Читать интересную книгу Мартовские колокола - Борис Батыршин

— Хорошо это твой папа насчёт «разведчиков» придумал. — задумчива сказал Николка. — Прямо как у Фенимора Купера — там тоже Кожаный чулок Бампо с индейцами разведчиками были, а книжки эти в гимназии любой читал. И стихи хорошие, про волков…

— Стихи — это не Фенимор Купер. — поправил товарища Иван. — Это другой поэт, Киплинг его зовут, англичанин. Он вообще ещё не поэт — то есть, поэт, наверное, только самые свои знаменитые книги еще не написал. Он сейчас путешествует где–то то ли в Бирме, то ли в Индии, не помню…

— Да, Олег Иваныч рассказывал. — кивнул Николка. — Но ведь стихи–то всё равно его — хотя бы и не написанные? А хорошо придумано — мальчик, выросший вместе с волками… и вожак этот, белый волк, Акела — здорово!

— Да, эффектный символ — это наше всё. — усмехнулся Иван. А с волком — тут вот какая история. Папа рассказывал, что была в его детстве такая книжка, про время после нашей гражданской войны — «Судьба Илюши Барабанова». Так там есть эпизод — когда первые пионеры борются с тогдашними скаутами.

— Пионеры? — не понял Николка. — Так это, вроде бы, сапёров так называют, которые на войне всякие мосты строят и полевые укрепления.

— Ну да, а по английски — еще и «первопроходцы». Вспомни, у твоего любимого Купера даже книга такая есть. Вот и большевики — ну, помнишь, я тебе про революцию рассказывал, — когда решили организацию для детей создавать — и взяли это название.

Николка кивнул. В последнее время Ваня очень много рассказывал ему о том, что должно будет произойти в мире в ближайшие 130 лет — и отнюдь не всё из услышанного мальчику нравилось. Он всё больше думал о том, как хорошо было бы это изменить …

— Так вот — продолжал Ваня. — А отряды скаутов уже тогда были — остались от дореволюционных времен. Они тогда по всей Европе появились — придумал их один английский генерал, во время англо–бурской войны[47]. То есть — у нас придумает, у вас–то этой войны ещё не было. Или была одна? В общем, пока у вас скаутов нет.

Так вот, о чем это я… Там, в книжке, у скаутов тоже символы взяты из «Книги Джунглей» Киплинга. Отцу в своё время это очень понравилось — вот он и предложил, как идею для нашего кружка. Даже вот книжечку маленькую со стихами Киплинга для нас напечатал — старым шрифтом, как здесь принято. — И Ваня повертел в руках маленькую в половину журнального листа, брошюрку.

— Да, и ребятам нашим понравилось, — подтвердил Николка. — Как там:

«Ночная песнь джунглей»

На крыльях Чиля пала ночь,Летят нетопыри.Стада в хлевах, — свободны мыДо утренней зари…»

Ваня подхватил — глаза у него блестели:

«Удары когтя, стук зубовСлились в кровавый стон…Внимай! Охоты доброй всем,Кто Джунглей чтит закон.»

— Я, честно говоря, и не думал, что ваши гимназисты так легко это примут. — добавил он. — Всё–таки совсем новая идея, у вас здесь ничего такого никогда не было…

— Ну почему уже — не было? — обиделся Николка. — Ты, в самом деле, совсем уж за дикарей нас не считай! Вон, в седьмой гимназии, на Покровке, тоже есть гимназический кружок — его отставной пехотный офицер ведёт. У нас на даче в прошлом году был мальчик оттуда — много рассказывал. Офицер этот, как и наш, Модест Петрович — отставной лейб–гвардеец, только Измайловского полка, штабс–капитан. Так он им там не только гимнастику преподавал, но и военный строй. И приёмы ружейные учил, и объяснял, применяется тот или иной строй, как сделать так, чтобы в бою потерь меньше было, про снаряжение всякое рассказывал. Тот мальчик говорил — из–за него некоторые гимназисты даже решили в военные пойти, а не в университет!

— Да я ж и не спорю! — поправился Ваня, сконфуженный полученной отповедью. — Я только к тому, что всё же у нас–то будет что–то такое, чего в ваших кружках точно не было. Рукопашный бой, например, который Ромка вести будет…

— Ну, про это как услышали — так все кинулись записываться. — усмехнулся Николка. Особенно когда вы с Романом Михайловичем показали этот… как его… спарринг.

Ваня довольно усмехнулся. После рассказа о будущем «кружке юных разведчиков», который проходил в классе математики (на собрание мальчик позвал только тех, кого они с Иваном заранее решили пригласить — всего 15 человек), все вышли в просторный холл — и они с Ромкой показали несколько связок из арсенала армейского рукопашного боя. Иван раньше только немного занимался айкидо, так что на публику работал больше Ромка — и потряс воображение гимназистов высокими ударами ногами, дикими воплями и эффектными, низкими стойками. А уж когда они вооружились учебными ножами и продемонстрировали несколько приёмов на обезоруживание, успех и вовсе стал полным. В холл набилось, по меньшей мере, сотня гимназистов разных возрастов, и все наперебой спрашивали, когда будут записывать в новый кружок.

— А ничего этот поляк, верно? — спросил Николка. — Он ребятам сразу понравился.

Ваня кивнул, соглашаясь. Корф нашёл для будущего кружка руководителя — тоже из числа своих знакомых, отставных офицеров и поклонников «сокольской» системы. Яцек Кшетульский, завсегдатай фехтовального клуба барона, пришёл знакомиться с будущими учениками в конфедератке, украшенной белым пером. На собрании он рассказал о том, что будет учить будущих «разведчиков» и сокольской гимнастике, и фехтованию. Блестящий пан Кшетульский сразу же покорил воображение гимназистов — это был настоящий воин, гусар, дуэлянт — весёлый, яркий, эффектный до невозможности — хоть и был, кажется, несколько грубоват в обращении.

— Кстати, знаешь что Маринка удумала — сменил тему Николка. — Они с Варей хотят нас с тобой на бал по случаю дня основания их гимназии позвать — так Маринка требует, чтобы ты танцам учился! Вот и хорошо, что у нас теперь пан Кшетульский будет кружок вести, верно?

Кроме владения рапирами и боя на саблях поляк особенно настаивал на обучению танцам, а ближе к лету — и на верховой езде. «Три эти благородные искусства — повторял он, — есть основа не одной лишь правильной осанки и красоты движений, но и истинного благородства и уверенности в себе, необходимых не только всякому офицеру, но и просто воспитанному человеку.»

— Ну да, удачно совпало. — ответил Ваня. Только вот теперь как мне время на всё это найти… жаль что я, всё же, не могу у вас в гимназии учиться, — в который раз уже заметил Иван, входя в подворотню дома Овчинниковых. — Знал бы ты, как я устал туда–сюда мотаться… А что? Как–нибудь досдал бы эту вашу грёбаную латынь, не умер бы.

— Ну, это ты зря. — разумно ответил Николка. — У вас вон, математике и физике всякой с химией, куда лучше чем у нас учат. — да и зачем тебе наши знания — в вашем, двадцать первом веке? Тебе же там жить, а не здесь…

— Ну, это мы еще посмотрим. — загадочно отозвался Иван. — Была бы моя воля…

Часть вторая

«В борьбе обретешь ты право своё» или День Рыжих Псов

Глава первая

Поздняя осень. В ясные вечера тяжёлым багрянцем наливается закат в далеких перспективах проспектов. Только где их найти, ясные — под самый–то конец ноября? Вот и сегодня то дождь — мелкий, всеохватный, — то низкие тучи неожиданно разбегаются, допуская взгляд к кусочку пылающего закатом небосвода. И тогда багровым светом озаряются баржи с дровами и лодки обывателей на лилово–чернильной воде Екатерининского канала… листьев на мостовой давно нет — всё превратилось в бурую прель, сметено дворниками, залито дождями, сожжено в кострах… Расплавленной латунью пылают окна домов, а горбатые мосты удивлёнными бровями приподняты над берегами каналов.

И снова враз тухнет багровое вечернее великолепие — свинцовый полог дождя смыкается над городом и моросит, моросит, моросит…

Скоро уже стемнеет; вспыхивают ровные цепочки фонарей, вдоль серых туманных линий набережных. Скрипят уключины барказов, переваливающихся утками в стылых волнах. Туда, дальше, в холодный свинцовый простор Невы, мимо строгих колоннад мрачных дворцов, мимо неуютных для человеческой жизни громад зданий…

Геннадий поёжился, кутаясь в шинель. Что за ерунда видится, в самом деле! Чёрт бы побрал этот город с его мистикой упырей и утопленников и Ночных и Дневных дозоров, которые, как ни крути, а подходят ему куда больше чем Москве. В самом деле — поверишь, что сквозь дворы–колодцы бежит, перепугано озираясь, Раскольников с окровавленным топором за пазухой, и заходится где–то в рыданиях девочка–проститутка Соня Мармеладова. А наискось, через площадь, воплощением имперской мощи тяжко скачет, не срываясь с гранитной глыбы, медный император — вековой державный аллюр над Невой. Навечно застывший взгляд выпученных глаз прожигает навылет созданный им и ненавидимый всяким нормальным человеком город… и бросается под колёса проезжающего экипажа мертвый чиновник — чтобы ухватить дрожащими пальцами за полы богатой шинели статского советника, объяснить что–то архиважное, поведать, втолковать. А если не поведает — всё, беда… как будто может быть беда горше самого этого города, выстроенного на гнилых болотах, на погибель всяческому живому дыханию и ясному разуму…?