Читать интересную книгу Золотая змея. Голодные собаки - Сиро Алегрия

Вот она, горная идиллия. Приятель Антуки был примерно тех же лет, годом моложе или годом старше. В конце концов плоть возьмет свое, и они сойдутся, и у них будут дети. А те, бредя за стадом, встретят других пастухов.

Но Панчо приходил не всегда, и бывало, что Антука проводила весь день в беседах с тучами и ветром, и никого не было с ней, кроме неразлучного Самбо. Когда наступал вечер, они шли домой. Зимой возвращались раньше — ржавая мгла небес порой обрушивалась жестокой бурей. Антука сзывала собак, те выныривали из жнивья и, заливаясь лаем, бежали собирать стадо, чтобы погнать его в загон.

Пастушке помогали четыре пса: Самбо, Ванка, Тощий и Косматый. Эти великолепные овчарки славились по всей округе. И по всей округе жили их потомки, которым они передали ловкость и ум. Сам хозяин — чоло Симон Роблес — пользовался не меньшей славой, благодаря своим собакам, а еще потому, что чудесно играл на флейте и барабане и много что умел.

Когда Антука и Панчо спокойно брели за стадом, Самбо шел рядом с хозяйкой, подгоняя ленивых овец. Ванка — впереди, указывая путь, а Тощий и Косматый бежали по бокам, чтобы ни одна овца не ушла в сторону. Собаки знали свое дело. Еще ни разу они не тронули ни одной овцы и только грозно лаяли, подбегая почти вплотную к своим подопечным. Случается, что собака попроще прикончит упрямую, непокорную овцу. Самбо и его товарищи были терпеливы и добивались своего, подталкивая овцу грудью или слегка дергая ее за шерсть, да и то лишь в крайнем случае. Им стоило зайти сбоку, и овца понимала, что должна повернуть в другую сторону; стоило залаять в ухо — и она делала полоборота. Управившись, собаки давали себе волю, бегали и скакали.

Даже гроза их не пугала. Иногда, еще в разгар дня, с хмурого неба начинало накрапывать. Если мальчик был тут, он предлагал Антуке свое красивое, пестрое пончо. Девочка скромно отказывалась: «Ну зачем это…» И они шли домой. Капли дождя становились крупнее, падали все чаще, и вот с неба обрушивался ливень, громыхал гром, мечи молний вонзались в утесы. Собаки теснили стадо, пока оно не сбивалось в плотную кучу, за которой легко было уследить, и поспешно гнали его. Надо было перейти ручьи и овраги, раньше чем грозовые потоки их заполнят — тогда не перейдешь. Дети, собаки и овцы быстро, молча шли вперед и никогда не опаздывали. При каждой вспышке молнии, при каждом ударе грома в глазах овец вспыхивал страх. Собаки бежали спокойно, с их шерсти струями стекала вода. Позади, сквозь серую сетку дождя, шла Антука, опираясь на прялку, чтобы не скользить по глине, и опустив поля плетеной шляпы, чтобы по ним скатывалась вода.

Но чаще всего домой возвращались в тишине, в последние предвечерние часы, в мягком многоцветье сумерек. Овец запирали, Антука входила в дом, и тут кончались ее дела. Дом, надо сказать, был хороший, правда крыша соломенная, но зато только в одной комнате стены из тростника, обмазанного глиной, в другой же — прочные, глинобитные. На галерее, у очага, Хуана, мать Антуки, кормила своего мужа и детей — Тимотео и Висенту. Пастушка садилась к очагу и вместе со всеми ела зерна пшеницы, маис, ольюко. Собаки тоже получали свою долю еды в круглой миске. С ними был и Шапра, стороживший дом. Собаки не ссорились. Они знали, что Тимотео великолепно владеет дубиной.

Синие волны сумерек понемногу темнели. Хуана гасила очаг, заботливо оставляя несколько угольков, чтобы назавтра огонь ожил снова. Потом все погружались в сон, — все, кроме собак. Там, в загоне, их упорный лай разрывал спокойную, плотную тьму ночи. Собаки спали вполглаза. Ведь лисы и пумы под покровом мрака лезут за добычей в загоны, и потому при малейшем шорохе надо лаять. Надо лаять всегда. Даже когда становится светло и хищники уходят в норы, собаки все равно лают. Они лают на луну. Да — луна, блестящая и бледная, любимица поэтов и романтичных девиц, напоминает собакам голодного зверя.

— Уау… Уау… Уаууууу…

Вой Самбо сливался с голосами его сородичей, и от этого хора трепетала ночь, спустившаяся на Анды.

II. ИСТОРИЯ СОБАК

Самбо и Ванка пришли издалека, вернее сказать, их привез Симон Роблес. Они были совсем еще крошечные, слепые. А если бы глаза у них и были открыты, щенки все равно бы ничего не увидели: Симон Роблес закутал их полой своего пончо. Может быть, они ощущали, не зная, что же это такое, какую-то качку — усталая лошадь часто спотыкалась на долгом неровном пути. Щенки были родом из Гансуля, из знаменитой своры дона Роберта Помы.

— Хуана, я привез соба-а-ак… — закричал Симон Роблес, подъезжая к дому.

Хуана выбежала навстречу, взяла щенков и отнесла их в загон. Там много дней, погруженные во тьму, они сосали молоко из маленьких упругих сосков. Пока щенок слепой, человек отрывает его от матери и подкладывает к овце. И собака растет вместе со стадом. Когда наконец щенята открыли глаза, они увидели тугое вымя, много ног и какие-то большие белые клубки. Пахло чем-то горьким, а из овечьего соска тек ручей, который утолял голод. Щенки поняли, что овцы — это их жизнь. Один щенок встал на лапы, но наткнулся на чьи-то ноги. Блеяние оглушило его. Он тоже захотел поблеять, но получился лай. И все-таки от его слабого голоса вздрогнул ягненок и пугливо отошла овца. Тогда собака почувствовала, что она — не такая, как овцы. Но вымя — хорошая штука, и она по-прежнему его сосала. Жизнь важнее всего, а без молока не выживешь. Скоро и ее брат постиг ту же истину.

Щенки прозрели, и это событие радостно отпраздновали Антука с Висентой, которая тогда тоже была пастушкой.

— Как мы их назовем?

Симон Роблес сказал:

— Самку надо назвать Ванкой.

А Тимотео добавил:

— А самца, он потемнее, назовем Самбо[34].

Так их и окрестили. Имя пса было понятно — он был темным. Ну, а Ванка? Однако никто не спрашивал у Симона, почему он дал такое имя. Наверное, он и сам того не знал. Ванкой звалось воинственное индейское племя времен инков. Может, это имя родилось у него в груди, как в ночи рождается звезда. «Ванка», — сказал он так, словно бы говорил: «Ее, как и то племя, ждет славная судьба!» Не удивляйтесь, что мы говорим это все о собаках. Они по-братски делят с жителями Анд их судьбу.

Ванка и Самбо росли, они полюбили и овец, и семью Роблеса. Скоро их глаза стали видеть дальше и яснее. Оказалось, что кожа у их хозяев с желтоватым оттенком, что Симон и Хуана сутулятся, а у Тимотео широкая, выпуклая грудь. Висента, стройная и ловкая, объясняла собакам их обязанности. Но ближе всех была им Антука, маленькая, веселая Антука. Она ждала их, когда они возвращались с холмов и забирались в будку в углу загона. Они боролись с ней в шутку. Девочка кричала, размахивая руками, а собаки делали вид, что изо всех сил кусают ее. Борьба была свирепая, но бескровная, и овцы с удивлением наблюдали за ней.

Щенки все лучше узнавали округу. Дом их хозяев стоял на холме, а кругом росли овощи и хлеба. По соседним холмам были разбросаны другие дома, тоже окруженные посевами, зелеными или желтыми, смотря по времени года. Выше, на каменистых склонах, покрытых жесткой травой, паслись стада. А невдалеке, в котловине, среди высоких деревьев стояло большое здание, крытое красной черепицей. Иногда собаки шли туда вслед за Висентой. Там они видели белых людей, высокие стены и больших страшных собак с короткой шерстью, которые хрипло лаяли на них. Висенте приходилось брать щенков на руки, чтобы эти чудовища их не пожрали. Да, собаки видели немало. Вся земля вокруг была изрезана ущельями, заросшими черно-зеленым кустарником, а деревья спускались с высоты и терялись где-то среди холмов. Впереди, далеко-далеко, синели горы. Ванке и Самбо никогда не приходило в голову отправиться туда: дороги длинные, скалы высокие, да и стадо нельзя покинуть.

С утесов, которые вздымались чуть повыше их родного дома, доносился лай огромных собак. Щенки лаяли с такой же злобой, старались они изо всех сил, но что толку — горное эхо разносило лишь жалкий визг.

И все-таки жизнь была хороша. Они росли, крепли, бегая за стадом, и скоро стали взрослыми псами, худыми, невысокими, с густой свинцово-черной шерстью и пышным хвостом. Длинные прямые уши поднимались при малейшем шорохе. Острый нос чуял след десятидневной давности, а ослепительной белизны клыки перекусывали толстую палку.

Порода? Не будем говорить о ней. Их кровь была такой же смешанной, как кровь их хозяев — перуанцев. Эти собаки — пришельцы, и все они разные, только шерсть у всех густая, рост небольшой и голос громкий. Обычно они свинцово-черные, рыжие, каштановые или пегие. Мордой они немного похожи на лисицу, но нет сомнения, что среди их предков был и древний алько, живший у инков. Кровь этой исчезнувшей породы течет в жилах современного пса; он такой же метис, как и его хозяин — человек. В Ванке и Самбо, как и в Симоне Роблесе и во всех жителях этого края, смешалась кровь испанских и туземных предков.