воткнулись в ладонь. Вопрос, который я собиралась задать, он слишком личный, а мы еще не настолько близки, – …а лорд Брейгар – твой отец?
Вопрос повис в воздухе, и я затаила дыхание. Да, я заметила их сходство, слышала разговоры о том, что у повелителя Лестры двое сыновей, но по какой-то причине знаки рода носил только Демейрар. А это значило лишь одно.
О таком обычно молчат. Такое считается позором. Но я никогда не могла понять, почему клеймят детей, которые ни в чем не виноваты.
– Да, Рамона, – и взгляд тяжелый, как каменная плита. – Я его бастард. Внебрачный ребенок, если хочешь знать.
– Для меня это не имеет никакого значения.
Верит ли?
Но ведь это правда!
Уголок рта дернулся, будто он хотел улыбнуться или усмехнуться, но в последний момент передумал. Реннейр отложил клинок в сторону бережно и нежно, а потом встал и, обойдя костер, опустился рядом. Между нами два локтя, а меня уже в жар бросило – я перестала дышать и будто уменьшилась. Ренн смотрел на меня в упор, и я, считавшая себя смелой, вдруг струсила.
– Почему? – спросил негромко, но тон его заставил дрогнуть струну в глубине моего существа – она натянулась до предела.
– Потому что важно не то, кем ты родился, а то, кем ты стал.
– И кем же я стал, по-твоему? – он склонил голову набок и смотрел, смотрел, смотрел на меня, будто хотел просверлить во лбу дыру и подглядеть мысли.
Я спрятала глаза. Голос садился, и я ругала себя за то, что мямлю и слишком долго думаю. Наверняка ему не по вкусу девицы, которые не могут складно излагать свои мысли, а я сейчас именно такая. И я не вру себе в том, что хочу, просто безумно хочу, нравиться ему.
– Ты стал хорошим человеком.
– Хорошим человеком… – повторил он эхом. – Ты ведь ничего обо мне не знаешь, жрица.
– Так расскажи! Я хочу знать о тебе больше, Зверь-из-Ущелья. Мне надоели твои загадки! – в пылу я взмахнула рукой и случайно хлопнула ее на колено мужчины.
Мы оба замерли. Он от неожиданности, я – от неловкости и стыда за себя.
Медленно, как воришка, подгребла пальцы в кулак и убрала руку. Реннейр сипло втянул воздух и наградил меня нечитаемым взглядом.
– Что ж, пусть это будет ночь откровений.
* * *
Реннейр
Я не заметил, как вечер сменился ночью. Сизая мгла повисла над горами, выпала роса. Вместе с прохладой пришло и спокойствие, только где-то глубоко внутри звучали отголоски вины. Было такое чувство, будто призрак Кристейна тоже сидит у костра и ухмыляется в бороду.
– Помнится, ты желала знать, как я заработал свою кличку?
Никому об этом не рассказывал, так почему готов сейчас открыться чужачке? Хотя какая она чужачка после всего, что было. Кому пытаюсь лгать?
– Если не хочешь говорить, то не надо. Твое прошлое касается только тебя, Зверь-из-Ущелья, – взгляд серьезный, понимающий. Глубокий, как купол неба над нами.
– Раз уж взялся, то прерываться не стану. Начну с самого начала… – сцепив руки на коленях в замок, я запрокинул голову. – Ты что-нибудь знаешь о войнах?
– Моего дома она не касалась. Мы живем замкнуто, но я читала о войнах в книгах.
– Тогда вряд ли ты слышала о войне с фризами. Она началась восемь лет назад и длилась два года. Мне было столько же, сколько тебе сейчас, когда я туда отправился, – говорю, а перед глазами встают картины из прошлого. Яркие и объемные, будто я до сих пор там – застрял, как паук в янтаре. – Фризия – это маленькое южное королевство на границе с нами. Я сражался во славу Арнерии, короля и лорда Брейгара, был одним из самых верных его мечей, не понимая тогда, что фризы ничем от нас не отличаются. В их глазах мы были таким же злом. Просто власть имущие что-то не поделили, а нас стравили, как собак. Для таких же юнцов, как я, это был шанс снискать славу за воинские подвиги и признание, кто-то хотел обогатиться, кого-то гнал на войну долг.
Рамона уселась, подтянув колени к груди и не отрывая взгляда от трескучего пламени. Интересно, какими глазами она теперь на меня будет смотреть? Поймет, наконец, кто я такой?
– Мы прошли огнем и мечом по их землям, пока фризы не начали сдаваться. Они складывали оружие, склонялись перед нами, как перед победителями, а мы были вольны карать и миловать по праву сильнейших. Под страхом смерти я запретил своему отряду мародерствовать, – говорить дальше было все тяжелей, но я чувствовал, что должен выпустить этот гнойник. – Пятеро ослушались моего приказа, считая, что война все спишет, что все сойдет с рук, а их преступления и лишняя, ничем не обоснованная жестокость останутся безнаказанными.
Жрица молчала, и я слышал незаданные вопросы. Огонь полыхнул особенно сильно, окрасив ее волосы в цвет потемневшей меди.
– Они поджигали дома «фризских свиней». Грабили, насиловали женщин…
Одной было двенадцать. Двое были беременны и умерли от потери крови, когда «добрые» арнерианцы вскрыли их животы. До сих пор задаюсь вопросом: «Зачем?» Что ими двигало – жестокое темное любопытство или желание запугать проигравших, показать свою силу и вседозволенность?
– Убивали стариков…
Одного прибили за руки и за ноги на воротах деревни, повесив на грудь табличку с надписью «предатель».
– И что ты сделал, Ренн?
– Я казнил их. Всех пятерых. Они были моими товарищами, воевали бок о бок, пили вино и делили хлеб у костра. У них остались жены и дети…
Им я сказал, что те погибли, сражаясь. Правда бы их раздавила.
– У тебя не было выбора, – произнесла Рамона, старательно пряча дрожь в голосе, но пальцы до побеления вцепились в ткань платья.
– Выбор есть всегда, – отрезал я. – Только нет истинно верного, все измеряется последствиями. Если бы я их пощадил, мое слово ничего бы не стоило, – я зачерпнул горсть пыльной земли и просеял ее сквозь пальцы. – Пыль, да и только.
До сих пор в ушах стоят мольбы о пощаде. Семь лет прошло, а я помню каждое слово и выражения их лиц. Их липкий страх, въевшийся в кожу.
– Меня стали бояться. Не только чужие, но и свои. Кто-то назвал меня зверем, а остальные подхватили.
– Но это нечестно! – Янтарные глаза вспыхнули, и Рамона повернулась ко мне. – Настоящими зверьми были они, а не ты!
– Остальные считали, что я должен был их помиловать. Закрыть глаза. Сделать вид, что слеп и глух, а тех мерзких злодеяний не было, – я скривился. –