бараках. А через полгода их включили в
Himmelfahrtskommando – команду «пути на небеса». Вим не стал спрашивать, что это значит. Ему все было ясно. Места прежних девиц заняли новые.
Клиентами борделя были Funktionshäftlinge, капо, мастер, Blockältesten и охранники из Stubendienst. Им позволяли посещать бордель в награду за исключительно хорошую работу. Один из капо, Фридрих, стал настоящим сутенером.
В марте на севере Германии все еще было холодно. Вим не чувствовал, что война скоро кончится. Ходили слухи, что американцы пытались форсировать Рейн в пятистах километрах к югу у Ремагена, между Бонном и Кобленцем, но никто не знал, удалось ли им это. Вим продолжал работать в гараже и при любой возможности старался подкормиться сам и подкормить Дрееса. Каждый день он чувствовал, что освобождение становится все ближе.
Как-то днем он шел за шваброй и вдруг увидел, что капо растянулся на багажнике сломанного грузовика и спит.
– Что с ним такое? – спросил он у механика.
– Снова привезли денатурат, – ответил тот.
Вим увидел металлическую банку, стоящую у переднего колеса грузовика, и все понял. Весь день он искал пустые бутылки или иную тару. В мусорном баке за гаражом он нашел две бутылки с пробками на двести миллилитров каждая. Как только механики закончили работу, он убедился, что эсэсовцев рядом нет, наполнил бутылки и спрятал их под одеждой. Вечером после ужина он отправился к каменному бараку Klinkergebäude. Там жил Blockälteste, у которого можно было выторговать лучшее спальное место. Тот сидел за столом у входа с самым мрачным выражением лица.
– У меня есть денатурат, – сказал Вим, ставя бутылку на стол.
Тот открыл пробку, принюхался. Лицо его мгновенно просветлело.
– Еще есть?
– Могу достать.
Blockälteste поднялся, чтобы показать Виму новое спальное место. В мгновение ока Вим стащил со стола маленький коричневый пакетик сахара и спрятал под одеждой. Ему все удалось, но прежде чем переехать, он доложил о переходе своему старому Blockälteste.
В тихом уголке Вим съел сахар, потом сложил пакетик и выбросил в мусорный бак старого барака. Каждую неделю он приносил своему новому Blockälteste бутылку денатурата и мог больше не бояться избиений в новом бараке.
22
Масляные лампы и розовые треугольники
Нойенгамме, март 1945 года
Несколько раз в неделю Вим доставлял материалы из мастерской механикам. Поскольку он работал здесь сам, то точно знал, куда можно идти, а куда нет (что еще важнее). Прежний капо все еще работал на том же месте, и Вим старался с ним не встречаться.
На сей раз у него была коробка для стальных пластин, которые приваривали к днищу грузовиков. Вим пошел туда, где лежали детали. Француза, который донес на него капо, не было. Вим уже довольно давно его не видел. Запахи сварки, нагретого металла и алюминия напомнили ему Брунсвик, где, как он теперь понимал, было совсем неплохо. Он постарался не думать, что с ним было бы, если бы он не сбежал.
В мастерской его коробку наполнили, и он уже собирался уходить, но оглянулся. Взгляд его упал на масляные лампы, стоявшие вдоль стены в углу. Двадцать ламп буквально подмигивали ему от стенки прямо под окнами. Когда рядом никого не было, он сунул две штуки в коробку. Вернувшись в гараж, он спрятал их в металлическом ящике под раковиной. Он все еще не представлял, что делать с этим богатством, но об этом можно было подумать позже.
Убираясь вокруг гаража, Вим заметил двоих французов из привилегированного лагеря. Они стояли у колючей проволоки. Он вспомнил, с каким ужасом и отвращением эти люди сидели в темном подвале во время учебных тревог.
Вим заговорил с высоким французом, который говорил по-немецки. Он спросил, не нужна ли ему лампа, и сразу заметил, как заблестели его глаза. Попался! Поторговавшись, они сошлись на целой посылке от Красного Креста.
Когда стемнело, состоялся первый обмен. А за ним и другие. Вим получил пищу, которой не видел больше полугода. Дреес и соседи по каменному бараку тоже получили кое-что.
Дреесу сообщили, что его переводят во внешнюю команду и на следующий день отправят в Меппен. Вим в тот вечер долго разговаривал с другом. Он рассказал ему о пережитом в Хузуме, объяснил, как удалось избежать неминуемой смерти.
– Другим не повезло так, как мне. Спрячься. Исчезни. Как угодно, только не езди.
Он рассказал Дреесу о тех, кто умер, копая противотанковые рвы, о том, как немцы мучили их до смерти. Но Дреес уже работал на заводе в Гамбурге, и там все было по-другому. Слушать Вима он не захотел, лишь пообещал, что подумает. Вим дал ему кусок колбасы и простился. В глубине души он знал, что это навсегда. Дреес погиб – мертвец, у которого еще бьется сердце.
На следующий день вагоны с заключенными уже стояли во дворе. Они стояли там три дня. Ни еды, ни воды. Просто стояли, ожидая паровоза, который отвезет их в Меппен.
Через несколько недель жизни в каменном бараке Вим обнаружил за изгородью на задней стене постройки дверцу. Он толкнул ее, и дверь со скрипом открылась. Внутри было темно. Его глаза не сразу привыкли к темноте. И тут он услышал звуки пианино. Сделав два шага, он оказался на лестнице, а потом в подвале, где он плел сетки, – но в отгороженной его части. Примерно в двадцати метрах от этого места он наткнулся на тюки соломы. Присев на корточки, он посмотрел в щель и с изумлением увидел, как заключенные танцуют под музыку. Один из них играл на настоящем пианино. В другом углу двое мужчин целовались. На маленьких столиках лежали колбаса и сыр. Вим глазам своим не верил. На одежде этих людей красовалась цифра 175, написанная на желтой полосе или розовом треугольнике. Даже в самых ужасных условиях, будучи арестованными за свою ориентацию, они нашли способ проявить свои чувства. И эсэсовцы об этом не догадывались. Вим узнал двух капо с зелеными треугольниками. Он не мог устоять перед соблазном, чтобы не стащить пару колбасок для себя и скрыться незамеченным. Оказавшись на улице, он несколько раз прошелся туда и сюда, чтобы свыкнуться с тем, что видел. Это не предназначалось для его глаз. Лучше помалкивать и не подвергать себя опасности.
В последние дни марта узников стало охватывать отчаяние. Долгая зима и суровые условия брали свое. Никто не мог сказать, освободят ли их в этом месяце, в этом году – и вообще когда-нибудь. Как часто Вим слышал, что союзники уже практически у ворот. Заключенные цеплялись за каждую соломинку, но этого было мало, чтобы выжить.
Каждое утро на поверке Вим видел трупы заключенных, которые решили покончить со страданиями, кинувшись на колючую проволоку под током. Другие нарочно выходили в пятиметровую запретную зону и ждали, когда их пристрелят с вышки.
Охранники всегда были готовы протянуть руку помощи. Стоило привлечь их внимание, и они просто вытаскивали тебя из строя и кидали твою шапку в запретную зону. А потом под дулом пистолета приходилось лезть за шапкой – иначе ты не мог «покорно» приветствовать эсэсовцев. Охраннику, наставившему на тебя пистолет, ничего не приходилось делать – все делали за него те, кто находился на высоте десять метров.
На внешних работах тоже нашли способ пристреливать как можно больше узников, «пытавшихся бежать». Это называлось Postenkette, кордон. Охранники проводили воображаемую черту между собой на границе рабочей площадки. Когда узник наступал на нее, его расстреливали. Охранники были очень изобретательны в том, чтобы заманивать заключенных на черту. Они загоняли людей ударами дубинок или подбрасывали что-нибудь. Их интересовало только одно – награда за убийство при попытке к бегству: пятьдесят сигарет, деньги и четыре выходных. Трупные команды собирали тела умерших каждый день. Иногда в крематории за один день сжигали сто тел.
Страданиям, казалось, не будет конца. А в конце марта узники с изумлением увидели колонну белых автобусов с красными крестами у ворот лагеря.
В начале 1945 года вице-президент шведского Красного Креста, племянник короля Швеции, граф Фольке Бернадотт в обстановке величайшей секретности вступил в переговоры с Гиммлером. Гиммлер за спиной Гитлера пытался вести мирные переговоры с союзниками. Бернадотт не раз летал в Берлин и Любек.
Гиммлер пытался договориться о прекращении огня