Просеяв подозрительным взглядом равнину, позолоченную последними лучами заходящего солнца, Игорь обратил внимание на холм, покрытый купами деревьев. От моря до него было не больше километра. Примерно на столько же ближе он стоял к лагерю бристольцев. Если бы он выбирал ещё одно место засады, то остановился бы именно на этом холме.
Он приблизился к нему с наступлением темноты. Ветер дул в лицо, и ноздри уловили запахи, которые могли принадлежать только врагам. Так пахло от пленного, удерживаемого в лагере бристольцев. Запахи скрадывались расстоянием, иногда основной их поток уносили переменчивые струи воздуха, но полностью они не исчезали ни на секунду. По сложному их сочетанию Игорь пришёл к выводу, что на холме находятся от пяти до восьми человек.
Если беглецы наткнутся на береговую засаду, то притаившийся на холме отряд ударит с фланга и прижмёт их к морю. Если ещё поднапереть и сзади… Игорь уже не сомневался, что всё так и задумано. В укрепление бристольцев он вернулся в полночь, когда на небе поднялся месяц. Стоявшая в охранении Марта встретила его у расщелины, по которой он поднялся наверх. Она появилась неожиданно из-за большого валуна, и слабый свет лунного серпика осветил её бледное осунувшееся лицо. «Тоже устала, измучилась, – подумал Игорь, – нагрузка-то у неё наравне с мужиками».
Марта сообщила, что, после того как Игорь ушёл в разведку, с южной стороны показался вражеский отряд в количестве двенадцати человек. Не дойдя до скал километра два с половиной, он остановился на ночёвку. Она сообщила также, что прибыли оба плота, сейчас они в бухточке между грядами скал.
Выслушав её, Игорь попросил разбудить Свенсена и Сергея и позвать О’Брайена. Когда все собрались, он рассказал то, что узнал о противнике.
– С юга они идут в открытую, – сказал охотник в заключение. – Здесь они не скрывают своей численности, пожалуй, даже демонстрируют её. На ночёвку они также остановились на открытом месте. Делается всё для того, чтобы мы испугались, оставили своё убежище и зашли в расставленную для нас ловушку.
Наступило тягостное молчание.
– Что будем делать? – спросил Игорь приглушённым голосом. – Что скажет Свенсен?
– Мне кажется, пока путь открыт, надо уходить в горы, – отозвался швед. – Оставить плоты, взять раненых и малышей и – в горы. За ночь мы пересекли бы всю равнину. В горах, на узкой тропе, достаточно одного бойца, чтобы удерживать вражеский отряд.
– Я думаю – надо идти на север, обойдя обе засады, – горячо заговорила Марта. – Прямо сейчас подняться и идти. В случае чего наш арьергард примет бой. Мы их разок уже пощипали. Надо будет – сделаем это ещё раз.
– Та-ак, понятно. А какие предложения у молодёжи? – спросил Игорь, видя, что Сергею не терпится вставить своё слово.
– Я думаю, если мы просто уйдём, они так и будут гоняться за нами и когда-нибудь прикончат. Я считаю – им надо нанести такое поражение, которое навсегда отбило бы у них охоту к преследованию. За нами, в трёх километрах отсюда, находятся двенадцать длинноволосых. Нам надо скрытно подобраться к ним и, пользуясь внезапностью, всех перебить. А вслед за этим поочерёдно атаковать сидящих в засадах.
– И какими силами ты собираешься это сделать? – спросил Свенсен.
– Нас, кто уже участвовал в бою, четверо. Плоты надо пока оставить здесь, между скал. К нам должны присоединиться О’Брайен и Генри.
– А кто останется охранять лагерь?
– Лу, Стив и остальные мальчики, которые покрепче. В подмогу им надо доставить с плота Уиллиса. Для общего руководства. А мы, шестеро, ударим. Как Свенсен когда-то.
– А ты не забыл, стратег, – сказал Свенсен, – что в тот раз из четверых я один остался в живых?
– У меня есть другое предложение, – подал голос молчавший до того О’Брайен. Он выдержал паузу, привлекая к себе внимание. – Тут, понимаете ли, вот какое дело. Этот сорванец, я говорю о Генри, позавчера увёл свой плот далеко на запад в открытое море. Так далеко, что потерял из виду Лазурный берег. Ему был виден на горизонте лишь наш парус, правильнее сказать, верхний уголок паруса. А мы сами в это время были в нескольких милях от Лазурного берега.
О’Брайен сделал ещё одну паузу, оценивая, какое действие на слушателей оказывают его слова.
– Так вот, относительно Генри мы были на востоке. А на противоположной стороне, на западе, он разглядел какую-то землю, вершины гор. Минувшим днём он повторил свой манёвр и снова увидел те же вершины.
Убедившись, что его внимательно слушают, О’Брайен продолжил:
– Я предлагаю переправиться на ту землю. Погода благоприятствует этому. Первым рейсом переправим раненых и детишек, уже путешествующих на плотах. За сутки мы сгоняли бы туда и обратно. Следующим рейсом отправим подростков и с ними женщин. Ну а там заберём тех, которые останутся последними.
– А банда, что сторожит нас на равнине, она, по-твоему, будет спокойно наблюдать, как мы уплываем? – сказала Марта.
– Эти скалы представляют собой неплохую оборонительную позицию, – вмешался в разговор Игорь. – Если загородить камнями расщелину, по которой мы поднялись сюда, они станут почти неприступными. В них можно продержаться столько времени, сколько потребуется на переправу.
– Но уплыть за море, – задумчиво, словно размышляя вслух, сказала Марта, – значит, навсегда покинуть равнину, Бристольский залив, Лазурный берег. Это наша родина, здесь родились наши дети.
– Уплыть туда – значит, сохранить наши жизни, спасти от гибели или чего-то худшего наших детей, – корректно возразил ей Свенсен. – Меня, например, предложение о переправе заинтересовало. А что скажет Игорь?
– Я думаю, О’Брайен предлагает наилучший вариант, – Игорь обнял ирландца и дружески похлопал его по спине. – Молодец, возможно, то, что ты предлагаешь, спасёт нас всех.
Оба плота ушли той же ночью. Первым рейсом вместо Паолы отправили Марту, вооружённую копьём и луком со стрелами, чтобы было кому при необходимости защищать на незнакомой земле раненых и детей.
Как ни медленно тянулось время, на смену ночи пришёл день. Засевшие в скалах бристольцы внимательно вглядывались в простиравшиеся перед ними окрестности. Полноценный день давно уже сменил предутренние сумерки, а на равнине не было заметно никакого движения. Только часам к девяти неприятель понял, что беглецы не намерены покидать своё убежище. Сняв засады, он обложил его с трёх сторон.
Несколько групп вооружённых мужчин расположились у костров и стали готовить еду. Осаждённым чудился запах жареного мяса. Имевшиеся небольшие запасы пищи и воды были отданы детям, и взрослые страдали от голода и жажды. Всё нещаднее палило солнце, скалы раскалялись, и если бы не ветер с моря, в этом каменном мешке можно было бы заживо испечься. Люди прятались в тень, но скалы, к которым они жались, словно истекали жаром. За спиной, в бухточке, постоянно раздавался плеск волн, и Игорь разрешил женщинам и малым детям купаться столько, сколько им захочется. Мужчины и мальчики постарше, способные стрелять из лука, спускались к воде поочерёдно, по одному и по двое.
Пленный не получал никаких поблажек, и ему приходилось тяжелее всех. Кроме рук ему связали и ноги. Он сидел неподвижно в тени и казался безучастным ко всему происходящему.
Из жалости Веда несколько раз наполняла бурдюк морской водой и опрокидывала его на голову несчастного.
– А ты знаешь, он понимает английский, – сказала она, подойдя к Игорю. – Он вроде бы сидит, как изваяние, но я долго наблюдала за ним и заметила, что он реагирует на наши разговоры, на какое-нибудь слово или фразу, содержащие более-менее важную информацию.
– Да ладно! Откуда ему знать английский?
– Уверена – я не ошибаюсь.
Они подошли к пленному. Игорь сел перед ним на пятки и подался вперёд, опершись руками о колени. Его лицо оказалось вровень с лицом вражеского воина. Это был широкоплечий, выше среднего роста парень лет восемнадцати. Его веснушчатое лицо обрамляли рыжие волнистые волосы. Это было главное отличие парня от его более темноволосых сородичей. На нём была кожаная куртка хорошей выделки. На обнажённой груди покоилась свисавшая с шеи кожаная же ладанка. Игорь потянулся к ней, чтобы рассмотреть получше, но пленный порывистым движением связанных рук прикрыл её.
– Не трогать! – сказал он по-английски.
Игорь и Веда обменялись взглядами.
– Ты англичанин? – спросил Игорь.
– Да.
– Как тебя звать?
– У меня два имени. Моя мать звала меня Томасом.
– Она жива?
– Нет.