Читать интересную книгу Бабочка в гипсе - Дарья Донцова

– Ресторан! – осенило меня. – Я слопала, следуя твоему гнусному совету, папироли и бросилась в туалет. Сотовый остался на столе, мне было не до него. Под подозрением двое: Арсений Леонидович и официант.

– Забудь про лакея, – процедил Макс, внимательно изучая «кнопку», – однако, дорогая вещь. Умеют, собаки, электронику клепать. Даже в нашем офисе такого нет.

– Вот почему Сеня настойчиво приглашал меня поужинать. Он хотел пристроить прослушку, – грустно констатировала я. – Представляю его радость, когда я унеслась в сортир.

Макс обнял меня и начал гладить по голове:

– Ничего, не плачь, вырастешь – поймешь: мужики – сволочи. Думаешь, он тобой заинтересовался, трясется от страсти, роняет слюни, а подлец – шпиён германский, хочет партизан в лесу найти.

Я вывернулась из его рук:

– Дурак.

– Детский сад, – покачал головой Макс. – Садись и излагай события. Сейчас папа покумекает и сообразит, во что Лампа вляпалась. Наверное, ненароком потоптала чужой огород, вот на Сивку-бурку капкан и наточили. Говори медленно, вспомни все детали, даже те, что тебе самой показались незначительными.

Я говорила без умолку больше двух часов.

– Знаешь, какой вопрос приходит на ум первым? – произнес Максим, когда фонтан информации иссяк. – Раненая Валентина Рублева сказала: «Черви… черви».

Я кивнула:

– Верно. Я еще подумала: «Вот бедняжка, у нее от боли и страха спуталось сознание». Ну при чем здесь червяки?

– Бывший прокурор, наверное, имела в виду карты, – медленно произнес Максим. – Масть. Вероятно, она пыталась рассказать что-то, но не смогла. Может, она знала об игре?

– Нет, – не согласилась я.

– Рублева представляла на процессе Медведева сторону обвинения, – не успокаивался Максим. – Вскоре после суда она уходит с работы и занимается делом, которое не имеет ни малейшей связи с Фемидой. Смешивает коктейли в баре. Почему?

Я начала загибать пальцы:

– Разочаровалась в системе, не хотела быть обвинителем на процессах, выбрала профессию под давлением мамы, а когда та умерла, бросила надоевшее занятие.

– Откуда у бюджетницы загородный дом? – задал следующий вопрос Макс. – Колян идиот, не способный заработать ни копейки, баба Нила пенсионерка, а на зарплату прокурора не пошикуешь.

Я попыталась найти достойный ответ:

– Рублевы ведут скромный образ жизни, живут на деньги с постояльцев, едят овощи со своего огорода, у них ветхая мебель, домишко просит ремонта. Если ты думаешь, что Валя брала взятки, то ошибаешься. «Коттедж», кстати, не ее, а мужа.

– Почему Нина решила напасть именно на Рублеву? – недоумевал Максим.

– Расчет прост: раненый прокурор, пусть даже и бывший, привлечет внимание СМИ скорей, чем простой гражданин, – выпалила я.

– Есть у нас руки, ноги, голова, живот, а человечек не складывается. Где Нина? – спросил Максим. – Ей глупо прятаться.

– Еще глупее сидеть дома и ждать, когда тебя арестуют, – отбила я подачу.

Максим лег на диван:

– Силаева прописана в другом месте. Никто из ее соседей или прежних знакомых не знает, где она теперь живет. Ни Рублевы, ни Томас, ни ты не подозревали, что ваша соседка – жена снайпера Филиппа Медведева. Она обзавелась аппаратурой, изменяющей голос, тщательно соблюдала конспирацию, была уверена, что ее не заподозрят в связи с делом стрелка, и… не вернулась к тяжело больной Прасковье Никитичне?

– Свекровь – не мать, – после небольшого колебания заявила я.

– В этом случае твой аргумент не работает, – не согласился Макс. – Прасковья заболела после того, как узнала, каким образом Филипп добывал деньги. Медведев в то время уже сидел в СИЗО. Нина легко могла бросить бабку, хватит с нее троих малышей, из коих один даун. Но нет, она посадила себе на шею и Прасковью, потому что искренне ее любит. Нина никогда не работала, ей пришлось наниматься на тяжелую, грязную службу. Детям требуется еда, одежда, игрушки. Прасковью надо кормить, приобретать ей лекарства. А средства от маразма ой-ой какие дорогие. Но Нина тянет бабулю, хотя от той нет ни малейшей пользы, одна обуза. Нет, она любит бабку и… уходит прочь? А дети? Их же надо будет забрать в субботу. Силаева не могла сбежать.

– Думаешь, она умерла? – поежилась я.

Макс натянул до плеч шерстяной плед:

– Нина живет ради Филиппа, а для того сыновья – главное в жизни. Прасковья для нее не свекровь, а мать. И Нина полна желания вызволить мужа, начинает опасную игру и… сбегает? У меня в отношении судьбы Силаевой самые пессимистические прогнозы.

– Тим-плотник встречался с Ниной, – решительно сказала я. – Она передала ему для меня телефон. Вероятно, бывший урка состоял в хороших с ней отношениях. Постороннему человеку он такой услуги оказывать не станет. Завтра с утра рвану к Ковригину и не уйду, пока не заставлю его признаться.

– Удачи нашему теляти волка съесть, – прошелестело с дивана.

Я возмутилась:

– Найду беспроигрышные аргументы во время беседы. В конце концов, он старик, потерял физическую силу и остроту ума. А еще осторожно поболтаю с бабой Нилой, Коляном, Прасковьей Никитичной и Томасом. Вдруг да и нащупаю кончик веревочки. Макс, ау!

В ответ из-под пледа донесся богатырский храп.

Глава 23

Будильник скинул меня с кровати в семь, Муля, дремавшая на соседней подушке, с укоризной посмотрела на хозяйку. Мопсиха определенно хотела сказать: «С ума сошла? Посмотри в окно! Темно, холодно, февраль! Неужели сейчас потащишь нас во двор? Извини, лучше я пописаю на коврик в ванной. Ну, как назвать человека, который, накинув на плечи теплую шубейку и натянув на ноги сапожки на меху, выволакивает из уютного помещения беззащитную собачку, заставляя ее шлепать голыми лапками по замерзшей грязи?»

– Можешь сколько угодно взывать к моей жалости, – заявила я, хватая халат, – но использовать в качестве туалета вы, мадемуазель, равно как и ваши товарищи, должны лужайки перед домом, такова тяжкая собачья доля. Могу напомнить, что ты спишь сейчас в теплом пуховом одеяле, а кое-кто из псов провел ночь в подвале, греясь не о хозяйку, а о трубы отопления.

Морда Мули приняла трагическое выражение. Теперь в ее сопении появилась нота отчаянья.

– Ну ладно, – согласилась я, – можешь еще подремать. Пока я умоюсь, оденусь, выпью чаю, пройдет куча времени.

Мопсиха опустила голову в подушку, блаженно зевнула и закрыла глаза. Кто-нибудь еще сомневается в умении собак прекрасно понимать человека? Лично я давно знаю: Мулечка вполне может работать переводчиком, она легко перетолкует речь людей для своих менее сообразительных собратьев. Иногда мне кажется, что животные воспринимают наши слова буквально, не ищут в них двойной смысл, подкол или иронию. Скажите четвероногому: «Я люблю тебя» – и получите в ответ фонтан положительных эмоций. Псинка или кошка будут счастливы в очередной раз услышать изъявление чувств хозяина. А мы? Вот произнесет ту же фразу про любовь Макс. Как я отреагирую? Неужели обрадуюсь? Ох нет. Буду искать в его признании подвох, думать, что он прикалывается, разыгрывает меня. Если же Макс сопроводит фразу о чувствах букетом, то я и вовсе насторожусь. Вдруг среди роз есть одна фальшивая, не цветок, а фокус? Начну вдыхать аромат, а роза ущипнет меня за нос? Угостил же, помнится, Вульф меня взрывающейся конфетой. Никакого ущерба здоровью леденец не нанес, но сильно меня испугал, когда вдруг с тихим звуком «чпок» развалился в моих руках.

Если собака кидается к вам, истово махая хвостом, никто не усомнится в ее дружеских чувствах. Ну не способны болонки, овчарки, пудели и прочие изображать любовь, они либо испытывают ее, либо нет. Прикидываются только люди. И что-то мне не встречались двортерьерихи, которые собирались родить щенков, чтобы заставить жениться на себе элитного пса из богатой семьи. Кстати, пьяных мопсов за рулем автомобиля я тоже не видела.

Додумавшись до последнего аргумента, я не удержалась от смешка, сбегала в ванную и поторопилась на кухню. Там у плиты баба Нила жарила яичницу.

– Хочешь, поделюсь? – спросила она.

Я глянула в сковородку:

– Какой желток красивый, оранжевый!

– Деревенский, – пояснила старуха. – Кура не комбикорм жрала, на вольном выпасе была, а зимой ей хозяин консервы дает, вроде как ты собакам.

– Для кур придумали готовый корм? – поразилась я.

– Чем они хуже псов? Небось изобрели им гусениц в банках, – философски заметила баба Нила. – Так как? Угостишься? Решай скорей, а то поперчу.

Я взяла тарелку и протянула старухе:

– Спасибо. Вы, наверное, любите острое.

– С детства, – подтвердила баба Нила, – мама готовила очень вкусно, чеснок не жалела, кинзу, грецкий орех.

Я отнесла завтрак на стол и для поддержания беседы осведомилась:

– Вы воспитывались на Кавказе?

Старуха схватила перец, от души натрясла его в жареные яйца:

– Нет, я с Урала.

– Там кинза с грецкими орехами не растут, – вздохнула я. – Местное население обожает пельмени.