— Что вы хотите? — зло спросил он.
— Вы знаете кредитное бюро «Деньги для каждого» на Пратерштрассе?
— К чему вы мне это говорите?
Незнакомец пододвинул ему свои сигареты и поднес зажигалку.
— Мы хотим, чтобы вы посетили это место, — просто сказал он.
— Я не взломщик!
— Но вы им были.
Кёрнер жадно затянулся сигаретой. Именно из-за таких визитов он и вынужден был иногда дышать тюремным воздухом. Правда, азартные игры также запрещены, но за этим ремеслом они его еще не застукали. Если и дойдет до этого, то он отделается предварительным арестом или денежным штрафом, который, кстати, будет выплачен не им самим, а из фонда ассигнований на непредвиденные инциденты.
— Это дело прошлого.
Он вспомнил, как после войны начал изредка воровать по мелочи. Более солидного он тогда не мог предпринять, а пять сестер — собственно, сводных сестер, каждая из них имела своего отца, — были голодны. Мать долго болела, потом умерла от чахотки. Так он покатился по наклонной, пока не познакомился с судьей по делам молодежи. Но к этому времени гильдия уже крепко держала его в своих руках.
— До свидания, мы ждем от вас предложений, — сказал незнакомец. — К примеру, если найдется на товарной станции в Матцляйнсдорфе динамо-машина, которую можно купить за восемьсот шиллингов.
У Кёрнера стало тревожно на душе. Откуда этот тип знает про машину? Проболтался кто-то из коллег? Может быть, негритянка Вэлли?… «Нет, нельзя его раздражать», — подумал Кёрнер.
— Для меня это большой риск, — пробормотал он.
— Совершенно никакого! С дверью дома вы справитесь запросто. Помещение, в которое вы должны проникнуть, не имеет автоматического замка с секретом. Охраны никакой.
— Я не взломщик сейфов.
— Этого и не требуется. С этажерки, стоящей рядом с дверью, вы должны достать папку с надписью «28Т-У». Она нам нужна.
— Кому это «нам»?
— Это вас не касается. За папку мы выплачиваем пять тысяч шиллингов.
Кёрнер размышлял. Предложение заманчиво. Намерение подвести его маловероятно. Это они могли сделать и проще, поскольку знали о нем достаточно много. Его удивляло только одно, почему они сами не выкрадут папку, если это так просто…
— Есть в конторе сигнальное устройство? — спросил Кёрнер.
— Никакого.
— Расскажите-ка о некоторых деталях.
Незнакомец рассказал. В заключение он потребовал:
— Все сделать надо сегодня ночью. Завтра в это же время я заберу папку. Где встретимся?
— Лучше здесь, — ответил Кёрнер. — С условием, что вы будете иметь деньги при себе.
Незнакомец расхохотался, как будто он услышал веселую шутку.
— Обязательно буду иметь.
Он кивнул на прощание Ловкому и вышел во двор.
Кёрнер воспользовался выходом, который вел в гостиную. В гостиной у окна сидели двое рабочих. Хозяин стоял за буфетной стойкой и откупоривал для них пивные бутылки.
— Одну мне, — сказал Кёрнер. — Кто же это все-таки был?
Старик Паровский обеспокоенно посмотрел на него.
— Что-то неладно? Мне он тоже показался каким-то странным, но он сказал, что он твой лучший друг. Шесть лет назад вы вместе сидели в одной камере. Назвался он Ритцбергером.
Кёрнер молча взял пиво.
* * *
Черный «штейр-фиат» выглядел в сравнении с «мерседесом» точно карлик рядом с геркулесом.
— Уж выезжать господину Фридеману было на чем, — заметил инспектор Нидл, бросив взгляд на огромную машину.
— На «мерседесе» ездила госпожа, — уточнила горничная.
Нидл посмотрел на нее таким ошеломленным взглядом, что Шельбаум не мог удержаться от улыбки. Он подал знак Маффи запереть гараж и начал подниматься по наклонному съезду. Увидев за забором нетерпеливо ожидавших репортеров, он быстро зашел за дом, огибая террасу. Великолепно ухоженный сад со множеством фруктовых деревьев заканчивался полосой стройных голубых елей. Маффи и Нидл подошли к Шельбауму. Анна вернулась в дом.
— Как все это выглядит изнутри, мы теперь знаем, — сказал Нидл. В его замечании звучал вопрос: «Что мы, собственно, здесь ищем?»
Шельбаум пока и сам не знал, чего он ищет. Шарф, которым была задушена Дора Фридеман, принадлежал ее мужу, а муж покончил самоубийством. Дело было однозначно, по-видимому, слишком однозначно. Но где это было видано, чтоб все было таким очевидным? Они еще раз прошли из коридора в гостиную, осмотрели террасу и столовую. В крыле здания был рабочий кабинет Фридемана, а напротив — спальня его жены. На втором этаже располагались: музыкальный салон с балконом, спальня Фридемана, две гостиные и две ванные комнаты. На третьем этаже находилась мансарда, где жила Карин.
Следовательно, супруги Фридеман спали в разных комнатах. Но в этом не было ничего особенного. Шельбаум потер подбородок.
— Я хотел бы еще раз побеседовать с экономкой, — сказал он. — Позовите ее в столовую, Маффи.
Хеттерле появилась с видимой неохотой.
— Судя по вашим показаниям, вы не немка, фрейлейн Хеттерле, — дружеским тоном спросил обер-комиссар. — Откуда вы родом?
— Я родилась в Кримау, в Чехословакии, — ответила она неохотно. — В 1948 году приехала в Вену.
— Свои личные документы вы потом сдадите моему сотруднику, — сказал Шельбаум, указывая на Маффи, который сидел рядом и вел протокол допроса. — Меня интересует ваше отношение к господину Фридеману. Вы испытывали иногда неприятности?
Хеттерле утвердительно склонила голову.
— Вас оскорбляли и действием?
Хеттерле медлила, но не могла отрицать того, что уже сказала.
— Редко, — ответила она.
— Как он относился к своей жене?
— Иногда он ее избивал, а она, естественно, защищалась.
Обер-комиссар обстоятельно высморкался в носовой платок.
— О предполагаемом любовнике Доры Фридеман вы действительно ничего не знаете?
Хеттерле покачала головой.
— Хорошо ли относилась фрейлейн Карин к своему дяде и своей тетушке?
— О плохом не знаю.
От дальнейшего допроса Шельбаум отказался. Она не относилась к типам, раскрывающимся легко. Но явно не была и человеком, за которым ничего не числилось. Он отпустил ее и попросил послать к нему Карин Фридеман.
— Как вы ее находите, Маффи?
— Не совсем чистой, господин обер-комиссар.
— Я тоже, — согласился Шельбаум. — Будьте внимательны при допросе, когда она принесет свои личные документы.
Он дал ему некоторые советы.
— Жаль, что вы в последнюю ночь не были достаточно бдительны, — закончил он.
— Вчера я был на службе, — сказал Маффи, — и очень устал…
Шельбаум рассмеялся.