опасный, даже если изо всех сил стараться закрывать на это глаза.
— Ты так ничего и не сделаешь? — хриплым голосом спросила Матильда.
Чем он сейчас рискует? В то время как разговор с Людовиком, по крайней мере, позволит ему удостовериться, что здесь нет никаких недоразумений. И что он не готовит им ничего плохого…
— Хорошо, если ты хочешь, я пойду и поговорю с ним. Но я тебе ничего не обещаю. Он достаточно взрослый, чтобы самому решать, что ему делать.
Стоя на коленях в углу комнаты, Людовик изо всех сил колотил молотком по плинтусам, чтобы установить их вниз у деревянных панелей.
— Все хорошо?
Он повернулся и, несмотря на холод, царящий в помещении, вытер несколько капель пота, вытекших из-под банданы, низко надвинутой на лоб.
— Я устроил настоящий тарарам этим молотком! Ну как, вам нравится?
Франсуа рассеянно взглянул на белые плинтусы, и правда хорошо поставленные.
— Безукоризненно, как и всегда.
В его голосе не было ни капли иронии. Все, что делал Людовик, было безукоризненно. Этот парень был невероятно талантлив по части ручного труда.
— Стало быть, работы приближаются к концу?
Отложив в сторону молоток, Людовик поднялся на ноги с проворством, которое вызвало у Франсуа некоторую зависть.
— Да, я почти закончил. Остается только докрасить стену, доделать несколько швов, покрыть лаком балки — так, по мелочи. Получилось прекрасное местечко, вы не находите?
Франсуа согласно кивнул.
— А потом? Матильда сказала мне, что вы намереваетесь нас покинуть…
Для него это было редкостью, но Людовик показался ему обеспокоенным. Проведя рукой по волосам, он стянул со лба бандану.
— Мне стоило бы поговорить с вами об этом раньше, но… Я непоседа, месье Вассер, никогда не остаюсь подолгу на одном месте. Я был счастлив сделать эти работы для вас, но мне пора уходить.
— Вам нет необходимости оправдываться…
Кончиком ботинка Людовик постучал по плинтусу, как если бы тот лег не совсем правильно.
— Да, я заметил, что мадам Вассер расстроена. Вы столько всего сделали для меня. Я никогда не смог бы вас отблагодарить за все это.
В это мгновение он показался Франсуа абсолютно безвредным. Людовик имел такой искренний вид, был так расстроен, что огорчил Матильду. И в то же время надо было выполнить обещание, данное жене.
— Знаете, ничто не заставляет вас уезжать сразу же, как только работы будут закончены. Вы можете остаться еще ненадолго, есть еще время передумать… Это помещение свободно.
Людовик оперся о некрашеную стену.
— Спасибо, но я уже принял решение. Ведь сегодня четверг, да?
— Да, верно.
— Я бы предпочел уехать в понедельник. Три дня… этого как раз должно хватить, чтобы все доделать.
— Ну, раз вы так говорите… И куда вы намерены отправиться?
Людовик издал лукавый смешок.
— Пока что у меня на этот счет нет никаких мыслей. Посмотрим. Да и какая разница, куда двигаться?
В это мгновение Франсуа почувствовал, как у него непонятно почему кольнуло в сердце. Возможно, это были угрызения совести, что слишком сурово судил этого парня, был несправедлив по отношению к нему и позволил себе мелочное, скаредное поведение.
А скорее всего, потому, что именно в этот момент он охотно поменялся бы местами с этим молодым человеком. Не иметь никаких ограничений. Испытать вкус наивной беззаботности. Знать, что у тебя впереди еще вся жизнь, даже если она никуда конкретно не ведет.
До самого вечера четверга Матильда оставалась грустной и встревоженной. Франсуа не мог отделаться от неприятного впечатления, что она сердится на него за то, что не смог удержать Людовика. Даже хуже того: она считает, что именно он несет ответственность за его отъезд.
Он как мог попробовал успокоиться, но ничего хорошего из этого не получилось. В конце концов Матильда согласилась и примирилась с решением Людовика.
Не желая выносить молчаливые упреки жены, Франсуа предпочел закрыться у себя в кабинете. Работал он мало, озадаченный развитием событий и развязкой, которая была слишком хороша, чтобы оказаться правдой.
Пожаловавшись на мигрень, Матильда ушла спать, едва закончился ужин. Франсуа же засиделся до поздней ночи.
На следующее утро вопреки всем ожиданиям Матильда казалась совсем другой женщиной. Ночь полностью изменила ее. Когда Франсуа вошел в кухню, она уже приготовила обильный завтрак и, напевая, варила кофе.
— Все хорошо? — осторожно поинтересовался он.
Повернув к нему голову, она улыбнулась из-за плеча.
— Я хорошо выспалась и теперь прекрасно себя чувствую.
— Тем лучше, — сказал он, усаживаясь за стол.
— В этом доме пахнет затхлостью. Я решила сегодня начать большую весеннюю уборку.
И это оказались не пустые слова. Весь день превратился в нескончаемый марафон. Матильда наводила блеск на мебель, чистила ковры и светильники, натирала воском паркет, развела множество моющих растворов, навела порядок в зимних вещах, занимавших слишком много места…
Сквозь приоткрытую дверь кабинета Франсуа слышал, как она суетится до самого вечера. Без сомнения, ей хотелось погрузиться в работу, чтобы больше не думать о скором отъезде Людовика.
В воскресенье утром она очень рано поехала в город за покупками. Ей захотелось устроить Людовику «незабываемый вечер» и приготовить праздничную еду.
— Мне так хочется доставить ему удовольствие…
Днем Людовик устроил им настоящую экскурсию по уже законченным помещениям, причем он сделал это с таким видом, как будто был собственником жилья, а они двое — возможными покупателями. Он рассказывал с гордостью и воодушевлением, подробно останавливаясь на деталях, которые никто бы не заметил, подробно описывал этапы обновления, которые вызвали у него наибольшие трудности. Под конец Франсуа, подведя итог последней недели работы, даже добавил несколько дополнительных банковских билетов.