Читать интересную книгу Кносское проклятие - Дмитрий Петров

Через открытые двери виднелась анфилада безлюдных залов, в которых сосредоточены все критские археологические раритеты.

— По-настоящему раскопки начались на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, — пояснила Агафья, — когда сэр Артур Эванс обнаружил под толщей земли руины Кносского дворца, он нашел многочисленные предметы материальной культуры минойской цивилизации. Постепенно было принято решение разделить объекты исследования. На месте развалин Кносского дворца остались собственно развалины — фрагменты стен, лестниц, полов, жертвенников, печей и так далее. А все найденные там предметы, включая ювелирные изделия и произведения искусства, свезены в этот музей.

Агафья приглашающе взмахнула рукой. Мы медленно двигались за ней по анфиладе музейных залов, и в каждом можно было лишь поражаться обилию выставленных артефактов. Там было оружие — бронзовые наконечники стрел, рукоятки мечей и сами мечи минойцев. Увидев несколько двухлезвийных топориков, я невольно вздрогнул. Изображение этого лабириса было вырезано на груди у несчастного Димиса, и таким же точно топориком собирались зарубить меня прошлой ночью.

Неужели минойцы воскресли?

— Вот знаменитая фреска, найденная на стене в одном из помещений Кносского дворца, — сказала Агафья, и указала на изображение, названное искусствоведами «Дамы в голубом». Несколько женщин, изображенных в профиль, в голубых одеяниях. Я перевел взгляд на Агафью и вдруг заметил, что сегодня ее волосы уложены в точно такую же прическу, как у «дам в голубом».

Удивительно, прошло тридцать четыре столетия, а подобная прическа способна и сейчас украсить женщину!

Мы шли мимо огромных глиняных сосудов, предназначенных для оливкового масла и вина, и я пытался представить себе этот загадочный народ, бесследно исчезнувший во мгле истории.

Минойцы — ровесники древних шумеров, вавилонян, хеттов и ассирийцев. Но от всех остальных культур и цивилизаций осталось многое, рассказывающее о них, а не только молчаливые куски глины и металла. Почему же минойцы были стерты с лица земли и из памяти человечества? Может быть, это было сделано намеренно? Но если так, то кем и с какой целью?

Мы увидели выставленный за стеклом знаменитый Фестский диск — круглую пластину, обе стороны которой были испещрены надписями, смысл которых никто не может распознать. Интересно, а Димис мог?

Наверное, мог. Не за это ли он поплатился жизнью?

Мне тут же вспомнились страницы, которые показывала мне Зоя в Петербурге. На них почерком восемнадцатого века были выведены точно такие же значки. И если на диске, найденном в Фесте, надписей все же не так много, то бумаги исписаны снизу доверху.

Какой-то сумасшедший дом! Кому в восемнадцатом веке могло прийти в голову писать на минойском языке? Кто мог знать этот язык и эту письменность?

Даже если предположить, что какой-то чудак — любитель древностей просто тупо копировал изображение минойских письменных знаков, то откуда он мог вообще их взять? Ведь Кносский дворец раскопали только в начале двадцатого столетия…

Дольше всего мы оставались у предметов религиозного культа. Здесь доминировали сделанные из золота и из бронзы изображения рогов и легендарного Минотавра — человека с головой быка.

— Эти рога, судя по всему — символ религии у минойцев, — рассказывала Агафья. — Огромные каменные рога украшают Кносский дворец, бывший одновременно и святилищем. Надо сказать, что рога — это символ жертвоприношения, который присутствует и в религиях других народов. Например, в иудаизме. В псалмах 27 и 117 говорится о рогах посвящения, которыми были украшены каменные иудейские алтари.

— Так их религия была похожа на иудейскую? — спросил я.

Агафья сдержанно усмехнулась, а Зоя дернула меня за руку.

— Ты же знаешь, что нет, — с упреком сказала она. В эту минуту она была похожа на жену, которая внимательно следит за тем, чтобы муж не ляпнул при посторонних какую-нибудь глупость. Давно уже со мной такого не было, но я вдруг поймал себя на том, что меня это не раздражает.

— На что похожа религия минойцев, — ответила Агафья, — не знает никто. Скорее всего она вообще не была похожа на другие религии мира. Это было что-то совершенно особое, отдельное, не имеющее аналогов.

— А Минотавр? — не удержался я. — Лабиринт Минотавра не имеет религиозного значения?

— Никакого лабиринта Минотавра не существует, — улыбнулась Агафья. — Это выдумки писателей и художников, никогда не бывавших на Крите. Лабиринтом называют хаотическое сплетение помещений в подвалах Кносского дворца — вот и все. Кстати, для самих жителей дворец этот совсем не был лабиринтом. Что же до бедного Минотавра, то это совершенно другая история и к лабиринту отношения не имеет.

— А к чему имеет? — спросила Зоя.

— К жертвоприношению — сказала Агафья, сверкнув своими темными глазами. — Минотавр — символ жертвы. Человек с головой быка, то есть предназначенный для того, чтобы быть заколотым на алтаре.

Обещанная экскурсия оказалась неожиданно долгой, но время пролетело незаметно. Мы бродили по гулким пустым залам, свободным от посетителей, и перед нами разворачивались картины ушедшей культуры. Не знаю, какое впечатление все это произвело на Зою, но меня не оставляло сложное чувство, похожее на тревогу.

Конечно, я пришел сюда не случайно. С самого начала мне казалось, что убийство, которое я расследую, и вся цепь событий последнего времени непосредственно связаны с минойской цивилизацией. Правда, до визита в музей ощущение это было неясным. Как сказал бы Апостол Павел, я глядел на события «гадательно, как бы сквозь мутное стекло».

А в музее, среди минойских топоров, сосудов и причудливо раскрашенной керамики, я со всей очевидностью осознал: тайна, которую я пытаюсь разгадать, лежит где-то совсем рядом. Нужно лишь нагнуться и поднять с земли нечто «тайное, сокрытое в молчании»…

А что касается внутренней тревоги, то она не отступила ни на мгновение, как я ни старался отогнать от себя страх. Даже не знаю, как объяснить происходившее со мной в пустом и исполненном тишины ираклионском музее, где наши шаги и голоса разносились под высокими потолками залов, но страх, зародившийся в первые же мгновения, все рос.

От всех предметов исходили недобрые эманации. Я смотрел на черепки, изображения, на фрагменты оружия и чувствовал веяние непознанного зла. Зла затаившегося, невыразимо чуждого, как враждебны и чужды могут быть артефакты с далеких, освещенных холодным космическим сиянием планет.

Все приметы современного мира были налицо: электрические лампы, датчики противопожарной сигнализации на стенах, да и мы сами — дети нашего времени, но именно сочетание несочетаемого казалось столь зловещим. Как будто рядом с нашим миром находился и пристально смотрел на нас мир чужой, далекий и враждебный.

Я обрадовался, когда Агафья, посмотрев на часы, сказала:

— Ну вот, сейчас самое время. Уже стемнело, и мы можем отправиться на развалины Кносского дворца. Территория закрыта для посетителей, и нам никто не помешает.

— А не поздно? — с сомнением в голосе спросила Зоя, словно угадав мои мысли. — Может быть, лучше поехать туда как-нибудь днем?

Со снисходительной улыбкой Агафья смерила мою спутницу взглядом и, усмехнувшись, пояснила:

— Уж поверьте мне: днем совершенно другое впечатление. Толпа народу, и никаких тайн. Для того чтобы проникнуть в дух минойской культуры, требуются темнота и одиночество. Только тогда вы по-настоящему соприкоснетесь с загадкой минойцев. Впрочем, если вы чего-то боитесь…

Не договорив, Агафья сделала шаг ко мне и взяла меня за руку, отчего Зою буквально перекосило…

— Если вы боитесь, — продолжила Агафья, сжимая мою руку и уже откровенно ко мне прижимаясь, — мы с Олегом можем завезти вас в отель.

Я и сам не был в восторге от перспективы ехать куда-то в темноту. Не случайно же на завтрашнее утро была нанята охрана, чтобы сопровождать нас в Сарандаки. Но ведь и не скажешь красивой женщине, что боишься ехать с ней…

Зоя приняла вызов.

— Едем, — сказала она, решительно подошла и взяла меня под руку с другой стороны. — Очень интересно осматривать древние развалины ночью, — обратилась она уже ко мне. — Это будет романтично, правда?

Миновав охранника, мы вышли из музея, и Агафья повела нас через ярко освещенную улицу туда, где была припаркована ее машина. Признаюсь, в ту минуту мне кое-что показалось непонятным. В моем желудке начал действовать привычный моторчик, всегда указывавший на опасность.

«Что случилось? — спросил я у моторчика. — В чем дело? Что показалось тебе подозрительным?»

Моторчик помолчал, подумал.

«Почему Агафья — сотрудница музея — не поставила свою машину на служебной парковке? — сказал он. — Зачем надо было втыкать ее на соседней улице, в тесноте, чтобы потом идти туда?»