Читать интересную книгу Писатель и балерина - Олег Рой

Наконец Ксения, буркнув что-то вроде «это не баг, а фича»[22], заявила, что отцовское легкомыслие (ну или аберрация) неистребимо и чтоб хоть как-то обезопасить себя, пусть резерв сохраняется автоматически.

– Тогда, даже если что-то и случится, потеряешь максимум результаты одного-двух дней. Ну, в зависимости от того, с какой частотой будешь в сеть выходить. А так, смотри: как только подключился, сразу пошло копирование. Вот сюда и сюда, слава облачным технологиям. Ой, ладно, я тебе напишу, где это лежит.

– А если украдут? – наивно поинтересовался Марк.

– Ой, я тебя умоляю! Очень кому-то надо! Твой стиль настолько узнаваем, что все сразу очевидно будет. А если переделывать напрочь, фигня получится. Да и пишешь ты – сразу в печать. Где тут гипотетическому плагиатору вклиниться? К тому же… Я тебе честно скажу: слямзить что-то из облачного хранилища не так-то просто. Непосредственно из компьютера гораздо, гораздо проще. Но до сих пор же не украли, значит, сейчас тем более можно не дергаться. У таких известных авторов не воруют. Это ж все равно что «Мону Лизу» стырить – никому даже не похвастаешься. Так что главное – сохранение резервных копий. На всякий случай. Чтоб не рвать потом волосы. Ну, если что.

Никаких «если что» пока, слава богу, не случалось, но мысль о том, что даже в случае безнадежной пропажи обожаемого ноутбука он не лишится драгоценного компьютерного содержимого, Марка успокаивала. А то раньше, бывало, ему даже кошмары снились. Драгоценный ноутбук то падал за борт роскошного круизного лайнера, то погибал под колесами тяжелого черного бронепоезда, то «умирал» после «просвечивания» в аэропорту (вообще-то Ксения говорила, что это невозможно, но во сне еще и не такое бывает), то вдруг сам по себе вспыхивал оранжевым факелом.

Пожар вообще был «любимым» кошмаром Марка. Наверное, поэтому он никогда, ни в одном романе не предавал своих персонажей огню.

* * *

Кабинет Ген-Гена директорским был только по названию. Никаким статусом, никакой полагающейся к должности роскошью тут и не пахло. Марк иногда даже подзуживал старого приятеля: сидишь, как в какой-нибудь занюханной бухгалтерии, давно бы ремонт забабахал, блеску навел, мебель сменил. Подзуживал, впрочем, не всерьез, ему и самому на шик-блеск и прочие статусные штучки было наплевать, если бы Татьяна не настаивала, он так и ходил бы в одних и тех же джинсах и свитере. Ну или в костюме, смотря по ситуации. Но – подзуживал. Уж больно симпатично Женька отмахивался: какой такой шик-блеск, тут ат-мос-фе-ра, ты принюхайся, принюхайся! – смешно округлял глаза и угрожающе махал коротеньким пальцем. Марк послушно водил носом – принюхивался. В Женькином кабинете пахло гримом, паркетной мастикой, бумагой и почему-то канифолью. Как будто не в театре, а в радиомастерской. И еще – совсем чуть-чуть – духами. Не какими-то конкретными, а сложной, но вполне приятной смесью многочисленных парфюмерных композиций.

Но основной тон задавал, разумеется, запах бумаги. Царство бумаги, смеялся Марк. Стены были сплошь увешаны разнообразными афишами – от древних, чуть не дореволюционных, до сегодняшних, многие, и древние и нынешние, были с автографами знаменитых солистов. Остальное пространство кабинета занимали кучи – вороха, груды, горы – многочисленных документов, рисунков, фотографий и совсем уж непонятных чертежей, громоздящиеся по всем углам, вываливающиеся из шкафов и сыплющиеся с подоконника. Чтобы присесть, приходилось снимать с какого-нибудь стула разваливающуюся в руках стопку и озираться – куда бы ее пристроить.

Женькин стол возвышался посреди всего этого великолепия бумажным Эверестом, только намечающаяся на круглой макушке лысина задорно поблескивала из‑за своего «бруствера».

– Здорово, творец! – Возле лысинки воздвиглась в приветствии розовая ладошка. – Погоди две секунды… так… нет, это не пойдет… это, это и это в бухгалтерию… это… ага! Ну здрасти вам еще раз! Я в твоем распоряжении. Что будешь? Чай, кофе, коньяк, текилу, ракетное топливо? Впрочем, ракетное, кажется, кончилось! Вчера приперлась делегация из центрального управления и все подчистую вылакали! – Он радостно хихикнул.

Интересно, подумал вдруг Марк, а все-таки – сколько правды в околобалетных слухах? Ну вот конкретно Ген-Ген, директор Николаевского театра, поставляет девушек большим начальникам? Из, как его, центрального управления или еще откуда-нибудь. Или бизнесменам? И как это увязывается с явно искренней любовью к самому Николаевскому театру? Или сплетники просто языки чешут? Но… Венечка, однако ж, был как раз из «управления»…

Впрочем, пустое.

Почтенная Серафима Викентьевна, пересидевшая за секретарским столом уже трех директоров и имеющая все шансы дождаться пятого – если Ген-Ген освободит свое кресло, – внесла поднос с кофейником и прочими «гостевыми» причиндалами.

Рюмки и графинчик Корш держал в нижнем отделении шкафа, прямо под полкой, на которой красовался макет зрительного зала вверенного его попечению театра.

– Ну, за встречу? – Ген-Ген, переместившийся из своего бумажного «окопа» на потертый диванчик возле низкого, «гостевого» столика, махнул рюмку, подышал, зажевал крошечной печенюшкой. – Ты чего прискакал-то? Так, повидаться, или опять за сильфиду свою просить? Если просить, не обессудь. Премьер у меня сейчас не предвидится, это, думаю, до следующего сезона, я и «Коппелию» – то пока с репертуара снял. А чтоб в какую другую постановку… Извини, друг ситный, ломать ради твоих придурей установленный порядок… – Он покачал головой. – Кто что в каком составе танцует, так и будет. Не время сейчас что-то менять. И так в труппе разброд и шатания.

Запинаясь, точно стыдясь чего-то, и с трудом подбирая слова – это он-то! – Марк объяснил, что хочет поставить что-нибудь специально для Полины. Не в Николаевском театре, а зал… можно ведь, наверное, зал где-нибудь арендовать? И не так чтобы что-то шикарное, но… небольшой спектакль, ну вроде антрепризных постановок. Бывают же балетные антрепризы? А, господин директор, что посоветуешь?

Господин директор задумчиво махнул еще одну рюмку…

– Ну и чего это тебе в голову взбрело? – Это прозвучало, как ни странно, не удивленно, не возмущенно, а словно бы механически, без эмоций. Никак.

Да и выглядел Ген-Ген не слишком бодро: под глазами залегли желтоватые тени, лицо обрюзгло, посерело… Или это освещение такое? Марк чуть не впервые подумал, что должность директора театра – совсем не синекура.

– Ну я же не прошу тебя в Николаевском ставить. Просто посоветуй, к кому обратиться. Ты ж все ходы и выходы знаешь.

– Ты что? – Ген-Ген покрутил пальцем у виска. – Как в поговорке? Седина в голову, бес в ребро? Так у тебя ж пока и седины не так чтобы… – Он подергал плечами, лицо обрело живой цвет, глаза заблестели. – Нет, ну, Марк, я понимаю… Но ты ж не первый день балетом любуешься, неужели не видишь, что Полина твоя… Да и вообще… Может, пора уже мозг включить? И не только мозг. Тебе судьба такую женщину подарила… Неужели ты не понимаешь, что этот твой… романчик… неужели до тебя не доходит, насколько это для нее оскорбительно?

– В смысле? – изумился Марк, не ожидавший такой бурной атаки. Да, собственно, вообще никакой не ожидавший. – Я ж не могу вот прямо сейчас на ней жениться.

– О господи! – Женька со всего маху схватился руками за голову, вышло довольно звонко, как по волейбольному мячу стукнул. – Ты о чем думаешь? И, прости, чем?! Для Татьяны оскорбительно! Полиночка твоя и не такое переживет. Ты думаешь, она тургеневская девушка, что ли? Да ни разу! Нигде и никак. Такая же пиявочка, как и все эти танцорки. Ну… ладно, ладно… пусть не все. Но она ж все-таки не Лопаткина и не Вишнева, тем более не Плисецкая. А ты ей – персональную антрепризу.

Марку вдруг нестерпимо захотелось выплеснуть на дурака Лентяйкина содержимое графинчика. Вот прямо на блестящую розовую лысинку! И печенюшку сверху пристроить! Но он сдержался:

– Ген, но я ведь вижу, сколько это для нее значит. Ты просто насмотрелся, глаз замылен. А она на многое способна. Ей просто нужна возможность.

– Ну что она на многое способна, тут я ни разу не сомневаюсь. Н-да. Возможность, говоришь? А все остальные вокруг – так, топливо? Расходный материал? Эпизодические персонажи? Думаешь, у Татьяны терпение бесконечное?

Марк чувствовал, что закипает, что сдерживаться все труднее: как чайнику на конфорке невозможно удержать подпрыгивающую крышку. Впрочем, пока что «крышка» еще не прыгала. Еще не перегрелась…

– При чем тут терпение? – почти спокойно и очень холодно осведомился он. – И вообще – при чем тут Татьяна? Она давно сказала, что… Да Татьяне, если хочешь знать, все равно. Наплевать ей, даже если я себе целый гарем заведу.