Читать интересную книгу Дорога стального цвета - Пётр Столповский

— Спасибо, не стоит, — чуть заметно усмехнулся Зуб, подумывая, что ему давно пора быть на вокзале, а не выслушивать все эти излияния.

Фотограф, видимо, заметил усмешку или почувствовал, что фэзэушник сейчас уйдет, и заговорил горячо, напористо:

— Вы меня не поняли. Я не собираюсь дарить вам деньги на билет. Вы их честно заработаете, так же, как зарабатываю их я. То есть, без малейшего намека на жульничество. Короче, мне нужен помощник примерно на три месяца. Но если мы будем устраивать друг друга, то наш контракт можно продлевать сколько угодно. На съемки мы будем ходить вместе. На вашей совести будет приготовление растворов, некоторые операции, связанные с ножницами и еще одна маленькая, но очень важная обязанность — доставка фотографий заказчику. Жилье найдем — комнаты сдают в любом уважающем себя городе. Это, — Бронислав Власович притронулся к замызганной Зубовой гимнастерке,— это мы заменим нормальной одеждой. Через три месяца у вас будут деньги в любой конец нашей просторной отчизны,

— Мне надо ехать, — мрачно сказал Зуб.

— Позвольте, Юрий! — Бронислав Власович даже растерялся от такого упрямства. — Я туманно выражался?

— Ничего, нормально.

— В чем же дело?

Зуб посмотрел прямо в глаза своему новому знакомому:

— Я не хочу.

— Вы же говорили, что хотите работать!

— Говорил. А так не хочу.

— Но что вас смущает? — начал терять терпение Бронислав Власович. — Мы заключим договор с фотоателье, вы честно будете зарабатывать на хлеб, причем, вашему заработку позавидует любой из ваших товарищей по ФЗО. Вы на кого учились? На токаря? Ему нужно три смены за станком стоять, а вы столько же заработаете за день. Я вам предлагаю совершенно честную работу и совершенно честные отношения между нами. Наконец, со мной вы освоите выгодную профессию фотографа. Это вам не землю копать.

Зуб поднялся со скамьи.

— Подождите. Вы говорили, у вас нет документов. Кто же вас возьмет на работу, кроме меня?

— Документы пришлют.

— Подумайте хорошенько, Юрий, Вы мне понравились, только поэтому я предлагаю вам хорошее дело. При желании я мог бы найти себе десяток помощников. Но мне нужны вы.

— Нет, я пойду. До свидания.

Зуб двинулся из сквера.

— Стойте!

Что еще надо этому фотографу?

— Я вижу, Юрий, вас не уговорить, — с улыбкой подошел к нему Бронислав Власович. — Ладно, оставим. Я не обижаюсь на вас. Вы даже больше стали мне нравиться. Возьмите вот, пригодится.

Он протянул Зубу десятирублевку.

— Зачем? — растерялся Зуб. — Мне не надо.

— Ну, вы уж совсем... Берите, берите, — снисходительно улыбался Бронислав Власович, — И — попутного ветра.

— Я не возьму.

Зуб повернулся и пошел вон из сквера.

— Чистоплюй! — услышал он за спиной резкий, озлобленный голос и с трудом узнал в нем голос фотографа. — Молокосос и чистоплюй! Ты еще вспомнишь обо мне, землекоп несчастный!

Уже выходя из сквера, Зуб оглянулся. Бронислав Власович стоял посреди усыпанной желтыми листами аллеи, в задумчивости глядя на свой массивный портфель желтой кожи.

46

Нет, с него хватит прохиндеев! Прохиндеев с ножами, прохиндеев с фотоаппаратами. Сколько их на свете? Почему все эти прохиндеи липнут

именно к нему, к Зубу?.. Вообще-то ясно почему. Потому что Зуб — свободно болтающаяся личность. Нерабочая личность. Отбился от своих, вот и... Если бы он работал, положим, в бригаде Ермилова, разве пристал бы к нему Салкин или Паня, или этот фотограф?

Отбился. Хороших людей искать надо. К ним надо прибиваться.

На душе была та же хмарь, которая висела над городом. В одной гимнастерке, под которой даже майки нет, Зуб основательно продрог. Оглядевшись по сторонам, он увидел вдали над крышами стрелы башенных кранов. На одной стреле трепетал на ветру красный флажок. Зубу подумалось, что краны — это как бы маяки. Они безошибочно указывают, где есть хорошие люди.

С вокзалом он решил повременить часок. Ноги как бы сами собой повернули туда, где алел флажок. Зуб не мог отделаться от мысли, что там работает бригадир Ермилов. Ну, если не он лично, то такой же правильный мужик, как Ермилов.

Шел он нерешительно, не понимая толком, почему ноги повернули в город, если ему следует идти на вокзал, Посмотреть? Ему что, делать больше нечего, как только смотреть на стройку? Пока в животе что-то есть, надо ехать, а не прохлаждаться. Надо забраться куда-нибудь в топливный отсек и ехать, покуда терпится. На этом пироге далеко можно уехать.

Ноги же продолжали упрямо вести в обратную от вокзала сторону. И Зубу ничего не оставалось делать, как сознаться самому себе, что дорога снова стала его страшить. Одолел только половину пути, а что с ним было, чего натерпелся!

Сначала робко, а потом все с большей надеждой Зуб стал думать, что его могли бы взять на работу и без документов. Если возьмут, он сразу напишет в училище и затребует все свои бумаги. А к дядьке он обязательно поедет. Весной, например, когда получит разряд. Только уже человеком поедет, со специальностью, а не шалтай-болтай.

Кран склонился над большой коробкой кирпичного здания, выведенного до первого этажа. Стрела застыла, держа на тросах поддон с кирпичом.

— Майна! — крикнул крановщице коренастый рабочий, стоящий на лесах, и поддон стал послушно опускаться.

Наблюдая за краном, Зуб обдумывал, как попроситься на работу, с чего начать. Конечно, пойдут расспросы, а это хуже, чем если бы сразу отказали.

Не уверенный, правильно ли он делает, Зуб поднялся по трапу на внутренние подмости и остановился у выведенной до метра перегородки. Десяток каменщиков — мужчины и женщины — выкладывали стены красным кирпичом. На Зуба никто не обратил внимания. Занятой народ, чего там...

— Волков, переходи на простенок, хватит пирамиду городить! — крикнул тот самый коренастый рабочий.

— Тут еще раствор есть, Николай Петрович, — отозвался длинный парень, чуть постарше Зуба.

— Не пропадет твой раствор — перебросим. Иди, тебе говорят!

Рабочий казался суетливым. Говорил быстро, в голосе слышались недовольные интонации. Наверное, он и был бригадиром.

— Половинок много, мужики! Много, говорю, половинок оставляете! — частил он, будто горох сыпал. — На забутовку их. Федотыч, ты что на забутовку пускаешь?

— Что ж мне пускать, если половина боя, — подал голос пожилой Федотыч. — Эт же обнаглеть надо — какой кирпич привезли.

— Какой, какой... Местный, говорю, привезли, самодельный, можно сказать. А вы в другой раз, если меня не будет, назад заворачивайте. Особый, мол, объект, и точка.

Зубу этот бригадир не понравился. Может, оттого, что он не имел ничего общего с Ермиловым. Тот большой, движения степенные, уверенные, языком не торопится, все больше руками да глазами. Подойдет, взглядом укажет на последний ряд кладки, спросит: «А шнур на что?» Проверишь— отклонение от шнура. Значит, переделать надо. А Ермилов уже пошел от тебя. В другой раз возьмет из твоих рук мастерок, молча уложит с десяток кирпичей и обронит: «Сопли не забывай». И покажет, как надо убирать выдавленный из-под кирпича раствор. Любил красивую работу. А это разве Ермилов?

Зуб твердо решил, что на работу он тут проситься не станет. И вообще зря сюда приперся. Ехать надо, а не распускать нюни! Как-никак полдороги еще осталось.

Он уж собрался уходить, как вдруг бригадир присел на корточки и стал пристально, с прищуром смотреть в его сторону.

— Это что за светлячок? — с возмущением спросил он. — Что, говорю, за светлячок?

Зуб захлопал глазами. Какая в том беда, что он на минуту на леса поднялся? И с какой стати его обзывают?

— Кто тут стоял? — продолжал бригадир, и Зуб понял, что он не на него смотрит, а на перегородку. — Волков, ты тут стоял?

— Ну я.

— Поди сюда!

Пока с недовольным видом подходил длинный, как жердина, и горбоносый Волков, бригадир кивнул Зубу, как бы приглашая его в свидетели непорядка:

— Понял, какие у нас зодчие? — И повернулся к Волкову, строго глядя на него с высоты своего небольшого роста. — Ты что строишь? Что, говорю, строишь?

— Как что...

— А так. Вот это, что будет? — притопнул ногой бригадир.

— Больница.

— Какая, я тебя спрашиваю, больница?

— Ну детская, — потупился Волков.

— А что ж ты мне тут светлячков понаделал? Я ж сквозь эту перегородку твоего больного ребенка вижу!

— Откуда он взялся? — буркнул Волков. Бригадир постоял молча, посопел, усмиряя свой гнев, и бросил:

— До обеда чтоб исправил. Ишь, зодчий! «Зодчий» — это у него было, видимо, что-то вроде ругательства.

Волков ушел собирать инструмент, а бригадир обратился к Зубу как к знакомому:

— Я ему говорю: где ты стоишь, тут детская кроватка будет. Не стыдно тебе, спрашиваю. А у меня, отвечает, детей нету. Ты понял, зодчий какой!.. Сам-то откуда? — спросил он вдруг.