— Простите, что я без всякого приглашения, — прямо с порога начала Мара. — Но не знала, где еще можно вас увидеть.
Жубур побагровел от смущения, увидев ее.
— Ничего, ничего, проходите, — бормотал он, а сам ринулся к кровати, чтобы прикрыть одеялом заплатанную наволочку. — Простите, ничего не могу вам предложить, кроме этого стула. Только осторожнее, у него одна ножка расшатана.
— Спасибо, я сяду, только вы мен я-то уж не стесняйтесь, — она ободряюще улыбнулась Жубуру. — И скажите сразу: я не оторвала вас от дела?
— Да нет же, нет, я уже свободен, — повторял он, не спуская беспокойного взгляда с проклятого стула. — Все-таки вам бы лучше сесть на кровать, она устойчивее.
Мара поспешила пересесть, чтобы успокоить его.
— Так и правда удобнее. Я, впрочем, зашла на минутку, я очень спешу. Мне нужно сказать вам одну очень важную для вас вещь.
Жубур сидел напротив, упершись подбородком в кулаки, и глядел на Мару серьезными, немигающими глазами. Посещение это так не укладывалось в рамки его повседневной жизни, что он и не пытался угадать его причину. Но он сразу понял, что Мара пришла к нему не по пустяковому поводу.
— То, что я вам скажу, большая тайна… Но я уверена, что вы поймете меня и будете молчать.
Жубур утвердительно кивнул головой.
— Мой муж, Феликс Вилде, работает в охранке, — не опуская глаз, начала Мара. — Я узнала об этом только два дня тому назад. Но это не все… Я узнала, что он ведет за вами слежку, он хочет вас арестовать. Вот поэтому… я и пришла.
Она осеклась, замолчала: ей стало трудно говорить.
Жубур отвел от нее взгляд и долго-долго всматривался в окно, за которым уже сгущались ранние февральские сумерки. Потом он глубоко вздохнул и обернулся к Маре:
— Я знаю это… Мара. Узнал еще в тот вечер, когда был у вас. Но это очень хорошо, что вы мне сказали. Очень хорошо. Я никогда этого не забуду, Мара.
Он не стал спрашивать, что заставило ее сделать этот шаг, не пытался заглянуть ей в душу. Он лишь чувствовал, что его сердце переполняет незнакомая раньше горячая нежность. Жубур взял руку Мары, крепко сжал ее обеими руками и отпустил.
— Хороший вы человек, Мара. И зачем вам жить с таким?..
Не отвечая, глядела она куда-то в пространство. Тихая, печальная, милая. Потом поднялась, подошла к двери и оттуда уже сказала:
— Если вам нужна моя помощь, я с вами. Я хочу помогать вам и вашим друзьям…
— Спасибо, может случиться, что я обращусь к вам, — просто сказал Жубур.
Она ушла. Жубур долго стоял у окна, вглядываясь в синеватую мглу. Низко, над самыми крышами лежали плотные сплошные облака. Но суровая зима была на исходе. В воздухе чувствовалось дыхание близкой весны.
«Добрая, милая Мара, нет тебе счастья».
Дома Мару еще в передней встретил Вилде.
«Ну что же, — подумала она, — сейчас и скажу».
— Я тебя жду, — начал он торопливо, помогая ей раздеться. — Идем в столовую, за ужином поговорим.
— Видишь, Мара, — начал он, когда они сели за стол, — я за эти два дня много думал и в конце концов пришел к выводу, что надо сделать так, как ты хотела.
Мара вопросительно посмотрела на него.
— Сегодня я был у Штиглица, — продолжал Вилле, — и решительно заявил, что больше работать у него не буду. Он сначала и слушать ничего не хотел, но после долгих и довольно неприятных разговоров согласился. Жить нам будет труднее, дружок, я даже не уверен, что мне не грозят неприятности, но не это для меня главное. Я не хочу терять тебя, Мара, а остальное уже не имеет значения.
Он внимательно посмотрел на нее, ожидая, какое впечатление произведут его слова.
Мара слушала, не поднимая глаз со скатерти. Она не сказала Жубуру, что решила уйти от Вилде. Не сказала, сама не зная хорошенько почему: может быть, из тайной гордости, боясь, что он сочтет это решение за результат его воздействия, за ответ на его вопрос. «Пусть он узнает об этом потом», — подумала она тогда.
Решение Вилде застало Мару врасплох. Почему-то ни разу не подумала она о том, что ее слова могут произвести на него такое впечатление. Она не то чтобы была растрогана его поступком, готова была забыть его прошлое… Нет, возврат к прежней, хоть и не слишком горячей привязанности был уже для нее невозможен. Но она сразу подумала, что уходить от Вилде сейчас нельзя. То, что он отказался помогать Штиглицу, облегчило немного ужасную тяжесть, не дававшую ей свободно дышать последние два дня. А если она уйдет от него сейчас? «Да, надо на время остаться». Мара подняла на него глаза.
— Да, конечно… Ты правильно сделал.
«Не напрасно ли я поспешила рассказать о нем Жубуру? — встревожилась она, но тут же твердо ответила сама себе: — Нет, не напрасно. Не будет Феликса, будут другие. А если его и будут опасаться, что ж, он это заслужил».
Со свойственной ему предусмотрительностью Вилде решил как можно реже заговаривать с ней, как можно меньше показываться ей на глаза в течение нескольких дней. Пусть успокоится немного, а там все пойдет по-старому. Он, разумеется, и не подумал уходить из охранки. Но лишаться домашнего уюта, налаженной семейной жизни, завидной жены он вовсе не собирался.
После памятного объяснения с Марой Вилде выругал себя за безрассудную откровенность и тут же придумал выход:
«Женщины верят какой угодно лжи, лишь бы она им льстила… — философствовал он про себя, прохаживаясь по кабинету. — Они только не любят, когда им изменяют… Какой, бишь, мудрец это сказал?»
Глава пятая
1
Только после настоящей суровой зимы можно по-настоящему почувствовать приход весны, а зима 1939–1940 года так властно пользовалась своими правами, что навсегда осталась памятной для жителей Прибалтики.
В Латвии не было живого существа, которое не ждало бы с нетерпением весны. К посвисту первого скворца, севшего на ветку березы, люди прислушивались с такой нежностью, какой вряд ли когда удостаивался представитель этого пернатого племени…
Что принесла весна Жубуру? Новые заботы и новые возможности. Как ни охотились за ним ищейки Штиглица, а он всегда ухитрялся доставлять по назначению нужные книги. Конечно, не пошлые бульварные издания Тейкуля, которые Жубур неизменно таскал в чемодане, — нет, это были творения Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, утолявшие алчущие правды души, ярким светом озарявшие пути грядущей борьбы.
Со времени последнего провала на плечи Жубура легла такая гора обязанностей, что ему не хватало суток. Сами того не замечая, они с Юрисом Рубенисом стали во главе организации. Главное, им удалось, наконец, наладить связь с Силениеком, — правда, случайную, редкую, но время от времени они получали от него драгоценные указания, как работать дальше. И каждый раз оба не переставали удивляться тому, что он, находясь в тюрьме, предвидит ход событий и знает, как надо действовать, гораздо лучше, чем они, оставшиеся на свободе. Воочию убеждался теперь Жубур, какое мощное оружие в руках коммуниста — революционная теория.
Жубур несколько месяцев уже присматривался кое к кому из наборщиков типографии Тейкуля. Там нашлось несколько дельных парней, и в конце зимы заработала новая подпольная типография. Каждую неделю выходил номер газеты или воззвание на животрепещущую тему. Тут главное было в том, чтобы не оставлять рабочих и интеллигенцию без живого слова, суметь вовремя дать им правильный ответ на насущные вопросы, объяснить международную обстановку и положение в стране. Не позволять правительственной клике дезориентировать народные массы в решающий исторический момент.
Организация работала в полную силу. Вновь наладилась связь с ячейками на всех предприятиях. На место арестованных зимой товарищей в строй становились новые люди, и, незримая для посторонних глаз, но для всех ощутимая, работа борцов за новую Латвию не прекращалась. Трудновато только было научить молодежь выдержке, терпению. Она рвалась в бой, часто не считаясь с обстановкой, с необходимостью согласованных действий, а эта горячность могла сыграть на руку врагам.
Товарищи все время получали предупреждения о шпиках и провокаторах, которые кишмя кишели на каждом шагу. Очень важным по последствиям в этом смысле оказалось разоблачение деятельности Вилде. От него протянулись нити еще к двум-трем провокаторам, орудовавшим среди портовых рабочих и чуть-чуть не затесавшимся в ряды организации. Выявить их удалось уже Юрису Рубенису и его товарищам.
Жизнь стремительно шла вперед. Каждый день нес с собой новые события…
В один из первых теплых дней Жубур встретился на улице с Бунте. Карманы его пиджака по-прежнему оттопыривались от иностранных газет, но в остальном он сильно изменился. Во-первых, одет он был в новый, сшитый у лучшего портного костюм, без всяких следов «последнего крика моды», к которому Бунте всегда питал неодолимую слабость, — разве только ваты в плечах было подложено чуть-чуть больше, чем следовало бы. Ботинки на толстой подошве и каблуках настолько прибавляли ему росту, что его уже нельзя было назвать карапузом. Но глазное — в каждом его движении, в улыбке, в голосе появилась какая-то торжественность.