Мое внимание привлекают вьючные лошади. К наброшенным на их спины попонам прикреплены деревянные или из рога оленя крючки, по два с каждой стороны, соединенные между собой веревками. На эти крючки подвешивается багаж, чаще всего плетеные корзины, по одной или две с каждой стороны. При нечетном числе корзин одну кладут поперек спины, чуть ли не на шею животного.
Проводник то и дело спрашивает у встречных, как пройти в Маталоко. Парень явно не знает дороги. Удивляется, когда я отказываюсь нанести визит здешнему священнику и показываю на часы. Мы уже более семи часов в седлах, через три с половиной часа стемнеет, ехать еще далеко, моя лошадь спотыкается, часто падает на колени, упирается, когда предстоит спуск с горы, а иногда просто останавливается и не желает идти. Приглядываю место для отдыха. Я с удовольствием вытянул бы одеревеневшие ноги. Что за седла? И что за лошади? Бедняги едва плетутся шагом. Мой вес им вообще не по силам. Самое большее, на что они способны, это на скверную трусцу.
Проезжаем через бамбуковый лес. Наталкиваемся на аккуратный каменный алтарь, где приносят в жертву кербау. Видно, этим алтарем давно никто не пользовался: растущим вокруг деревьям больше десяти лет.
Снова холмистая саванна. И вдруг — под деревом автомобиль. Откуда он здесь? Оказывается, есть дорога, по которой некоторые машины могут проехать. Ну ладно, машина так машина. Но моя лошадка почему-то не хочет с этим мириться. Ни за что не желает проходить мимо нее. Никакие уговоры не подействовали. Пришлось спешиться и сделать большой крюк. После этого мое терпение лопнуло. Лошадка же этого не поняла, потому что продолжала бастовать: сначала она не пожелала войти в реку, потом не хотела выйти из нее. Тогда я ее предал: согласился поменяться лошадьми с проводником. Дальше я ехал на его пегой, а моя упрямица при всякой попытке показать характер получала хороший удар веревкой.
Пегая оказалась хорошей и умной лощадкой. На последнем участке пути, во время подъема, когда лошадям приходилось идти то по уступам, то по камням, она сама находила дорогу. Я только успевал поднимать ноги над особенно большими камнями. Иногда даже ложился ей на спину.
Тяжелая дорога. Лошади еле плетутся. Проводник все время кричит, что их нужно бить. Я твержу, что животные стараются из последних сил и что их могут бить только плохие люди. Бедняги едва держатся на ногах, а предстоит подъем в гору, на перевал. Страшно подумать. Надо дать лошадям передохнуть. А вот и лужайка. Но тут в зарослях что-то задвигалось, послышалось фырканье, и на дорогу выскочили буйволы. Вначале животные — их было шесть или семь — неслись прямо на нас, а потом резко свернули к реке. Мы последовали за ними. Немного освежившись у воды и напоив лошадей, присоединяемся к двум похожим на арабов всадникам в плащах и головных платках. Поскольку они хорошо знают дорогу, мы можем спокойно следовать за ними.
На перевале дует сильный ветер. Кажется, будто я в Татрах. Маталоко не видно, а уже шесть часов. Еще немного — и стемнеет.
— Ничего, — говорит проводник, — уже близко.
Едем дальше. Въезжаем в селение, минуем какие-то сады, заборы… Костела не видно…
— Мы на правильной дороге?
— Наверное.
— Фью-ю… Нехорошо. Ты здесь когда-нибудь был?
— Еще нет.
Ай да проводник!
Между тем кони начинают беспокоиться. Дороги совсем не видно. Того и гляди вместе с камнями полетишь вниз. Хорошо, что я заметил расселину. Остановил коня буквально в метре от нее. Нет, так не годится. Решаю свернуть с дороги в сторону огоньков какой-то деревни, примерно в километре от нас. Там можно будет взять проводника. На наше счастье, он сразу нашелся. Это один из двух всадников, за которыми мы следовали по пути на перевал. Теперь мы на верном пути, но нам еще предстоит полтора километра тяжелейшей дороги. Наш новый проводник пошел впереди, мы следом. Увидев впереди себя бодро шагающего человека, моя лошадка обрела уверенность в себе. (Скорее носом, чем глазами, отыскивает дорогу среди камней.
С каким облегчением я вздыхаю, когда мы наконец преодолели подъем. Теперь дорога идет вдоль ограды семинарии. Здесь наш любезный проводник прощается с нами. Теперь мы без труда справимся сами. Мой спутник все время говорит о каком-то румах тингги (высоком доме). Не вижу, здесь никакого высокого дома. Только позднее узнал, что местные жители в свое время так называли двухэтажное здание семинарии, в котором жили ксендзы и которое тогда действительно было самым высоким строением в этой части Флореса.
Остановился я у здешнего священника Яна Козловского. Он покормил меня и устроил ночлег. Какой роскошный ужин: молоко, которого я не брал в рот с тех пор, как сошел с корабля.
Я очень устал: шутка ли — двенадцать часов в седле! Тем не менее надо решить вопрос о том, как добраться до Маумере. Я хотел бы отправиться как можно скорее. Рассчитывать на корабль в Энде не приходится, он отправляется завтра, но, может быть, удается долететь от Маумере до Денпасара самолетом? Тогда я побывал бы еще на островах Бали и Ломбок.
Климат здесь совсем иной, чем в Бангке. Ночью спал под одеялом!
Семинария в Маталоко недавно праздновала свое сорокалетие. Следы этого события можно увидеть на стенах в виде рогов кербау. Судя по их числу, юбилей отмечался очень широко и торжественно. Степень значительности праздника здесь вообще выражается числом убитых животных. Когда, например, деревня Вого в свое время переселялась с гор ближе к полям, в долину, где условия жизни лучше (в горах она была защищена от врагов, что с прекращением междоусобных войн перестало иметь значение), сто кербау пало под ударами парангов. О том, чтобы съесть столько мяса, естественно, не могло быть и речи. Туши разлагались, отравляя смрадом окрестности. Но разве это имеет значение, если память и слава об этом торжественном пире сохранятся на долгие годы? Власти и здесь не одобряют такого рода пиршеств, однако научить людей разумно отмечать праздники — дело не простое.
Чтобы не терять времени, изучаю окрестности. В таких деревнях, как эта, можно увидеть много интересного. Вот, например, столб, прикрытый небольшим навесом, весь украшенный великолепной резьбой. На Флоресе резьбу я вижу впервые. Столб символизирует мужскую силу, стоящий рядом домик — женскую. В деревне, расположенной недалеко от семинарии, установлено три таких столба, из них два без домиков. Один из столбов увенчан небольшим крестом. Из-за этих столбов порой бывают недоразумения. Поставленные бог знает когда, эти столбы неприкосновенны до сих пор. Однажды произошел форменный скандал: перед одной из церквей оказался такой столб. Епископ велел приходскому священнику его убрать. Тот отказался. Будучи индонезийцем, и притом родом с Флореса, он хорошо знал своих земляков и не хотел из-за столба рисковать жизнью. Священник в шутку сказал, что приедет ночью на мотоцикле, обольет столб бензином и подожжет его.