Гипотеза о жизненно важной необходимости в активном поиске весьма противоречит укоренившемуся представлению о гомеостазе — необходимости равновесия организма с окружающей средой как главного условия выживания. Жизнь любого живого существа, утверждалось в этой общепринятой только вчера концепции, — постоянное уравновешивание со средой, ответы и реакции на ее запросы и требования. В совсем недавние годы это представление разделяло большинство исследователей. Абсолютное притом большинство. Но были уже и первые сомнения. Так, например, Павлов на одной из своих знаменитых сред, где сотрудники, специально собираясь, свободно обменивались идеями, говорил: «…Когда обезьяна строит свою вышку, чтобы достать плод, то это условным рефлексом объяснить нельзя…»
А молодой в те годы физиолог Бернштейн изучал механику движений и действий человека, слаженную игру конечностей и всего тела, калейдоскоп двигательных возможностей. Все богатство и целесообразность действий и движений при овладении сложными двигательными навыками никак не объяснялось набором условных связей, явно не исчерпывалось ими. Что организовывало слаженность действий, когда человек впервые садился на велосипед, бежал по незнакомой пересеченной местности, осваивал гимнастический этюд или балансировал на канате?
Фактов для появления нового взгляда накопилось достаточно. В пятидесятых годах Бернштейн объединил их теорией, предложив совершенно новую идею: мозг активен. Мозг не пассивно воспринимает информацию из внешней среды и по сотням каналов временной связи отвечает на нее действием, но сам непрерывно создает прогнозы близкого будущего и планы — модели необходимых действий. Были сформулированы новые представления об управлении в живом организме, в частности — о непрерывном сообщении с места о ходе выполнения действия. (Без таких корректирующих сообщений ни одно действие не могло бы совершиться, достигнув цели, — теперь это прочно введенное в биологию инженерное понятие называется обратной связью.)
Эти ультрасовременные идеи кибернетики были сформулированы Н. Бернштейном еще в тридцатых годах.
Идеи физиологии активности стремительно обрастали подтверждениями. Их равно приносили кибернетики, занятые проблемами управления, и психофизиологи, ставившие эксперименты. В Московском университете в лаборатории Крушинского собаки и черепахи демонстрировали способность прогнозировать ближайшее будущее (безошибочно «вычисляли», куда приедет скрывшаяся из глаз кормушка с едой). Наличие в мозгу человека аппарата вероятностного прогнозирования убедительно показали в опытах психологи. Идеи активности мозга уже стали сегодня так очевидны, словно даже и не оспаривались никем еще два десятилетия назад.
Кажется, не будет преувеличением заметить, что развитие всего комплекса идей об активности живого мозга — может быть, самое существенное из всего, что достигнуто в последнее время в постижении его работы. И не случайно разные исследователи, строя теории и ставя эксперименты, очень разно разрабатывают эти идеи: со многих сторон подошли они почти одновременно к явлению грандиозному и не поддающемуся краткому взгляду; наблюдения, гипотезы и описания виденного, естественно, не могут совпадать.
В этом климате принципиально нового понимания работы мозга должна была и, естественно, родилась гипотеза о жизненно важной потребности живого мозга — активном поиске. Родилась и уже отстояла, кажется, в специальных дискуссиях свое место в перечне человеческих потребностей.
Ярко показанная исследователями жизненная необходимость для живого существа активного поиска — на уровне человека — тесно срастается, очевидно, с осознанной потребностью в наличии смысла существования, уже упомянутой в начале главы.
Я сознательно оставил напоследок (чтобы помнилась до последней главы) еще одну — по счету, но не по важности. Потребность в самоуважении. Потребность в ровном и уверенном ощущении, что ты не хуже (пусть не лучше) других. Потребность в чувстве собственной полноценности, правоте и справедливости своих слов и поступков, в высоком и неприкасаемом образе «я».
Как лаконичней обозначить важность потребностей в объяснении человеческих поступков? Может быть, просто цифрами? Не имеющими (казалось бы) никакого отношения к науке? Так вот, в настоящее время в Соединенных Штатах число специалистов-мотиваторов достигает семи тысяч человек, работающих в более чем восьмидесяти учреждениях, включая специальный институт психологического мотивирования. Да, конечно, большинство работ этих исследователей носит чисто прикладной характер, но собираемые ими сведения вливаются широким потоком в чистую науку, занятую изучением человеческого мышления и действия.
Мотивы могут противоречить друг другу, вступая в отношения конфликтные и неразрешимые (например, стремление к верховодству и потребность в моральном одобрении окружающих), — подобного рода столкновения наш мозг способен улаживать на уровне, сознанию недоступном (но об этом — специальная чуть позже глава). А пока что — мотив становится стимулом и пружиной действия, движущей основой поведения человека. Организует же поведение — разум. Этот клубок исследователи разматывают давно.
В ПОИСКАХ РАЗУМА
Дурак — это человек, считающий себя умнее меня.
Ежи ЛецУмение измерить разум было и остается давней мечтой психологов, ибо самая возможность ввести число и меру — залог научного подхода к явлению. Предлагались многочисленные тесты для измерения возможностей разума, и сотни тысяч испытуемых (думаю, на самом деле — миллионы, но не знаю точных цифр и боюсь преувеличить) прошли через проверку на Ай-Кью — знаменитый (и пресловутый) «коэффициент интеллекта». Многие из этих тестов объединил психолог Векслер, создав «шкалу для измерения интеллекта взрослых». Сюда включаются и вопросы по общей осведомленности («При какой температуре кипит вода?» или — «Что такое периметр?»), и вопросы, связанные с общей понятливостью, житейским опытом, здравым смыслом, пониманием причин и целей различных действий и установлений, толкованием пословиц («Что вы сделаете, видя пожар дома?», например, или — «Почему следует платить налоги?»). И несложные арифметические задачи, решаемые устно и быстро, и просьба объяснить различные слова (обнаруживается не только словарный запас, но и такие черты, как резонерство, рационализм). Проверяются способности к абстрактному, понятийному мышлению (умение найти общий признак у называемых предметов или понятий: например, поэма и статья, или — похвала и наказание). Предлагаются рисунки, где следует найти недостающие элементы, складываются из кусочков разрезанные фигуры. И в результате дается общее определение интеллекта (в основе теста — итоги опроса двух тысяч испытуемых) — от «очень высокий» до «умственные дефекты», включая хорошую и плохую норму, а также отметку «средний».
И хотя широко распространился по миру этот тест, справедливы и множественные нарекания, общее в которых сводится к тому, что почти ничего не говорит об умственных способностях получаемый низкий коэффициент: просто не было, например, в житейском опыте испытуемого тех понятий, которые предложены ему были для разбора. А умен он между тем безусловно, и прекрасно это знают окружающие. И высокий коэффициент об уме свидетельствует мало. Знаменательна реплика психолога Термена, сказавшего, что подобное тестирование похоже на измерение электричества: никто не знает сокровенной сущности явления, но параметры успешно замеряют. В отношении электричества Термен безусловно прав, что же касается разума — увы. И психологи сегодня признаются в этом, остыв от первоначального увлечения. Вот недавние слова известной исследовательницы Тайлер, много лет посвятившей именно попыткам измерить разум: «Если попытаться охарактеризовать дух времени, то это восстание против господства методик Ай-Кью, которые доминировали в большей части двадцатого столетия, и против психологических понятий, основанных на этих методиках». О разнообразии житейского опыта, о богатстве словарного запаса, о широте круга понятий (что скажется на богатстве ассоциаций), безусловно, способен дать знать исследователю этот тест, но вот о разуме как таковом — не очень. Ибо никто пока не знает с достоверностью, что это такое разум, и способность решать узкопрофессиональные задачи — лишь одна из областей приложения этого великого, в разной степени присущего каждому дара создавать мысленно достоверную картину мира во всей его изменчивости, сложности и прихотливом сплетении обстоятельств. А затем — на основе картины этой — разрабатывать модели действия. В зависимости от степени понимания, глубины, трактовки и осмысления мы то восхищенно говорим об уме высоком, светлом и проницательном, то сострадательно молчим, чтоб не обидеть хорошего человека. В зависимости от умственного уровня, от неведомых разнообразных качеств ума из всего виденного, прочитанного, услышанного человеком делаются разные выводы, возникают разные толкования, пробуждаются несхожие отношения и совершаются непохожие действия.