решила проводить нас к нужной палате, улыбается нам и открывает белоснежную дверь. Мы замираем всего на мгновение, а затем решительно переступаем через порог.
В одноместной палате светло и уютно: большое окно обрамляют лёгкие шторы, на подоконнике стоят цветы в горшках, здесь есть небольшая мягкая зона и телевизор. Но главное в обстановке: навороченная кровать, которую визуально делают огромной медицинские приборы, стоящие с двух сторон от неё. Они жужжат и тихонечко пикают. Считают пульс, который продолжает биться.
– Маргаритка…
Седовласый мужчина в больничной койке тепло улыбается своей дочери. Он почти не выглядит тяжелобольным, если не считать неестественную бледность лица и бескровные губы. Глядя на него, я легко могу представить здорового, высокого и солидного мужчину, который берёт от жизни то, что хочет. Потому что его стать болезнь не отняла.
У меня щиплет в глазах.
– Папа… – выдыхает Рита, выпускает мою руку и, сдерживая рыдания, которые всё равно прорываются всхлипами, бросается к отцу.
Она падает на его грудь, он обнимает её в ответ, гладит по волосам и тихо успокаивает:
– Ну-ну, малышка, не плачь. Я не сдаюсь. Я никогда не умел сдаваться.
– Мне так жаль, пап…
– Всё в порядке, Маргаритка, я счастлив тебя видеть, счастлив, что ты нашла в себе силы прийти ко мне. К старому дураку, который совершил столько жестоких ошибок. Прости меня, родная, я был ужасно глуп, высокомерен и эгоистичен. Мне просто нужно было тебя любить, а не притворяться, что мне лучше известно, как тебе жить.
– И ты меня прости, пап, я не должна была разрывать все отношения с вами.
– Сдаётся мне, здесь ты поступила совершенно правильно, – глухо говорит мужчина и наконец смотрит на меня: – Боже, как же вы… Маргаритка, не окажешь честь старому дураку и не познакомишь ли меня с моей внучкой?
– Да, простите, – сквозь слёзы смеётся Рита, поднимаясь на ноги, и протягивает ко мне руку. Когда я подхожу, она обнимает меня за плечи: – Папа, это Валерия, моя дочь. Лера, это твой дедушка, Виктор Петрович.
– Редкостный кретин и самодур, поздно вставший на путь правильный, – улыбаясь, мужчина нежно обхватывает своими холодными пальцами мою ладонь, но его взгляд… – Тебя я тоже должен молить о прощении, маленькое солнышко.
Я всхлипываю и порывисто его обнимаю. Совершенно незнакомого мужчину, в котором узнаю родственную душу. Самоирония у меня точно от него.
Спустя пятнадцать минут смеха сквозь слёзы, взаимных прощений и шуток я понимаю, что должна оставить отца и дочь наедине друг с другом. Я улыбаюсь, выходя из палаты и закрывая дверь не до конца. Кажется, я знаю, что нужно делать.
Когда Денис отвечает на мой звонок, я говорю, не ходя вокруг да около и добавляя своему голосу болезненности:
– Денис, я в больнице, ты не мог бы приехать?
– Что… ты в порядке, Лер? Какая больница? Что случилось?
– Эм… с мотоцикла. Упала.
– Что? Как? Ты с Саввой? Он в порядке?
– Я бы не хотела беспокоить родителей, – игнорирую я его вопросы. – Ты приедешь?
– Уже выезжаю, говори адрес!
– Третья-городская, четвёртый этаж, двадцать седьмая палата, – говорю я скороговоркой и сразу же отключаюсь.
Прости меня, Денис, за обман и навязанную тревогу, но ты нужен Рите прямо сейчас и всегда. Ну и как бы они сами виноваты, что у них есть я. Риту я об этом предупреждала, к слову.
Денис врывается на этаж спустя семнадцать минут – я засекала.
Я сразу же лечу к нему, хватаю его за руку и тяну вперёд. Он выглядит ошарашенным и недоумённым, и я говорю в свою защиту:
– Ты сам не захотел по-хорошему!
– Лера, что происходит? Кто упал с мотоцикла?!
– Никто, кого бы нам нужно было навещать в больнице. Здесь… – я останавливаюсь не далеко от палаты и выдыхаю: – Здесь находится отец Риты, и ты, Денис… Ты сейчас ей нужен как никогда раньше, понимаешь?
Денис хмурится, бросает осторожный взгляд на приоткрытую дверь и снова смотрит на меня:
– Это она тебя попросила обмануть меня?
– Несмотря на то, что у меня аж два комплекта родителей, я достаточно самостоятельная.
– Лера.
– Денис.
Мы спорим взглядами некоторое время; так уже бывало пару раз, когда мы обсуждали дизайн моего байка, он настаивал, что лучше разбирается в качестве тех или иных деталей, а я хотела ядовито-розовые колёса. Но сейчас я не выдерживаю, выдыхаю и настойчиво говорю:
– Вы любите друг друга. Всегда любили. Поэтому, папа, настоятельно советую прекратить дуться на мою маму и оказать ей поддержку, в которой она нуждается!
Денис сдаётся. Мало кто способен стойко выдержать моё очарование и не поддаться ему.
– Удар ниже пояса, Валерия, – сужает он глаза, но через мгновение сплетает наши пальцы, коротко сжимает их и направляет нас в палату.
На десять минут в палате вновь воцаряются звуки рыданий, взаимоизвинений и благодарности. В конце дедушка говорит, что гордится тем, что они не сдались, несмотря на то что он, старый дурак, делал всё возможное для этого.
Мы находимся у дедушки больше двух часов и уходим если не счастливые, то безусловно довольные, обещая ему вернуться вновь. Он тоже выглядит довольным. Родители садят меня в такси, удобно стоящее у здания больницы, чтобы отправить к другим родителям, а сами планируют вернуться в бар. Я шлю им воздушные поцелуи из открытого окна, они смеются и ловят каждый из них.
Затем я сажусь ровно и возвращаюсь мыслями к «Кирпичу», готовая кусать ногти от тревоги. Скоро вечер, скоро всё случится. Не представляю, как мне пережить эту ночь!
Я хочу сорваться к ним! К Савве! И уже открываю рот, чтобы изменить адрес назначения, да вовремя одумываюсь и сообщаю водителю адрес Лизы. В её компании мне не будет менее волнительно, но я буду знать, что переживаю не одна.
Но через некоторое время я понимаю, что мой план провалился. Сегодня мне не увидеть Лизы. Зато мне гаденько улыбается Владимир, он же Грыз.
Меня привезли в Гранж.