Тайная пружина всех перемен, происшедших с заключительными строками текста, -- стремление снять зажимы, запоры, освободить движение. Освобожденная энергия движения -- без запретов и следов237 -- и есть движущая сила финальной строки. Здесь герой как бы освобождается из плена своих наваждений, навязчивых идей. Заметим, кстати, что хотя события в этом сюжете и разворачиваются стремительно, все равно чувствуется его протяженность, рождающая впечатление, что никогда уже герою из этой сумасшедшей гонки не вырваться. И вдруг он как-то легко и неожиданно, притом не ощущая значительности происходящего, оставляет позади цель, к которой так долго и натужно пробивался. Кажется, словно он освободился от груза, гнувшего его к земле238, обрел иное, новое знание о жизни, разрешив раздиравшие его душу противоречия. Какие?
Как мы уже говорили, совершенно очевидно, что шоссе в "Горизонте" -- это шоссе жизни. Но движение по этому шоссе не нуждается ни в каких условиях, импульсах. Ни в жестоком пари, ни в благородном стремлении расширить пределы человеческих возможностей. И еще. Движение по жизни, замедляясь, ускоряясь, может приостанавливаться, прерываться "запятыми" и "тире", остановка же бывает только одна, с жизнью несовместимая. Движение по жизни безусловно и неостановимо, оно -- свойство жизни, в которой не может быть остановки как цели. Это и есть то новое знание о жизни, которое обретает герой в финале текста. Тогда остается позади, то есть исчезает горизонт, а с ним, между прочим, не только нечистоплотное пари, но и стремление раздвинуть горизонты, -- исчезают миражи, фантомы, наваждения. Остается человек -- в состоянии свободного, вне всяких условий, естественного движения -- вот подлинный итог "Горизонта".
Нам же, читателям, достается еще одно благотворное знание -- что от морока одолевающих ум и душу фантомов можно освободиться, и для этого совсем не обязательно покидать границы жизни.
1996, 1999
18. "К КАКИМ ПОРОГАМ ПРИВЕДЕТ ДОРОГА?.."
Свойство поэтического мира Высоцкого таково, что все оказавшееся в его пределах оживает:
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины.
Все у ВВ дышит, поет, движется -- как в сказке. И за нежеланием наивно, по-детски этой сказке довериться, хотя бы отчасти скрывается наше человеческое высокомерие по отношению ко всему, что не-человек.
Высоцкий не просто одушевляет образы своего поэтического мира -- он сообщает им энергию действия. Люди, звери, растения, предметы, природные стихии у него -- действующие лица. И они самостоятельны.
Бьют лучи от рампы мне под ребра...
Здесь раньше вставала земля на дыбы...
В контексте всеобщей активности и самостоятельности в мире Высоцкого подобные образы приобретают индивидуальный оттенок: земля у него вздыбливается не столько разрывами снарядов, сколько клокочущими внутри нее, переполняющими ее страстями.
У ВВ даже создание человеческих рук не зависит от своего создателя239:
Что за дом притих,
Погружен во мрак...
В поэзии Высоцкого многое можно и нужно понимать буквально. Дом притих -- метонимия лишь по видимости. У ВВ это состояние отнюдь не обитателей, а самого дома. Вообще, дом в этой истории -- в числе персонажей, и он автономен. В самом деле, усталому путнику чудится, что в доме никого нет, хотя внутри в это время -- кабак:
В дом заходишь как
Все равно в кабак.
И народу там, оказывается, немало, и разговоры говорят, и музыка играет.
А дом тем не менее притих -- может, слушает, что происходит внутри? Там, кажется, вновь затевается какая-то смута. Ведь мне тайком из-под скатерти нож показал -- это припадочный малый зовет героя в сообщники240. Или, может быть, притихший дом не к народишку внутри прислушивается, а, всеми окнами обратясь в овраг, свою думу думает? Дом над обрывом, где много горя, глядит вниз, где кочки-коряги и много зла241, -- в прошлое свое? В грядущее? Или притихший дом спит, отворотясь с торного пути? Но влекут меня сонной державою...
Самостоятельность Дома можно понять так, что люди сами по себе, дом-страна сам по себе. Так и тянет выкрикнуть волшебное: "Избушка, избушка, поворотись ко мне передом, к лесу -- задом..."
Другой яркий пример автономности предметного мира по отношению к человеку -- корабли в песне "Корабли постоят -- и ложатся на курс...". Герой и корабли равноправны, равнозначимы, и каждый живет своей жизнью. В такой ситуации сходство / различия, взаимоотношения образов как бы не создаются автором, а сами собой складываются и обнаруживаются в потоке жизни. Кто сможет в начальном эпизоде точно обозначить местоположение я относительно заглавного образа? Герой -- корабль? Или герой как корабль? Или герой на корабле? Последнее, впрочем, наименее вероятно: корабли уходят, чтобы вернуться, я же, наоборот, возвращается, чтоб уйти (в движении персонажа более энергичным глаголом обозначен уход: появлюсь -- уйти, у кораблей активнее возвращение: ложатся на курс -- возвращаются). Но это возможно только потому, что корабль, как образ, автономен от человека.
В поэтической системе ВВ преимуществуют отношения не подчинительные, а "сочинительные". Во всяком случае здесь они более естественны.
Все, что попадает в мир Высоцкого, стремится стать субъектом, самостоятельно действующим лицом.
x x x
Каково место и масштаб человека в мире Высоцкого?
Кто-то там впереди навалился на дот -
И Земля на мгновенье застыла.
Среди смыслов образа застывшей Земли есть и тот, что человек соразмерен миру. Как и все в поэзии ВВ, соположность человека миру конкретна, осязаема и проявляется не в величии человека, а в том, что мир откликается ему. Весь мир -- одному человеку, причем любому, каждому (кто-то там)242.
Мир Высоцкого антропоморфен (И эхо связали, и в рот ему всунули кляп), но не антропоцентричен243. Когда ВВ в публичных выступлениях говорил: "В Одессе жил один попугай, я был с ним знаком", -- это не столько шутка, сколько проявление неиерархического мышления.
Высоцкому было интересно все. Человек и окружающая жизнь в его поэзии -не король и свита, это ансамбль солистов, из которых то один, то другой играет партию первой скрипки. Мир ВВ полон жизненной энергии, и хорошо заметна множественность источников жизненных импульсов, которые исходят буквально отовсюду.
Не просто множество персонажей, а множество самостоятельно действующих лиц создают многообразие поэтического мира Высоцкого, буквально неисчерпаемую его многоликость. Именно здесь исток яркости этого мира.
x x x
У персонажей Высоцкого есть одно общее качество -- им не сидится на месте. Социально-психологический фон, а возможно, и исток этого свойства его героев -- ощущение застылости реальной жизни:
...А то здесь ничего не происходит!
Невозможно передать словами эту ужасающе-гнетущую, давящую силу. Но те, кому выпало жить в семидесятые годы ХХ века в советской стране, хорошо помнят, что это такое. К концу десятилетия ощущение стало и вовсе невыносимым:
... Вся страна
Никогда никуда не летит!..
Среди непосед Высоцкого заметнее всего те, что находятся в пути. Откуда, куда и, главное, зачем они движутся? В поиске ответов на три простых вопроса мы обнаруживаем, как много неясного на разных этапах путешествий героев ВВ:
Что за дом притих...
Нам кажется, мы слышим чей-то зов...
Изредка нам известны исходная и финальная точки пути:
В суету городов...
Возвращаемся мы...
И спускаемся вниз с покоренных вершин...
Но чаще пункт назначения за туманами кроется:
Из кошмара городов
Рвутся за город машины...
В который раз лечу Москва -- Одесса...
Отплываем в теплый край навсегда...
Две последние строки имели и другой вид:
На Север вылетаю из Одессы...
Покидаем теплый край навсегда...
Получается: неважно, куда плыть, бежать или лететь, главное -- отсюда вырваться. Для нашей темы важно подчеркнуть, что появившийся с самого начала мотив душевной маеты, ставший истоком непоседливости героя "Москвы-Одессы", оставался неизменным при всякой погоде, на всех этапах создания текста. Другими словами, изменение направленности движения на противоположное не меняет содержания песни.
Неясность цели движения, конечно, напрямую связана с обычной для ВВ неоконченностью сюжета. "Вот вам авария: в Замоскворечье..." -- этот рассказ так ничем и не завершится, что тем более любопытно, так как известна конечная точка пути -- кладбище. Но даже и в этом случае герои туда не попадают. Похоже, такая недостигаемость цели принципиальна у Высоцкого и свидетельствует что-то очень важное о его поэтическом мире и человеке в нем.
Понятно, что в такой ситуации цель оказывается самым таинственным в путешествиях героев ВВ. Разумеется, есть тексты, в которых она названа прямо: черное золото, белое золото ("Сколько чудес за туманами кроется..."), простор и неизведанные ощущения ("Мы говорим не "штормы", а "штормА"..."), стремление стать человеком ("Вы в огне да и в море..."). Но много чаще герой ВВ сам не ведает, куда путь держит: