Читать интересную книгу Дорога стального цвета - Пётр Столповский

— Вы так на меня смотрите, молодой человек, будто я вас не выручал, а участвовал в избиении. Несправедливо. Давайте-ка лучше знакомиться. Меня зовут Бронислав Власович. А вас?

— Юрий, — нехотя выдавил Зуб.

— Вот и отлично. Вам уже легче, Юрий?

— Ничего.

Зуб облизнул сухие губы. Болезненная тяжесть, которой было налито тело, постепенно таяла.

— Секунду. — Новый знакомый щелкнул замками портфеля и извлек из него бутылку лимонада. О край ящика он ловко сбил с нее железку и протянул Зубу, — Причащайтесь.

— Спасибо, не надо.

— Ну-ну, Юрий, не стесняйтесь. Пустяки это. Вот так... Речь шла, я понял, о каких-то девидендах. Эти мустанги вас обжулили?

Зуб одним духом высадил почти всю бутылку лимонада. Говорить ему не хотелось. Однако подняться и уйти теперь неловко. Очкастый как-никак выручил его, отогнал алкашей, от которых можно было ждать что угодно. И бутылку лимонада не пожалел. Не молчать же остолопом перед этим солидным и, сразу видать, культурным человеком.

— Тот, что в берете, деньги украл, — нехотя сказал Зуб.

— Украл и вас же избил? Хм... Выходка довольно подлая. И как же этот негодяй провернул свое грязное дело? Сколько он похитил?

— Мы впятером вагоны разгружали.

— Ну-ну, и что?

— По двадцать рублей нам было. А он за всех получил и...

— Ха-ха-ха! — развеселился вдруг новый Зубов знакомый. — Каков, каналья! Примитив жуткий, а поди ж ты! Шильник, чистый шильник! Таких, Юрий, даже в тюрьму неохотно принимают. Их просто бьют. Где вы учились драться?

— Я не учился.

— Не учились? Ага, значит, природные данные. Впрочем, вы успели вручить вашему мошеннику две неплохие визитки, я видел. Ах, Юрий! Мне кажется, вам стыдно быть простачком. Иметь такие умные глаза и не уметь ими пользоваться... Стыдно! Да такую птицу, как ваш грабитель, видно по первому взмаху крыла! Ну ничего, в принципе вам даже полезно пережить такую встряску.

— Что ж тут полезного? — хмуро спросил Зуб, которому никогда не нравились нотации и нравоучения.

— Все великие должны страдать, Юрий. Иначе не быть им великими. Величие страдания. Точнее, величие через страдание. В этом что-то есть, не правда ли? Достоевского читали? Еще прочтете.

Зуб взглянул на Бронислава Власовича, уверенный, что он его разыгрывает. Но лицо его в эту минуту было серьезным.

— Величие через страдание, — задумчиво, с некоторой торжественностью повторил он. — Страдание как огненный предел, в котором благородный металл очищается от шлака. Спешите страдать, молодой человек, ибо за вас пострадает кто-либо другой, и тогда не видеть вам величия.

— Сдалось оно мне, — буркнул Зуб. — Особенно, когда жрать нечего.

— Все великие хотели есть, Юрий, а наедались только перед смертью. Если, конечно, им везло. — На губах Бронислава Власовича снова играла ироническая, снисходительная улыбка. — Ничего не поделаешь, придется и вам потерпеть. Кстати, Юрий, сытость пагубна для мыслящей плесени. Хотите знать почему? Когда вы сыты, организм занят перевариванием пищи. А когда голодны, организму ничего не остается, как переваривать мысли, чувства и выдавать идеи. Не находите?

— Нет.

— Почему же? Ну-ка, ну-ка, уважаемый оппонент!

— Я головой думаю, а не животом.

— О! — удивленно сказал Бронислав Власович.

Он внимательно посмотрел на Зуба и повторил:

— О!.. Как где-то было писано, кажется, у Бабеля, он говорил мало, но хотелось, чтобы он сказал больше. Однако, Юрий, вы пошли зарабатывать свои двадцать целковых не головой, а горбом. Отчего же? Почему бы вам не использовать ваше продолжение шеи?

Зуб промолчал. Ему откровенно не нравился этот интеллигентский треп.

— Хорошо, оставим философскую материю. Скажите, Юрий, почему вы заставляете голодать свой молодой организм? Диета?

— Денег нет, — неохотно ответил тот.

— Ну, вам кругом везет. Подумайте сами, что хуже: отсутствие денег или испорченный желудок. Деньги будут и, уверяю вас, скоро. Желудки же в аптеках не продают. А что, перевелись люди, которые согласились бы вас кормить?

— Я детдомовский.

— Хм... А ваше ФЗО? Надеюсь, повар там жив-здоров и государственное обеспечение не отменили?.. Постойте, постойте, я сейчас проверю на вас свою логику. С поваром наверняка все в порядке. Признайтесь, что вас попросили оставить училище. Скажем, за непозволительную точность удара по чьей-то неопрятной физиономии. Как я убедился, вы это умеете. Вылетев из училища, вы затаили обиду на весь мир, не хотите устраиваться на работу и с тех пор слоняетесь по городу. Что с вами случилось, еще не успели понять, а что будет дальше, еще не придумали. Верно?

— Нет.

— Ну, если я и ошибся, то наверняка в мелких деталях, — самоуверенно сказал Бронислав Власович. — Интересно, в каких?

— Что меня выгнали, это и дураку понятно.

— Благодарю вас, Юрий, — склонил голову Бронислав Власович. — Раньше мне не удавалось так быстро завоевать репутацию дурака.

— Это я так, — немного смутился Зуб. — А работать я хочу, только все документы в училище остались. И что делать, тоже знаю. Я к дядьке еду в Сибирь.

— Вот вы какой, молодой человек. Что ж, сдаюсь. Однако, пойдемте-ка отсюда. Это не наше с вами место, тут, видимо, пьяницы прописаны.

— Мне ехать надо.

— Во сколько ваш поезд идет? Зуб ухмыльнулся и не ответил.

— Ясно: в кармане ни гроша. Надеюсь, сейчас логика меня не подводит?

— Тринадцать копеек в кармане.

— Ну, знаете, вы начинены сплошными загадками, — засмеялся Бронислав Власович, беря свой массивный портфель. — Так скыть, нестандартная личность.

Они вышли из-за построек. Живот уже почти не болел, голова тоже, вроде, в порядке. Легко отделался.

— Мне хотелось бы вам помочь, Юрий.

Зуб быстро взглянул на него:

— Мне уже помогли, хватит.

— Нет, нет, не пугайтесь. Я не отношусь к разряду мошенников, я честно зарабатываю на хлеб.

— А кто вы?

— Фотограф. Скромно, не правда ли?

— Я думал...

— Вы думали, что я какой-нибудь приват-доцент? Нет, молодой человек, я им никогда не стану. С тех пор, как некоторые заинтересованные службы перестали регулировать количество ученых мужей, стан доцентов разросся до неуправляемых размеров. Их слишком много, а я не хочу быть одним из многих. — Бронислав Власович помолчал, улыбаясь про себя, потом заговорил снова: — Впрочем, лет шесть назад, когда я еще не пасся на вольной ниве, у меня была слабость — писал диссертацию. Но я не сошелся с коллегами в некоторых взглядах на науку вообще, и мне пришлось бросить их на произвол судьбы. С тех пор фотоаппаратура стала для меня роднее всяких микроскопов, а портрет рядового обывателя милее самой раззагадочной плесени.

— Вы работаете в этом городе?

— Я буду в нем работать. Столько, сколько он мне позволит. А вообще-то я работаю везде, где бродят изнывающие от безделья обыватели. Они занимают не такие уж малые пространства.

Зуб с недоумением поглядывал на Бронислава Власовича. Тот перехватил его взгляд.

— Вас интересует, как называется организация, в которой я служу? Она никак не называется, поскольку штат состоит из одного человека. С государством у меня нет никаких конфликтов. Возможно, когда нас будет двое, мы придумаем название нашей организации. Скажем, «Портрет а ля филистер». Как вам нравится, Юрий?

Зуб ничего не ответил. Они тем временем дошли до какого-то сквера. Бронислав Власович предложил посидеть на скамейке.

— Я чувствую, Юрий, вас смущаег моя любовь к персоне обывателя. Напрасно. Он достоин внимания. Обыватель всегда представлял собой довольно многочисленный разряд народонаселения. Не спорю, психология обывателя примитивна до тоски. Но его карманы набиты банкнотами, и он всю свою сознательную жизнь ломает голову, кому бы их отдать, как покрасивее растратить. Стоит убедить его, что отдать надо не кому-то другому, а именно тебе, и он будет уговаривать облегчить его карманы. То есть, обывателя нужно заинтересовать.

По всему видно, Бронислав Власович из тех людей, которые изнывают, если рядом не оказывается того, кто согласился бы их слушать. Он говорил и, похоже, наслаждался льющимся потоком слов. Зуб же захлебывался в этом потоке, не успевая до конца улавливать то, что говорил его новый знакомый.

— Я нашел способ заинтересовать обывателя, — продолжал Бронислав Власович, — Собственно, я и не искал. Просто давно замечено, что обыватель склонен любоваться собой. Он любуется собой до умопомрачения. Он разглядывает себя в зеркале, в фотографиях, даже в своих детях... Но это все лирика. Я сказал, что хотел бы вам помочь, Юрий.

— Спасибо, не стоит, — чуть заметно усмехнулся Зуб, подумывая, что ему давно пора быть на вокзале, а не выслушивать все эти излияния.