживо, то мы одолеем ярла у Амарилиза. — Женщина посмотрела на конунга синими глазами.
— Не похоронит, — спокойно ответил он. — Во что бы то ни стало береги нашу дочь, жизнь моя. В ней все прошлое и будущее Холденфелла.
— Будь уверен, Искрад, ярл лишится своих рук прежде, чем они дотянутся до нее.
Отряд продолжал идти сквозь набирающую силу метель. Тонкие стволы деревьев гнулись под натиском ветра, голые сухие ветви хлестали путников, проходящих по небольшому пролеску, а завешанное слоем вьющегося снега солнце едва проглядывало на небесах.
Чем дольше они шли, тем труднее лошадям было передвигаться. Копыта тонули в пучине рыхлого снега, достающего уже до их колен, а телега в один момент и вовсе застряла. Воины, идущие позади, столпились вокруг нее и даже общими усилиями не смогли сдвинуть повозку с места. Тогда маленькую девочку пересадили на коня к матери, а остальные вещи как могли раскидали по лошадям и двинулись дальше.
Северяне передвигались медленно, прорываясь, казалось, через пучины болот, а не сквозь мягкий осевший снег. Из-за метели путники не слышали друг друга и кричали что есть мочи, если им что-то могло понадобиться друг от друга.