Читать интересную книгу Норвежский детектив - Герт Нюгордсхауг

— Мы такие штуки видали, — не поверил мне грубый таможенник.

— Да уж, конечно, что стоит взять с собой в Лондон автобусный билет и шоколадную обертку, — добавил вежливый.

— Дома, в Тронхейме, у меня сохранилась квитанция, — сказал я.

— Тогда давай домой за квитанцией, — предложил грубый. — А куртка пока у нас побудет.

— Таковы правила, — извинился вежливый. — Уж не взыщите.

Вот почему днем я оказался в помещении Таможенной службы на Браттэре с квитанцией на кожаную куртку (1 шт.) по цене три тысячи четыреста крон. Служащий, однако, лишь выразил сожаление, поскольку куртка все еще находилась в Вэрнесе, и предложил зайти завтра.

Вокруг этих событий и крутились мои мысли, когда я столкнулся с Акселем Брехеймом у «Мишёнсотеля». Он пробормотал что-то невразумительное и прошел дальше, не подав виду, что узнал меня. Возможно, он меня действительно не узнал. Ничто в его походке и позе не говорило о собранности, он был воплощение самой рассеянности.

Мне даже пришло на ум сравнение с незадачливым охотничьим псом, позабывшим, чей след он только что взял, то ли белой куропатки, то ли пластмассового Утенка Дональда. Чудо, что он остался в живых, когда только что переходил улицу на перекрестке у площади Принца.

— Выпьем по чашке кофе? — предложил Аксель Брехейм, когда я догнал его.

— Я своим ушам не поверил, — сказал я и кивнул в сторону недопитой кофейной чашки, стоявшей перед полицейским. — Думал, ты предложишь бутылку раздавить.

— Стал бы я тогда тебя в кафе при «Мишёнсотеле» приглашать, — возразил он и посмотрел по сторонам. — Они все перестроили с тех пор, как я был тут в последний раз.

Я кивнул:

— Ассортимент у них тот же остался. Только теперь тебя за столиком обслуживают и цены почти вдвое выросли.

— Но до пива-то дело еще не дошло?

Не понять было, что скрывалось за едва уловимым оттенком надежды в его голосе, то ли желание, чтобы Иисус как можно скорее оказался в кафе и превратил воду в пиво, то ли стремление, собрав всю волю в кулак, обойтись без горячительного.

Я покачал головой.

— Ты же сам кофе предложил, — сказал я и приподнял чашку, как бы собираясь чокнуться. Скорчив гримасу, Аксель Брехейм повторил мой жест.

— У меня свидание с молодой дамой, — абсолютно серьезным тоном пояснил он, — куда мне лучше всего явиться трезвым. Твое здоровье.

— С молодой дамой? — переспросил я, не вполне понимая, верить ему или нет. Полицейский тоскливо улыбнулся.

— Нет, — ответил он, — я не шучу. Это слишком печальная история, тут уж не до шуток.

Его коричневые собачьи глаза отразились в остатках кофе на дне чашки.

— В «Тунге», — сказал Брехейм. — Я встречаюсь с ней в «Тунге». У нее там отдельная комната.

— Марсела… — Я произнес это имя как бы одними губами, едва слышно. Но полицейский проницательно поглядел на меня.

— Ты ее знаешь?

— Нет, просто читал об этой истории в газетах. А потом вчера вечером ее брат поселился в «Отеле Торденшолд».

— Эх, черт возьми…

— В газетах пишут, что следствие закончено, — сказал я.

Аксель Брехейм сделал движение рукой, ясно давая понять, какого он мнения о журналистах.

— Следствие никогда не заканчивается до решения суда, — начал он. — Даже когда обстоятельства дела настолько бесспорны, как в данном случае. Всегда надо уточнить кое-какие детали, прояснить неясности, устранить сомнения.

— Кроме того, — добавил он, — в этом преступлении замешан иностранный подданный. Потому и важно показать, что полиция к своим задачам относится всерьез. Так ты говоришь, брат ее объявился?

— Вчера вечером.

Судя по выражению его лица, Аксель Брехейм вернулся в то состояние, в каком пребывал, переходя перекресток у площади Принца. Я налил еще кофе.

— Значит, дело ясное? — спросил я.

Полицейский вздрогнул, как будто я крикнул «Взять!», а он забыл, что эта команда означает.

— Как Божий день, — ответил он. В голосе его послышалась нервозность, когда он продолжил — Надеюсь, ты не собираешься совать в него свой нос?

И с глубочайшей и полнейшей убежденностью я ответил:

— Ни в коем случае. У меня и мысли такой не возникало.

4

Я стал бывать в кафе задолго до того, как в норвежском языке появился термин «кафейная культура». Я ходил и хожу в кафе, потому что это составляет часть моего образа жизни. Кафе, или, лучше сказать, кафетерии, где подают котлеты под соусом, кофе и глазированную сырковую массу в тонких вафельных стаканчиках, занимают в норвежской душе такое же место, как «Девятичасовые вести»[5] и Учредительное собрание в Эйдсволле[6]. Так называемая «волна», возникшая в восьмидесятые годы, когда стали появляться заведения со «стильными», сверкающими красками интерьерами из стали, с дорогим французским «Перье» вместо норвежского «Фарриса», с безвкусным кофе-каппучино в тонких белых чашках, всегда казалась мне не чем иным, как симптомом глубокого кризиса самосознания у целого поколения норвежцев. Но все же и на столь мрачном фоне общественного развития осталось одно светлое пятно: прежняя «кафейная культура» выжила во всех ее многочисленных вариациях от «Ферекафе» в Скансене до «Кафе Йорнет» в «Отеле Британия».

Бистро «Три зала» наименее «стильное» из всех известных мне кафе.

Раньше оно называлось «Бистро сада Лёйтен», а в народе именовалось «Кишкой». Последним кафе обязано тому, что располагалось в длинной, как кишка, пристройке к деревянному дому на Репслагервейта, напротив автобусной станции. Благодаря такому географическому положению часть его посетителей составляют приезжающие в город крестьяне, но в основном в нем находят приют горожане, понимающие толк в хорошей еде и внимательном отношении обслуживающего персонала. Смена вывески произошла несколько лет назад вместе со сменой владельца и реконструкцией всего заведения. Но все эти изменения не затронули традиционных привычек местных жителей. Важнее, в этом смысле, было, наверное, строительство нового и не отличающегося большой красотой здания автобусной станции со своим кафе. Но по моим наблюдениям, прежние требовательные завсегдатаи все так же предпочитают проводить время в «Трех залах».

Никто не сможет упрекнуть проектировщика новой «Кишки», что он руководствовался принципами современной и «стильной» архитектуры или единым замыслом интерьера всего заведения. Если, разумеется, не считать смешение разных стилей архитектурным принципом. Есть также основания полагать, что автор нового названия закончил среднюю школу с не самыми высокими оценками своих знаний в области математики, поскольку кафе располагает скорее четырьмя, нежели тремя залами. Кроме того, можно предположить, что кондитер, ответственный за форму выпекаемых здесь пирожных, никогда не сдавал экзамен на это звание, в противном случае дело кончилось бы самым грандиозным провалом в истории этого славного профессионального цеха.

Но все это говорится не ради критики. Ибо смешение стилей придает череде залов особый шарм, а здешние пирожные, хоть и неуклюжи на вид, но зато самые вкусные во всем городе и, как всё остальное, чем потчуют в кафе, выпекаются прямо на месте. И уже в третий твой приход сюда буфетчица за стойкой знает, берешь ли ты к кофе сахар и сливки, или нет.

Я часто захожу в «Три зала», когда мне хочется побыть одному, без особого риска встретить знакомых. В тот день я обосновался в самом дальнем из четырех залов на втором этаже, с кофейником, «Дон Кихотом» Мигеля де Сервантеса Сааведры и попытался забыть свою стычку с Королевской таможенной службой Норвегии. Когда ушла компания студентов из «Технички», я остался в полном одиночестве. Снизу, из «Каминного зала», до меня доносились обрывки разговора двух женщин, принадлежащих к одной из небольших религиозных общин, в большом множестве распространенных в самой южной части Среднего города. Они обсуждали разные точки зрения на проблему крещения взрослых. Внезапно дискуссию заглушил возбужденный разговор на каком-то иностранном языке.

Собеседники поднимались по лестнице на второй этаж.

Это были мужчина и женщина. Мужчину я узнал.

Им оказался Марио Донаско. Водитель такси из Кесон-Сити.

Он пришел в сопровождении худощавой, небольшого роста женщины, судя по внешности, тоже филиппинки. Но это не была его сестра.

Мне она показалась чем-то знакомой.

Заметив меня, Марио заговорил по-английски. Мне не упомнить такой же широченной улыбки, в какой расплылось его лицо.

— А, Антонио! — воскликнул он с таким жаром, будто мы с ним были хорошо знакомы долгую жизнь. Он повернулся к невысокой женщине, стоявшей с застенчивым видом.

— Тереза, — сказал он, — это Антонио. Я тебе рассказывал о нем в автобусе. Антонио, это Тереза Рённинг. Она замужем за норвежцем. Полиция использует ее в качестве переводчицы на допросах Марселы.