видано, чтобы Прекрасная Дева вышла замуж за косматое Чудовище, если оно — не заколдованный эльфийский принц и не имеет в загашнике роскошного родового замка? А все эти нелепые сказания про похождения бравого Анориэля, «логово Людоеда» и «сырой мрачный склеп»? Силы небесные, неужели Гэндальф и их прочитал?.. Гэдж искусал губы в кровь; он продирался сквозь неведомые заросли, неуклюже отмахиваясь от веток, запинался о корни деревьев, натыкался на шершавые древесные стволы, ухнул в какую-то канаву… ему хотелось сейчас лишь одного — сгинуть бесследно, раствориться в воздухе, исчезнуть с лица земли, провалиться в Удун или куда подальше…
Уйду, мрачно твердил он себе. Вот прямо сейчас. Соберу свои пожитки и бесшумно ускользну в темноту — до опушки, к счастью, недалеко… Я больше не хочу… больше не могу находиться рядом с волшебником… ловить на себе его насмешливые понимающие взгляды, говорить с ним, встречаться глазами, испытывать в его присутствии постоянный стыд. Какого лешего я сразу, еще в Изенгарде, не бросил свои дурацкие писульки в печь, где им самое место, какого назгула потащил их с собой? Желторотый глупец, самонадеянный болван, бездарный писака…
В темноте, за спиной Гэджа хрустнул сухой сучок.
Орк сжался, точно подстреленный.
Кто это? Хьорны? Энты? Какие-нибудь другие неопознанные страшилища колдовского Фангорна? Или… кто?
Сгущалась вокруг тьма, звенели комары, скромно шелестел в кронах деревьев тихий ночной ветерок. Гэдж, объятый сумраком, сидел на травяной кочке, скорчившись, обхватив колени руками — и ему чудилось, что в лесной чащобе он не один, что безмолвной тенью где-то позади стоит Гэндальф, смотрит ему в затылок, и губы мага вновь кривятся, с трудом удерживаясь, чтобы не сложиться в ухмылку — ту самую, мерзкую, небрежную, насмешливую, презрительно-снисходительную…
— Это не так, Гэдж.
Орк едва удержался, чтобы не вздрогнуть. Неужели старый хрыч умеет читать мысли? Значит, ему не чудилось — волшебник действительно был рядом, стоял, прячась за деревом, смотрел на орка внимательными, спокойными серыми глазами — и, конечно, проницал насквозь его мелкую, мутную, испуганно съежившуюся душонку. «Уходи», — хотел сказать Гэдж, яростно крикнуть это магу в лицо, он не мог сейчас ни видеть Гэндальфа, ни, тем паче, разговаривать с ним — но голос не повиновался ему, язык лежал во рту угловатым булыжником, горло сводило мучительной горячей судорогой.
— Прости, — негромко произнес волшебник за спиной Гэджа. Взгляд его жег затылок орка, будто прикосновение крапивы. — Я… не вправе был так поступать. Но я не ожидал, что ты так… остро все это воспримешь, дружище.
Он помолчал — ожидая ответа? Или просто давая орку время примириться с его, Гэндальфа, незваным присутствием? Гэдж судорожно глотнул; «Иди ты к лешему, старый пень! Чего тебе надо? Вдоволь позабавился, да?» — хотел он спросить, так злобно и язвительно, как только сумел бы, — но язык по-прежнему ему не повиновался… Гэндальф подошел ближе, Гэдж слышал за спиной шуршание его плаща и легкие приближающиеся шаги и с трудом заставил себя остаться на месте. Стиснул руки в кулаки и втянул голову в плечи… Веду себя, как глупая истеричная девица! — вдруг мелькнуло у него в голове. — Не хватало только начать трагически подвывать…
— Не надо так… переживать, Гэдж. Поверь, я вовсе не хотел тебя задеть. — Маг вновь сделал едва заметную паузу, точно с трудом подыскивая правильные слова. — Я действительно сожалею… очень сожалею о том, что произошло.
Гэдж молчал. Кусал губы. Яростно грыз костяшки пальцев. И вдруг почувствовал крепкую и теплую руку волшебника на своем плече…
Какую-то долю секунды он хотел сбросить её, стряхнуть, как брезгливо стряхивают с одежды налипший ком грязи — но отчего-то все-таки удержался. Гэндальф не желал ему зла и, кажется, действительно был удручен произошедшим. От волшебника знакомо и привычно пахло сухими травами, древесной стружкой и табаком, а пожатие его было участливым, дружественным, примирительным, странно ободряющим. Успокаивающим.
— Я-я… не переживаю. Просто… — Гэдж запнулся. Судорожно глотнул. Собрался с силами: — Я не думал, что мои записи… что их кто-нибудь прочтет, Гэндальф. Я не ожидал, что ты… Я-я… я только хотел выразить ну, свои мысли… Это… это, в общем… это не было предназначено… для чужих глаз.
Гэндальф секунду-другую не отвечал. Стоял, прислонившись плечом к стволу ближайшего дерева, опустив голову, задумчиво перебирая в ладони кончик собственной бороды.
— Это не походило на личный дневник… А книги пишут для того, чтобы их читали, разве не так?
— «Книги»! Ну да… — хрипловатый голос орка подозрительно дрогнул. — К-какие-то дурацкие сказки… глупые и нелепые… над которыми можно только смеяться…
— У меня и в мыслях не было над ними смеяться, поверь.
— Ну да. Ты же сам сказал, что это… «забавно»!
Волшебник наконец оставил в покое свою и без того растрепанную бороду. Заложил ладони за пояс. Устало вздохнул.
— Ну, кое-что забавно, а кое-что и нет. Любое искусство требует терпения, труда и настойчивости, и глупо рассчитывать, что первые пробы пера будут подобны изящным поэтическим жемчужинам признанных мастеров. — Он внимательно посмотрел на орка. — Я не думаю, что ты должен был бросать свои рукописи в огонь только потому, что я… осквернил их своим грубым прикосновением. Это было… неправильно, Гэдж.
Орк пожал плечами. С таким безразличным видом, с каким только мог.
— Мне теперь все равно, Гэндальф. Вряд ли я когда-нибудь вновь, ну… возьмусь за перо. Хватит с меня.
— Почему?
— Да зачем? Чтобы окончательно прослыть посмешищем? Дара-то у меня все равно нет…
— С чего ты решил, что нет?
— Если бы был, ты бы не стал потешаться над этими… этими… ну, в общем, просто не стал бы потешаться, ведь так?
— Я не потешался.
— И, честно тебе скажу — на самом деле я уже давно собирался все это спалить, просто мне, того… не хватало духу, что ли. Так что я сейчас тебе даже благодарен… ты помог мне сделать последний решительный шаг, отбросить, ну, всякие сомнения и дурацкие сожаления… и… и… вот так! — Он задохнулся и умолк, не в силах продолжать: слова у него внезапно закончились прямо на середине предложения.
— Ах вот оно что… — Гэндальф вновь немного помолчал. Лицо его в неверном сумеречном свете было странное, какое-то напряженное, неуловимо изменчивое, уголки губ едва заметно подрагивали — то ли он действительно сочувствовал собеседнику, раскаиваясь в содеянном, то ли изо всех сил старался не рассмеяться. — Ну что ж, раз так… Пойдем, Гэдж, я думаю, нам лучше вернуться.
— Вернуться к чему? — спросил орк мрачно.
— К костру, — спокойно отозвался волшебник.
* * *
Костер на дне лощины почти прогорел.
Лишь