что да. – На самом деле это было лишь отчасти так. Правда заключалась в том, что однажды, когда Бретт отменил свидание в последнюю минуту из-за теста по математике, Коули все равно пошла со мной в кино. И хотя весь сеанс я просидела как на иголках (наедине с Коули я всегда очень нервничала), она тоже, видимо, волновалась: не смотрела мне в глаза и отдергивала руку, стоило нам опереться на общий подлокотник одновременно. – Но она определенно не лесбиянка, – сказала я скорее себе, чем Линдси.
– И что же дальше? – спросила она и продолжила, не дав мне вставить ни слова: – Этот вопрос ты должна задать в первую очередь себе самой, потому что вряд ли из этой истории выйдет что-нибудь хорошее.
– Да знаю я. – Я допила пиво и убрала банку под кровать. Я собирала их, чтобы вырезать фигурки летающих птиц, изображения карточных мастей – трефы, бубны, ну и прочее, стараясь, чтобы они получались совсем крошечными. Когда я этим занималась, пальцы часто были все в крови. Я собиралась отделать с их помощью детскую в кукольном домике. – Но не могу же я просто взять и разлюбить ее. К сожалению, это так не работает.
– Ладно. Но что вызвало столь пылкие чувства? Почему Коули Тейлор?
На этот вопрос, разумеется, ответить было невозможно.
– Она такая… Я не знаю… ее манера говорить и то, чем она интересуется… она такая мудрая, я никогда не встречала таких девушек, и, знаешь, она забавная. – Я замолчала, понимая, как все это избито и глупо.
Но Линдси продолжила за меня:
– К тому же джинсы красиво обтягивают ее зад…
– Ты в десятки раз хуже, чем все парни в команде по легкой атлетике, вместе взятые, ну нельзя же так! – фыркнула я.
Линдси рассмеялась, а потом опять принялась читать мне нотации своим менторским тоном:
– Послушай меня, мой наивный и неопытный ученик: есть лесбиянки, которые охотятся только на натуралок или на натуралок-шлюшек (днем такая – сама скромность, а ночью – ого-го!), чтобы попытаться обратить их, так сказать, в свою веру. Но все, что они получают, – один раз на закуску и злость, смешанную с разочарованием, на десерт. Потому что девушка, как правило, сообщает, что она только экспериментировала и вообще предпочитает парней, а не девочек. И это обычно происходит там, где есть бары, концерты и целое сообщество лесбиянок, что несколько ослабляет моральные устои. Выпускной в Монтане – это явно не тот случай.
– Угу. – Язык у меня заплетался, как у любого, кто только что опрокинул две банки пива.
– Продолжай заниматься рукоделием, но завязывай с этими странными отношениями. Я серьезно, Кэм.
Поскольку во время нашей прошлой беседы Линдси рассказала мне, что заниматься рукоделием – это женский вариант термина «дрочить», мне не нужно было обращаться за разъяснениями.
– Но я все равно иду на бал, – возразила я. – У нас уже и билеты, и костюмы, и все остальное.
– Держу пари, Рут уже вся в предвкушении, – фыркнула Линдси.
– Она собирается подать нам изысканный ужин. Все уши прожужжала, как же это будет изысканно. Она использовала это слово по меньшей мере раз двадцать.
– Еще бы, – съехидничала Линдси. – Держу пари, она наготовит кучу всего, что, по ее представлениям, соответствует стандартам высокой кухни. Просто плакать хочется!
– Не знаю. Мне все равно. Я просто сказала всем, к которому часу приходить.
– Поверь мне на слово, – закончила Линдси.
* * *
Рут предложила нам кордон блю (производства «Шван фудс»), салат с французской заправкой из бутылки («Крафт фудс»), зеленую фасоль с миндалем («Шван фудс») и очень вкусную жареную картошку, которую по ее настоянию мы назвали фри, когда просили добавки. Она прислуживала нам за столом, а сама большую часть ужина провела на кухне вместе с бабулей. В столовой она появлялась только для того, чтобы наполнить наши бокалы детским шампанским и сфотографировать нас за поеданием фри. Но она была очень мила и, очевидно, искренне радовалась, что мы вчетвером собрались здесь и я веду себя как типичная девочка-подросток. Она купила большой букет роз, поставила серебряные подсвечники и накрыла стол кружевной скатертью бабушки Уинтон, которую никто давно уже не использовал по назначению. Сервировка тоже была на высоте – она выставила лучший фарфор моих родителей, полученный ими на свадьбу. Сколько себя помню, мама вынимала его только по большим праздникам и иногда на мой день рождения.
Нам с Джейми особенно понравилась стряпня тети Рут, потому что перед этим, еще до прибытия Коули в сопровождении Бретта, мы выкурили забористый косячок. Джейми согласился пойти на выпускной бал только при условии – цитирую, – что «мы оба придем туда обдолбанные». После этого он добавил: «Я буду в черном смокинге, черной рубашке и галстуке. И в конверсах еще. Черный с ног до головы, как злодей из Бонда, потому что это охренеть как круто».
В тот вечер он завалился к нам пораньше в вышеописанном наряде и со свежепобритой головой – принести мне браслет, составленный из крошечных розовых роз и гипсофилы. Цветы, по его словам, выбирала мама. Рут распереживалась, когда Джейми направился прямиком ко мне, что было довольно странно, потому что до того он частенько наведывался в мою комнату. Она похвалила его костюм, а затем что-то крикнула мне наверх, видимо, предупредить меня, что он уже подымается. Я все еще была в спортивных штанах и футболке, а мое чересчур короткое (по моим представлениям) черное платье, которое Коули выбрала для меня, висело в шкафу, спрятанное подальше от запаха марихуаны. Джейми тоже снял свой смокинг и убрал его туда же.
Я уже дважды курила марихуану в той же компании приятелей Джейми, среди которых я по-прежнему была единственной девчонкой. Оба раза – в больнице Святого Розария, в комнате с ключами. Тогда я решила, что трава – никудышная замена выпивке. Мне не нравилось, как дым обжигал горло и легкие, отчего все внутри болело на следующий день. И еще я становилась настоящим параноиком, не знаю, виновата ли в этом марихуана или мое живое воображение. Те оба раза я была настолько уверена, что нас застукают и вышвырнут из команды по кроссовому бегу, что сидела на корточках за картотечными шкафами и шикала на хихикающих парней, заставляя их вслушиваться в странные гулкие звуки больницы по несколько минут кряду.
– Мы спалимся, Джейми, так нельзя, – сказала я, когда он начал набивать тонкую трубку из синего стекла, которой я раньше у него никогда не видела. – Нам нужно еще как-то пережить ужин и торжественный