Будильник зазвонил, как всегда, настойчиво и повелительно, но вставать ужасно не хотелось. За окном светало, наступало серое утро поздней московской осени — 23 ноября 1963 года. Как только будильник умолк, он опять впал в забытье, но вскоре, словно от внутреннего толчка, открыл глаза и взглянул на часы. График подъема явно нарушался.
Накануне, в пятницу, заехал приятель, с которым они давно не виделись. Засиделись допоздна, уже за полночь гость заторопился, чтобы успеть на метро. Ну а потом, пока прибрался и улегся, ушло еще время, так что недосып был налицо. Утешала мысль, что была суббота, последний рабочий день недели, а завтра уж можно будет отоспаться всласть. Наскоро одевшись и выпив чаю, он вышел на улицу…
Я слушаю Юрия Павловича, который, устремив взгляд куда-то далеко в прошлое, негромко рассказывает: «Обычно я добирался до работы городским транспортом и даже приезжал раньше, а здесь лимит времени уже был исчерпан. Пришлось ловить такси. Стоило удобно устроиться в машине на заднем сиденье, как меня опять стала одолевать дрема. Радиоприемник был включен, но до меня звук доносился как будто издалека — прислушиваться не хотелось. Вдруг водитель усилил громкость, и сонливость как рукой сняло. По радио сообщали, что 22 ноября в Далласе в результате покушения убит президент США Джон Кеннеди и что по подозрению в убийстве задержан некто по фамилии Ли Харви Освальд. Как? Он? Я почувствовал, что волосы у меня на голове зашевелились. Ведь последние два с лишним месяца я вел переписку о нем и его жене с подразделениями Комитета госбезопасности в Ленинграде и Минске. А последнее письмо в КГБ Белоруссии мое начальство подписало вчера, в пятницу, 22 ноября 1963 года!
Я нетерпеливо заерзал на сиденье и заторопил таксиста. Когда мы остановились недалеко от «Дома 2», сунул деньги водителю и бегом припустил к подъезду. Не знаю, с какими мыслями продолжил свой путь таксист, но наверняка он связал воедино убийство президента, мою спешку и конечный пункт моего прибытия — всем известное здание КГБ.
Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, пока вахтер в подъезде изучал мое удостоверение, я посмотрел на настенные часы. До девяти оставалось две минуты. Вылетев из лифта, я буквально попал в объятия Пал Саныча. Он встречал меня уже в нашем коридоре. Его всегда невозмутимое лицо выражало крайнее нетерпение. Он даже не поинтересовался, известно ли мне о событии — очевидно, это было понятно по моему лицу, — только бросил на ходу: «Подними дело спецпроверки, все бумаги и заходи ко мне». На бегу снимая пальто, я заскочил в кабинет, быстро нашел и заполнил бланк требования в архив на поднятие дела, подписал у Пал Саныча и сломя голову побежал вниз. Когда я уже получал дело, в комнату, где выдавали дела, с той же целью, что и я, ввалились двое — сотрудники Второго главка и Московского управления. Но я, взглянув на их растерянные лица и зажав дело под мышкой, поспешил к выходу.
В кабинете Пал Саныча были просмотрены материалы дела спецпроверки на Освальда и его жену и переписка, которая в последнее время велась нашим подразделением в связи с их просьбами о возвращении в Советский Союз. Начальник направления объяснил, что нужно срочно подготовить по всем материалам справку для доклада руководству КГБ. Целью этого документа было показать, что для разведки Освальд и его жена интереса не представляли, о чем наглядно свидетельствовали имевшиеся в нашем распоряжении документы, и никакой оперативной работы по ним не велось.
Начальник направления приказал мне:
— Садись, пиши. Я буду диктовать, — потом через минуту, видимо, передумав, произнес:
— Нет, давай я сам.
Пал Саныч сел за стол и, почти не заглядывая в документы и не отрываясь, быстро составил справку на трех страницах. Мне очень польстило, когда, закончив писать и встав из-за стола, он обратился ко мне:
— Прочти, я ничего не упустил?
Справка выглядела лаконичной и весьма обстоятельной.
— Нет, Пал Саныч, все в порядке.
С написанной от руки справкой и делом спецпроверки на Освальда и его жену мой начальник направился к руководству, сказав:
— Иди к себе и жди моего звонка, никуда не отлучайся. Вернувшись к себе в кабинет и переведя дух, я понял, что отоспаться в воскресенье мне, скорее всего, не удастся. Довольно скоро раздался телефонный звонок:
— Юрий Павлович, зайди.
Пал Саныч выглядел довольным. Он протянул мне дело со словами:
— Я доложил, все нормально. Сдай обратно, дальше пусть занимается Второй главк, это их проблемы.
Взяв папку, я уже двинулся к двери, когда вслед услышал:
— Завтра пораньше будь на работе.
— Есть, — ответил я и с тоской подумал о будильнике».
Не пришлось Юрию Павловичу отоспаться и в течение нескольких последующих дней: хотя новых, каких-то особых поручений от начальства не поступало, все работники Службы № 2 находились в состоянии напряженного, тревожного ожидания дальнейших драматических событий, особенно после того, как Джек Руби застрелил на глазах у всего мира Освальда, и не где-нибудь, а прямо в здании полицейского управления!
Таковы были в тот момент действия и настроения тех, кто находился на нижних ступенях служебной лестницы Центра. Для того чтобы узнать реакцию его руководства на случившееся, вновь обратимся к воспоминаниям бывшего шефа КГБ: «Ко мне пришел Сахаровский и доложил, что все информационные агентства сообщают о покушении на президента Кеннеди. Включили радио, ТВ. Первой человеческой реакцией было — произошло что-то трагическое, бессмысленное. Первой профессиональной реакцией — очевидно, это результат заговора.
Когда прозвучало имя Освальда, подозрение, что здесь что-то нечисто, еще более окрепло. То, что его подозревали в убийстве, у нас не вызвало ажиотажа: изучив его личность, мы были убеждены, что он неспособен на такое. Даже появилась мысль предложить руководству страны послать группу чекистов, чтобы принять участие в проведении расследования покушения. Но в связи с личностью Освальда началась антисоветская пропагандистская кампания. Нагнетание обстановки вызвало необходимость серьезного анализа имеющихся на него материалов. Поскольку в Центре подборка документов на Освальда была «тощей», запросили Минск. Всей подготовкой материалов для доклада руководству страны было поручено заниматься начальнику разведки Сахаровскому. Все шифротелеграммы из посольств и наших резидентур по высшей разметке немедленно шли в Политбюро. Быстро запиской КГБ доложили в Политбюро на имя Хрущева данные изучения Освальда в период проживания в Союзе, дали ему оценку как посредственности и высказали сомнение, что он убийца. После покушения я по своей инициативе докладывал Хрущеву об обстоятельствах убийства президента, о появившихся версиях и слухах. Он все очень внимательно и с интересом выслушал, не докучал вопросами и прокомментировал услышанное словами: «Дело очень темное». Хрущев очень искренне выражал сожаление по поводу гибели президента Кеннеди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});