требовал он гораздо большего – стать его навсегда.
Я посмотрела на себя немного, потом натянула поверх всего этого толстовку Медведя и с облегчением выдохнула.
Воркуша ждала у стола, когда я вернулась в кухню.
– Доброе утро, – покачала я головой на перебежчицу. – Что, у медведя попа больше и теплее?
Воркуша пискнула, когда сцапала ее и посадила к миске, а позади щелкнул замок двери ванной. Проснулся, значит, но видеть меня не хочет? Интересное выходит «и жили они долго и… хорошо»!
Я все же состряпала бутерброды с мясом и сыром, накидала на тарелку зелени, налила две чашки чая и, водрузив все это на поднос, направилась на веранду.
Как же пахло в лесу утром! Таким терпким настоем зелени и цветов, что хотелось просто ни о чем не думать, сесть и дышать. Воркуша выползла следом, и я не сразу сообразила, что сама она со стола бы не спустилась…
– Доброе утро, – услышала хриплое позади.
И обернулась:
– Завтракать будешь? – подняла на Медведя глаза. Он молча сел рядом, и я протянула ему чашку: – А твои условия односторонние? – ляпнула, не успев подумать и взвесить слова.
– В смысле? – нахмурился он и сжал зубы.
– Ну… ты сказал мне спать с тобой, а тебе спать со мной необязательно?
– У тебя появились новые условия? – насупился он. – Кроме презервативов.
Казалось, что он вообще не спал. Смотрел на меня устало, измотанно и зло, будто не он вовсе.
– Дар, в чем дело? Я думала, мы договорились вчера…
Он будто сморгнул пелену с глаз и мотнул головой:
– Я хочу, чтобы ты поехала сегодня на помолвку к сестре. И хотел извиниться за вчерашнее. Я был не прав, лишая тебя возможности увидеться с семьей. И я поеду с тобой.
Сначала захотелось обрадоваться, да только не вышло. Медведь будто загонял себе гвозди под ногти с каждым компромиссом, и на это было больно смотреть.
– Дар, мне не нужны такие твои жертвы.
– Это не жертвы, Рома, – напряженно выдавил он. – Я сам разберусь со своими инстинктами, и да – меня устраивает все, до чего мы с тобой договорились.
– Ты не выглядишь устроенным, – упиралась я. – Дар, что не так?
– Я уже говорил вчера – не хочу делать тебя несчастной. – Голос его звучал глухо, но я отчетливо слышала в нем рычащие ноты. – Но теперь мне это видится иначе. Я думал, что отец мог, но не хотел, а теперь понимаю, что это было непросто.
– Дар…
Повинуясь порыву, я протянула к нему руку и коснулась щеки, а он вдруг дернулся, как от удара:
– Не надо…
Но я не отступила – скользнула рукой по его шее и положила ладонь на плечо:
– Слушай, я не верю, что ты можешь стать другим. Ты нужен мне. У меня нет дома, кроме твоего. И что бы там Лара ни предлагала, мне некуда возвращаться. Когда мамы не стало, дома не стало вместе с ней, и это не изменится. Не думаю, что одной встречей можно стереть эти пять лет в приюте.
Он слушал меня внимательно, а когда закончила, подхватил в руки и усадил сверху:
– Дай время, – прорычал, тяжело дыша. Его горячие ладони скользнули под толстовку и сжались на ягодицах. – Я хочу тебя…
Он поднялся со мной и направился в дом. Я обхватила его за плечи, и кожа под пальцами показалась раскаленной. Дар никогда не давал привыкнуть – утягивал с головой в свою одержимость. И я не могла его остановить после всего. Я же видела, как нужно ему все, что касается меня. Он спал внизу не потому, что не хотел меня видеть. Он боялся сорваться и взять силой снова.
– Тебе было больно вчера? – спросил вдруг, поднимаясь со мной по лестнице.
– Немного.
Дар усадил меня на кровать и стянул толстовку, оставляя в белье. Губы его дрогнули в мягкой усмешке:
– Ты такая красивая.
Он снова усадил меня к себе на колени, стараясь быть нежным, но я чувствовала, как дрожат его руки, и слышала, как тяжелеет дыхание. Быть объектом такой страсти страшно до ужаса.
Его пальцы собственнически скользнули под кружево трусов и добрались до чувствительной кожи. Я задержала дыхание. И пусть это пугало – ничего не могла поделать с этим, только сдаться. И Медведь принял мою капитуляцию – уложил на спину и склонился между ног, дразня дыханием. Показалось, он никогда еще не ласкал меня так откровенно, как сейчас. Где там говорят «да»? В ЗАГСе? В церкви? Чушь… «Да» говорят в такие моменты.
Просто… к такому согласию не принуждают. Одна часть меня понимала, что Дар не может по-другому. Но другая не понимала, почему он вдруг стал важнее меня самой.
Но выбора уже не осталось… Не все сразу, не сейчас. Он – не человек… Требовать от него как от человека – не выйдет. И это пугало больше всего.
– Если бы ты знала, как я хочу перестать сходить по тебе с ума… – Он навис надо мной и посмотрел в глаза.
– А я не хочу, – выдохнула ему в губы и вскрикнула на его первое осторожное движение.
– Больно? – прохрипел он.
– Нет, – выгнулась я, сжимая коленки на его бедрах и добавила: – Страшно.
– Черт…
Он отстранился, а я растерянно замерла в одиночестве, хлопая глазами в потолок. Но медведь вернулся вдруг с презервативом в зубах, уселся рядом и принялся за его распаковку.
– Ты купил презервативы? – выдохнула я, приподнимаясь на локте и снова проваливаясь в завораживающее зрелище – сдающийся дикий зверь, зло раскатывающий латекс по члену.
– Очевидно, – сосредоточенно хмурился он.
Хотелось, чтобы не заканчивал – само это новое явление в моем мире казалось таким запретным и будоражащим, что даже страхи перед ним отступали. Но вот он отбросил фольгу и перевел на меня голодный злой взгляд – пришло время расплачиваться за уступки. Только это вдруг стало так просто… Я села и обхватила его за шею, прижимаясь всем телом.
– Так больнее будет, – положил он ладони мне бедра, тяжело дыша.
– Будет больно – скажу.
Что-то важное случилось сейчас. Дар так легко перечеркнул все мои страхи и сомнения, давая понять, что я могу сказать обо всем, и он услышит, даже если не сразу, и он не оставит попыток понять.
Несколько прерывистых вдохов и напряженных движений понадобились, чтобы опуститься на него, и только тогда он перенял часть инициативы, возвращая меня назад все быстрее. Я уже не жмурилась. Смотреть на его сильное тело, перекатывающиеся мышцы под лоснящейся кожей и эмоции оказалось так завораживающе, что я забыла обо всем. Совершенный, невероятный, дикий и необузданный зверь, готовый на все,